Волшебные дни (статьи, очерки, интервью)
Шрифт:
— Где же вы выступали?
— Временно в театре «Нерндай». Ездила по городам: Курск, Орел, Смоленск. Возила с собой сына и сестру Тамару. Есенину я понравилась в сценке «Кабачок и роза» по рассказу О’Генри. Я играла мисс Пози, актрису варьете. Она отвергла дюжину партнеров, ей претили щеголи, которые не играли деревенского простака, а подделывались. Вы не читали рассказ? Один талантливый актер очень хотел сыграть с ней. Но как добиться милости Пози, согласия? Он поехал в ее деревню, все и вся изучил, выведал родословную Пози и по возвращении в погребке, где все сидели, притворился ее соседом. Ошарашил ее деревенскими новостями, рассказами о матери, от которой она как-то ушла за славой в город, оставив в пыли на дороге следы своих башмачков. И когда актер на следующий день пришел просить разрешения
— Вот так бы и Есенину поехать к матери, и ничего бы с ним потом не случилось, — помечтал я.
— В молодости кажется, что счастье твое вдалеке.
В театральном мире красота и талант не помогли
бывшей нахичеванской барышне. По — моему, она была (как это ни дико звучит) чересчур добра, слабовольно добра, а, кроме того, уступчива перед людьми хваткими, репейными в своей карьере и горда в защите своего женского достоинства. Провинциальная душа ее не привилась в слишком вольной артистической богеме 20–х годов. У нее была репутация строгой женщины. В театр на Петровских линиях, где Миклашевская году в 16–м подрабатывала в представлениях Фореггера, часто «по привычке» заходил за кулисы элегантный Вертинский, стучал к актрисам и спрашивал: «Миклашевская здесь?» Если слышал «да», говорил: «Значит, войти нельзя».
Двадцать лет скиталась она по чужим подмосткам.
— Когда Камерный театр вернулся из Парижа, я не увидела своей фамилии ни в назначенных репетициях, ни в очередных спектаклях. Я перестала заходить в театр. Если видела Таирова или кого-нибудь из актеров, переходила на другую сторону улицы. Потом я, конечно, поняла: нельзя решать судьбу в театре лирически. А. В. Луначарский спрашивал у Таирова: «Почему нет в театре Миклашевской?» Таиров якобы ответил: «Она нам нужна, но она висит на разных афишах, зарабатывает большие деньги». Луначарский вызвал меня в Наркомпрос и пообещал в три дня вернуть в Камерный. Я опять сделала глупость: я сказала, что смогу вернуться, если этого захочет сам Таиров. Лишь в 43–м году Таиров позвал меня в свой театр снова. Я уже никому не мешала.
В 1923 году состоялась ее помолвка с Есениным, но к вечному союзу она не привела.
Я помню осенние ночи, Березовый шорох теней, Пусть дни тогда были короче, Луна нам светила длинней…«Помню, как первый раз он пришел ко мне. Помню, как он сидел на ковре у моих ног, держал мои руки и говорил:
— Красивая, красивая…»
Эти строки я выписываю из тетради, которую она мне прислала, — отдала с какой-то легкостью и пообещала многое — многое вспомнить о своей жизни вообще, если не будет хворать. В речи письменной интимное никого не коробит, и Августа Леонидовна писала не для читателей, не в архив, но все же с таинственным ощущением того времени, когда никого уже из современников не станет, и все прозвучит так же просто, как реликтовые откровения женщин пушкинской эпохи…
«…Мне надо было позвонить по телефону. Есенин вышел со мной. В будке он обнял меня за плечи. Я не любила объятий походя, на людях. Я ничего не сказала. Я только повела плечами, освобождаясь от его рук.
