Волшебная чернильница(Повесть о необыкновенных приключениях и размышлениях Колобка и Колышка)

Он затянул новую бравую песню и, распевая во все горло, направился к двери.

— Эй, погоди! — догнала его длинная рука инженера. — Если ты не будешь следить за собой, то заболеешь всерьез. Тогда уж наверняка придется делать операцию! И не забудь смахивать пыль.

— Хорошо! Отныне буду петь спокойно и почаще чиститься, — обещал приемник. — Верьте мне, товарищ инженер!

— Запомни, что обещал!

Позвякивая отвертками, инженер поставил на стол пылесос. Это был тот самый пылесос, который хотел проглотить Колобка и Колышка.

— На что жалуетесь? Может быть, приступ лени?

— Что вы, доктор! — воскликнул пылесос. — Я здоров, только вот не отличаю мусор от хороших, полезных вещей.

— Так что, тебе ума добавить?

— То-то и оно, что ума! Я вас очень попрошу, товарищ инженер, хотя бы несколько умных винтиков.

— Приятно слышать. Мне кажется, ты уже умнее, чем был!

Инженер разобрал толстяка до последней детали, потом снова собрал и укрепил на колесиках.

Пылесос крякнул и весело покатился, слизывая по пути всякий мусор. Заблестел чисто вылизанный пол мастерской.

— А ты что? — наконец длинная рука ухватила крота.

Крот испугался и съежился. За него ответила Мечтышка, которая, по-видимому, хорошо знала инженера.

— Доктор, у него бинокль и телефон испортились… Не слышит и не видит, бедняга.

— Я не бедняга, — проворчал крот. — Я связист сказочного царства!

— Кто? Кто ты такой? — заинтересовался инженер.

— Ах, не обращайте внимания, доктор, — сказала мышка. — Ваш пациент немного заговаривается…

Крот взъерошился, скрипнул зубами.

— Я заговариваюсь? Неслыханное оскорбление техники! Я поддерживаю прямую связь между собаками и спичками! Ясно? Без моей помощи им и не съесть, и не сжечь двух беглецов из сказочного царства…

— Ах, — вздрогнула мышка. — Уж не имеете ли вы в виду Колобка и Колышка?

— Да! — гордо заявил крот. — А вы их знаете?

— Недавно познакомились. Они такие славные!

— Я бы этого не сказал. Ходят слухи, что они — мятежники! — возразил крот. — Колобок не дает себя съесть, а Колышек не хочет лежать в люльке! Подождите, недолго им осталось бегать… Исправьте мне поскорей бинокль и телефон… Я спешу. Я ведь должен еще изобрести луч. Такой луч, который все взрывает… Интересно было бы посмотреть, как взлетают на воздух машины, дома, парки… Как вам кажется, инженер?

Инженер повертел в руках сломанную аппаратуру крота и сурово сказал:

— Я мечтаю о лучах жизни, а не уничтожения. И лечу я, — строго добавил он, — только полезные приборы!

— Инженер, я заплачу! — стал канючить крот. — Я знаю, как открыть замок, на который гномы запирают свои сокровища. Я осыплю тебя драгоценностями!

— Разве ты не знаешь, что в нашей стране за лечение не платят? Это что же, взятка?

— Глупый пылесос лечили, пустой, как бочка, радиоприемник — тоже, — возмущался крот, все повышая голос. — Так почему же меня не хотите?.. Я полезный… Я смастерил бинокль, телефон… День и ночь думаю, что бы такое еще изобрести… Я бросил жену, детей, пустился в дальнее путешествие… Помогите мне!

— Я лечу только добрые и полезные предметы! Твои изобретения пагубны. Они служат злу. — Инженер схватил крота и вышвырнул за дверь вместе с его бездействующей аппаратурой.

— Ой, смерть пришла, — простонал крот, шлепнувшись о каменную стену. — Куда мне теперь деваться?

— А вы ступайте обратно, откуда пришли, в свою чернильницу! — подсказала мышка. — Хотите, я вас провожу?

Все-таки она была доброй, очень доброй мышкой. Ей стало жаль даже гнусного крота.

— Ладно… Но уж в следующий раз… — заскрипел зубами крот.

— Идемте, — мышка не хотела больше спорить с грубияном. — Я покажу вам, где чернильница.

И они пошли. Мышка — улыбаясь подкрашенными губками, а крот — злобно скрипя зубами и качаясь, как пьяный. К груди он прижимал сломанный телефон и бинокль…

Приключения волшебника Ластик-Перышкина и его бороды

Куда ж пропал наш уважаемый писатель Ластик-Перышкин? Ведь только что он сидел и скрипел пером. Ему, как никогда, работалось, то есть писалось. Он зарос, словно недавно осушенный, хорошо вспаханный и удобренный луг. И палец зажил — можно было не бояться заражения крови.

В эти дни Ластик-Перыщкин был так занят скрипением-писанием, что ему некогда было посмотреться в зеркало. Он даже не ел и не пил! Пока размешает ложечкой сахар в стакане, забывает, что хотел напиться чаю. Он бы умер от жажды и голода, если бы не ученая мышка Мечтышка и ученый кот Сивый. Узнав от Мечтышки, что его бывший хозяин ничего не ест, Сивый — тот самый, который серьезно изучал химию, — изготовил специальный витаминный порошок. Мышка тайком рассыпала этот порошок в кабинете писателя, и он, когда дышал, вдыхал вместе с воздухом необходимое количество витаминов.

Так Ластик-Перышкин питался и скрипел, скрипел своим безудержным пером. Странно выглядело все это со стороны! То писатель ни с того ни с сего разразится смехом — стало быть, Колышку и Колобку уже не грозит опасность; то снова нахмурится, засопит, как обиженный ребенок, — значит, у Колышка и Колобка дела идут неважно… А если вдруг блеснет и заблудится в гуще бороды слеза, — значит, им, беднягам, совсем худо…

Пока писатель сидел в комнате, зарывшись в бумагах, борода ему не очень мешала. Правда, иногда, желая напомнить о себе, она проходилась по бумаге точно метлой. Сливались невысохшие буквы, спокойная ровная строчка взъерошивалась, как петушиный гребешок. Недовольно сопя, Ластик-Перышкин комкал испачканный лист и бросал в корзину. Снова скрипел, выводил букву за буквой на чистехоньком листе!

Нахальство бороды раздражало его. Но была от переписки и кое-какая польза. Начав заново, он избавлялся от нескольких десятков тире, восклицательных знаков и многоточий.

— Шлеп! — плюхнется на бумагу борода, и писатель снова кладет перед собою чистый лист.

— Шлеп! Шлеп! — и в третий, в четвертый раз начинает скрипеть про то же самое. Зато, пробежав глазами в пятый раз переписанную страницу, не находит уже ни одного ненужного восклицательного знака или многоточия.

«Вот почему знаменитые писатели прошлого носили бороды! — сообразил Ластик-Перышкин. — Борода помогала им вырабатывать мастерство. Ни за что не буду бриться!»

Однако даже писатель не может сидеть на одном месте, как приклеенный. Почувствовав, что немеет спина и он уже не может выпрямиться, Ластик-Перышкин выбрался однажды погулять перед обедом. От долгого сидения взаперти он стал бледным, словно бумага, и стоило ему на улице хлебнуть глоток чистого чуть-чуть отдающего бензином воздуха, как он тут же охмелел: голова кружилась, щеки бледнели и краснели. Он медленно шагал, заложив руки за спину, хотя его так и подмывало лететь, как на крыльях. Борода развевалась, будто парус, и тянула его все вперед и вперед.