Волшебникам не рекомендуется

Я пожала плечами с самым невинным видом.

– Если будешь общаться с друзьями – держи себя в парадной форме. А если с врагами – будь просто неотразима!

– Ах, вот оно что! Самолюбие проснулось?

Я покраснела. Ну, в общем, если честно… Проснулось! Достала меня эта сволочонка Орланда до пробуждения всех худших качеств! Еще немного – и я начну курить и материться на улице! Эльфийка несколько секунд разглядывала меня, а потом смилостивилась:

– Ладно, уж… Хорошее чувство, давно пора было его растолкать! Прислать к тебе гримера?

Я почесала нос.

– А почему бы нет? Я должна произвести хорошее впечатление на этого… верховного волшебника.

Лирин улыбнулась и исчезла за дверью.

Я задумчиво перебирала содержимое шкафа. Хотелось выглядеть жутко очаровательной стервой. А с эльфийскими платьями это было легче легкого. Трудность заключалась в выборе. Глаза разбегались. В итоге я остановилась на длинном серо-зеленом платье, в цвет моих глаз. Длинное, строгое, закрытое – спереди. Сзади у него как раз были два овальных выреза. Один на спине, второй – на попе. Так что трусы под это платье не наденешь. И если стесняешься своего тела – тоже в него не влезешь. Дело в том, что у эльфов своеобразное отношение к наготе. Они могут расхаживать голыми где угодно и когда угодно, и никто никогда не скажет им, что они нарушают правила приличия. Никто и не заметит и не подумает. У эльфов нагота так же обычна, как и одежда. И это платье считается очень скромным. Какой там вырез! Видел бы кто очаровательный наряд из золотой рыбачьей сети, который как-то раз нацепил на себя Лефроэль. Я вот глянула на него мельком – и потом час приходила в себя! Почему? Ну потому! Сетка просто украшала эльфа, но ничего не скрывала. И плавки под этим нарядом тоже не предусматривались. На любом другом он смотрелся бы жутко. Но Лефроэль носил его с таким спокойствием и достоинством! Он мог бы в таком виде появиться и на улицах Москвы. И ему не было бы стыдно. Изрядный кусок времени я потратила на мелкую зависть к Лирин. Повезло же ей такого парня отхватить! Потом я натянула платье, и как раз вовремя. В дверь постучали, и вошел молодой эльф со здоровенным чемоданом в руках.

– Под кого гримировать будем?

Я улыбнулась.

– Под очаровательную стерву.

– Тогда я могу идти? – польстил мне эльф.

– Может быть, я и стерва, но до очарования мне далеко. Но вы же мне поможете?

– Разумеется!

Эльф оказался просто волшебником. Спустя сорок минут из зеркала на меня смотрела женщина, в которой я даже не сразу признала себя. Платье делало мою фигуру тоньше, выше и изящней, глаза отливали зеленью, волосы улеглись в сложную высокую прическу, а лицо было так искусно подрисовано, что косметика казалась натуральными красками. Само очарование. Но такая стерва!

Я рассыпалась в комплиментах визажисту, а он – мне, и ровно через десять минут я входила в зал, где меня уже ждали Лирин и Лефроэль. Эльфы сидели так, чтобы их не было видно, и смотрели на меня. Я вздохнула, встала в очерченный золотой краской круг – и сломала печать на втором письме. Прямо передо мной появилась призрачная фигура верховного волшебника. Отвесила изящный поклон и заговорила:

«Госпожа Тина, я приношу вам свои самые искренние извинения за недопустимые поступки моей дочери. Уверяю вас, я никогда не хотел вашей гибели. Более того, я рад был бы учить вас волшебству. Вы невероятно способная и везучая женщина. И к тому же очаровательная. Знаете, я всегда считал, что Ник не заслужил ни вашей любви, ни вашей верности. Не уверен, знаете ли вы, что он изменил вам с моей дочерью под действием барутты, но спешу уверить вас, что его душа принадлежит только вам одной. Это вызывает сильнейшую ярость Орланды, отсюда же, из ревности и зависти, проистекают все ее выходки…»

Я прищелкнула пальцами.

– Выходки? Сильно сказано. Учитывая, что меня хотели просто прикончить!

«…поскольку я никогда не желал вам зла, я полагаю, что у нас найдется несколько тем для обсуждения. Госпожа Тина, то есть я полагаю, к этому моменту уже вэари Тина, не сочтите за труд связаться со мной для прямого разговора не через письмо. Я готов побеседовать с вами через зеркало, телепатически или просто встретиться с вами в любом удобном для вас месте в присутствии людей, которым вы доверяете. Прошу вас уведомить меня о вашем решении как можно скорее. Со своей стороны, заявляю, что согласен на любое место и время разговора, которое вы назначите.