— Я буду писать вам стихи…»
Прозрачно я смотрю вокруг И вижу там ли, здесь ли, где-то ль, Что ты одна, сестра и друг, Могла быть спутницей поэта…«…Потом опять неожиданно пришел на Малую Никитинскую и повез меня неизвестно куда… За кем-то заезжали и ехали дальше на окраину Москвы. Сидели в комнате с низким потолком, с небольшими окнами. Как сейчас вижу стол посреди комнаты. Самовар…»
Поэт А. Мариенгоф посмеивался над Миклашевской: «Эх вы, гимназисточка! Вообразили, что сможете его переделать. От
вас он все равно убежит к…»— Многие из друзей Есенина не любили меня. Говорили, что со мной скучно. Когда мы с Есениным сидели в кафе, у нас на столе не было бутылок… Айседора Дункан как-то удивлялась на нашей вечеринке: «Чай? Что такое чай? Я утром пью шампанское…» Меня изучала. «Красиф? Не ошень. Нос красиф… у меня тоже нос красиф…»
Одну Галину Бениславскую, есенинскую сестру милосердия, не любимую, но любящую, хвалила Августа
Леонидовна. Ради душевного покоя поэта Бениславская перетерпела многое.
В одинокие часы Есенин искал и Миклашевскую.
«…Вид у него был измученный, больной. Голос хриплый. По — видимому, он всю ночь где-то бродил. Неожиданно ворвался бородатый, злющий извозчик и грубо требовал ехать дальше. Я хотела заплатить, чтобы извозчик ушел. Но Сергей побледнел еще больше и кричал, чтобы извозчик подождал. Тот продолжал скандалить. Есенин вытолкал его, и скандал еще сильнее разгорелся на улице. Извозчик лез к нему с кулаками. Сначала я звала Сергея в форточку, а потом выбежала на улицу. Когда мне удалось заглянуть ему в глаза, он улыбнулся, швырнул извозчику деньги, взял меня за руку, спокойно вошел в дом и заговорил о поездке в Италию. Я засмеялась: «А в Италии вы тоже будете устраивать серенады под моими окнами?» Все-таки я потом просила отца моего сына позаботиться о мальчике, пока меня не будет. Но оставлять сына на него было нельзя. Я пошла провожать Сергея. Мне не хотелось отпускать его одного. У него не было своей комнаты, одно время он жил в квартире Мариенгофа, а потом там родился ребенок… и Есенин опять стал скитаться. Я решила пойти с ним к Гале…»
Позабуду я мрачные силы, Что терзали меня, губя. Облик ласковый! Облик милый! Лишь одну не забуду тебя. Пусть я буду любить другую, Но и с нею, с любимой, с другой, Расскажу про тебя, дорогую. Что когда-то я звал дорогой.«…Мне хотелось встать и пойти за ним все равно куда. Я передержала какую-то минуту, другую и поняла, что я опять что-то бессмысленно сломала в себе…»
«Прожил я с вами уже всю нашу жизнь…» — сказал он ей в одну из редких случайных встреч на улице.
Судьба не исполнилась.
— Заходите ко мне, — сказала она при последнем прощании, — а то приедете как-нибудь, а меня уже не будет…
А в тетрадке этой заветной написала: «Дорогой Виктор, потом, что вспомню, буду посылать вам… Желаю вам всего хорошего и, главное, здоровья. Берегите себя.
1. VI.72». Я больше ничего не ждал. Она болела, а в 1977 году умерла на окраине Москвы, на улице Данилайтиса, — не в той комнате, где сидел на ковре возле нее Есенин и повторял: «Красивая, красивая…»
1985
СУДЬБА
Много еще вспоминали они, перебивая друг друга словами: «А помнишь?» Эти два слова я оценила лишь с годами. Дороги и близки сердцу те люди, которым можно сказать: «А помнишь?»
Т. А. Кузминская. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне
С кем было вспоминать Татьяне Николаевне спустя тридцать, пятьдесят, шестьдесят лет?!
Такая у нее была легкая молодость, столько родных лиц вокруг, столько надежды на нескончаемую жизнь в кругу Толстых… и такое сиротство в чужом краю к старости!
Она была внучатой племянницей Л. Н. Толстого, родной внучкой сестры его Марии Николаевны, дочерью Варвары Валерьяновны Нагорновой, которую в книге «Моя жизнь дома и в Ясной Поляне» Т. А. Кузминская (оригинал Наташи Ростовой в «Войне и мире») представляет как свою ближайшую подругу.
Я родился через пятьдесят семь лет после Татьяны Николаевны вдали от Тульской губернии, однако видел ее, слышал и разговаривал с ней. Почему-то в Краснодаре доживала она дни свои.