Искренне ваш, верховный волшебник».

Я фыркнула и вышла из круга. Мне требовалось несколько секунд на обдумывание и так, чтобы меня никто не слышал. Ну, разве что Лирин с Лефроэлем. И как это я так успела с ними подружиться?

– Интересно, что надо от тебя этому старому скунсу? – начал Лефроэль.

– Я бы не стала так оскорблять животных, – заметила я.

– Медальон, который ты привезла из мира Двенадцати Дев, – припечатала эльфийка.

Я покусала ногти. Медальон. Понятное дело, что он важен. Но чтобы настолько? Да кто помешал ему просто прикончить меня и забрать украшение? Что я и высказала вслух.

Лирин пожала плечами.

– Тина, ты прелесть и классная девчонка, ты сильна, и из тебя получится крутая волшебница, но в теории магии ты полный профан.

– А то я сама не знаю!

– Ты можешь не знать и чего-нибудь еще. Скажем, ты могла, сама не заметив, замкнуть медальон на себя. Например, на свою смерть! Или на свою кровь, что более вероятно. Или просто – на себя. Ярость, знаешь ли, в клочья рвет любые цепи. Ни для кого это не бывает так справедливо, как для волшебников. Именно в ярости даже самый слабый волшебник может натворить такого, что сорок сильных не разгребут. Допустим, тебя схватили по приказу Орланды, ты не сомневаешься в том, что это ее приказ, у тебя отобрали медальон и собираются убить, потому что, пока ты жива, ты будешь представлять для нее угрозу. Что ты почувствуешь?

Я пинком отбросила длинный подол платья.

– Что? Да то самое!

Даже при одной мысли о подобной ситуации мне стало плохо. Ярость прокатилась по всему телу, горячая, как раскаленная лава, обжигающая и превращающая меня из человека в животное. Комната замутилась красным, или это просто у меня в глазах потемнело? Гремел гром – или просто кровь грохотала у меня в ушах?

– И что же? – Голос Лирин вернул меня к реальности.

Я поежилась.

– Ты права, Лирин. Вся моя сила, все мысли были бы только об одном. Я просила бы Бога, Дьявола, предлагала бы жизнь и душу за одно: придите хоть кто-нибудь – и отомстите за меня. Моя душа меня не волновала бы. Да и жизнь тоже.

– Так-то. – Эльфийка была очень довольна. – Одна мысль, а ты уже готова разнести в щепки мой многострадальный дворец. А если бы это оказалось реальностью?

Я покраснела и опустила глаза.

– Извини. Я не хотела. Сорвалась.

– Бывает. Я бы тоже сорвалась. Так что ты хочешь делать?

Я пожала плечами.

– А что тут хотеть? У вас же наверняка есть комната для сеанса связи через зеркало?

– Есть. Но это опасно для тебя.

– Пока я не преступница, верховный волшебник не сможет причинить мне никакого вреда. Я ведь не нарушила никаких законов?

– Да. Но ты и непризнанная волшебница. Тебя все еще можно убить.

– Уже нет. Миара, это старшая из сестер, охраняющих яблони, сказала мне, что о моем выборе узнают все волшебники – и тотчас же. Так что я в безопасности. Вряд ли верховный решится прикончить меня, а потом заменить на какую-нибудь свою родственницу.

– Мне бы твою уверенность, – вздохнула Лирин. – Но ты приняла решение?

– И окончательное.

– Будешь говорить прямо сейчас?

– Да. Пока я не остыла от своей вспышки.

Эльфийка улыбнулась.

– Тогда я приглашаю тебя в мой зал зеркальной связи.

Залом я не пользовалась еще ни разу. Но ничего особенного в нем не было. Средних размеров комната, примерно десять на двадцать метров, в стене здоровенное зеркало в три моих роста. Ширина такая, что восемь меня могут встать в ряд, держаться за руки и отражаться в нем без напряга. И даже не очень прижиматься друг к другу. Перед зеркалом на полу обведен полукруг той же золотой краской, и стены и пол нежно-голубого цвета. Эльфийка выглядела на этом фоне просто потрясающе. Я – не так чтобы очень. Оттенок платья не тот. Лирин посмотрела на мою огорченную физиономию, пробормотала несколько слов и прищелкнула пальцами. Теперь стены зала стали нежно-зелеными, почти акварельными.