Волшебный корабль

— Точно, — возликовал Соркор, и Кеннит запоздало сообразил, что это-то и была настоящая причина его упрямства и возражений. Он просто боялся, что Кеннит на своей единственной ноге не справится с корабельным штурвалом.

Пришлось — нехотя и сугубо про себя — признать, что, возможно, старпом был не так уж не прав.

— Угу, — сказал он таким тоном, будто именно об этом все время и думал. Соркор уступил ему свое место. Подмена получилась бы очень неловкой, но Этта вовремя ухватилась за рукоятки штурвала. Кеннит встал у нее за спиной. Одну руку он положил на штурвал, чтобы помогать ей, а другой обхватил Этту, чтобы удерживать равновесие. Он чувствовал напряжение ее тела, но присутствовало и кое-что иное. Возбуждение. Бешеный азарт… На миг Кенниту показалось, будто не Этту он обнимал, а сам корабль.

— Говори мне, что делать! — крикнула она через плечо. Он ответил:

— Просто держи как держишь. Когда придет время, я дам знать.

Он не отрывал глаз от серебристого живого корабля, сражавшегося с волнами.

Он плотно прижимал ее к себе, временами наваливаясь на спину, но его тело было для нее не обузой — скорее, защитой от дождя и пронизывающего ветра. Правая рука обхватывала ее, левая крепко держала штурвал… И все равно ей было страшно. Ну зачем она на это вызвалась?… Этта так стискивала рукоятки, что пальцы скоро начало ломить. Она как могла напрягала руки, чтобы противостоять любому неожиданному движению корабля. Всюду вокруг была только тьма, и ревущий ветер, и дождь, и вода, несущаяся за бортом. Только впереди время от времени вспыхивали белизной буруны: это волны разбивались о заросшие ракушками скалы. Этта понятия не имела, что делает. Быть может, вот прямо сейчас она правит прямехонько на скалу — и не сможет даже догадаться об этом, пока не раздастся удар… Она могла стать причиной гибели всей команды — всех, до последней души на борту!..

Потом у ее левого уха тихо прозвучал голос Кеннита. На сей раз он не кричал, а почти шептал, но все равно она слышала.

— На самом деле ничего страшного и даже очень сложного здесь нет… Подними глаза, посмотри кругом! Попробуй почувствовать сквозь штурвал весь корабль. Вот так… А теперь расслабь руки. Будешь так душить дерево — нипочем не успеешь отреагировать. Вот, вот… Теперь чувствуешь ее? Она с тобой разговаривает, ведь так? «И кто это там такой, — думает она сейчас, — чья это там такая легкая рука на руле?…» Так что держи курс и постарайся ободрить ее. Вот так, вот так, отпусти чуточку… именно чуточку… Вот так и держи!

Он говорил тем же голосом, что и в минуты любви. Тихо, почти задыхаясь… и так ободряюще. Никогда она еще не чувствовала себя ближе к нему, чем сейчас, когда ей выпало разделить с ним его любовь к кораблю, который он вел сквозь яростный шторм. Никогда еще она не чувствовала себя сильней, чем сейчас, когда она крепко и бережно держала штурвал, помогая «Мариетте» взбираться на крутые горбы волн. Где-то наверху Соркор орал на матросов. Они рифили какие-то паруса, и происходившее по-прежнему казалось ей непостижимым, но внезапно ее охватила жгучая жажда постигнуть. Ибо это не было чем-то превыше ее разумения. И, стало быть, она сможет! Об этом ей убедительно говорили и обхватившая ее рука Кеннита, и вес его тела, прижимавшегося к ее спине, и тихий голос, звучавший над ухом. Она сощурилась, смаргивая с ресниц дождь. Сырость и холод перестали быть для нее чем-то таким, чего следовало всеми силами избегать. Нет! Отныне это была всего лишь часть жизни — быть может, не самая приятная, однако закономерная… часть ее жизни. Жизни, которая неслась вперед, словно подхваченный течением и ветром корабль. Жизни, которая что ни день выковывала из нее новую личность. Личность, достойную уважения — и самоуважения… В какой-то миг она спросила его:

— Ну почему всегда не может быть как теперь?…

Он изобразил удивление и спросил громче:

— Что? Шторм, который того и гляди швырнет нас на Проклятые скалы, милее тебе, чем спокойное плавание в тихих водах?…

Она расхохоталась. Ее обнимал ее капитан. Ее обнимал неистовый шторм. Ее обнимала эта новая жизнь, которую Кеннит ей подарил.

— Ты — мой шторм, Кеннит! — сказала она. И добавила потихоньку, про себя: — И, когда я несусь на крыльях твоих ветров, я даже сама себе нравиться начинаю…

Глава 33 Судный день

Уинтроу слыхал о религиозных учениях, признававших существование в загробном мире определенных царств, населенных демонами, коим дано было право вечно терзать души людей… Вот такой преисподней, наверное, следовало уподобить корабль, мчавшийся в водовороте свирепого шторма и населенный двуногими бестиями, неистово вопившими и бившимися друг с другом…

Священные писания Са никого не запугивали посмертными муками, и Уинтроу верил: истязания собратьев были собственным изобретением человечества, и благой Всеотец сокрушался, глядя с небес на такие деяния. Этой жуткой ночью на корабле Уинтроу во всей полноте постиг истинность учения Са. Вокруг завывал ветер, хлестал ливень… Но не стихии проливали кровь и исторгали жизни из тел. Этим занимались люди, создания Са. И ничего от Са не было в кровавом кошмаре, происходившем на палубах.

С того момента как Са'Адар запустил фонарем в Гентри, от Уинтроу уже ничего не зависело. Не он начал кровопролитие, не он был зачинщиком смертоубийства. Он вообще даже внутренне никаких решений не принимал. Просто ходил вместе с Са'Адаром и помогал освобождать невольников от цепей. Было ли это правильно? Или лучше было бы попытаться предупредить отца и команду?… Не задавай себе таких вопросов, Уинтроу. Не позволяй им вообще возникать. Эти смерти случились не по твоей вине…

«Это не моя вина», — раз за разом твердил себе мальчик. Да что он мог сделать в одиночку, как остановить бешеный поток ненависти и насилия? Он был листочком, подхваченным ураганом…

Узнать бы еще мнение Гентри на сей счет…

Они с Са'Адаром пробрались в самый нижний трюм «Проказницы» и снимали цепи с «расписных», когда наверху послышались первые крики. Там начинался бой, и, едва упала длинная общая цепь, как «расписные» рванулись к выходу, попросту сшибив Уинтроу с ног. Са'Адар повел их, светя фонарем, и замешкавшийся Уинтроу остался один в чернильном мраке, перепуганный и вконец сбитый с толку. И вот он ощупью пробирался по трюмам, то и дело падая в грязь, переползая через тела рабов, то ли слишком ослабевших, то ли слишком запуганных, чтобы принимать участие в схватке. Другие метались туда и сюда, окликая друг друга и расспрашивая, что происходит. Уинтроу то проталкивался между людьми, то на ощупь полз вдоль переборок… и все никак не мог отыскать главный трап наверх. А ведь он отлично знал корабль, знал его весь, до последнего дюйма. Вот только это знание плохо помогало ему теперь, когда «Проказница» превратилась в кромешный лабиринт смерти, крови и страха. По палубе у него над головой грохотали шаги, раздавались крики ярости и ужаса… предсмертные крики…

И вот раздался еще один голос, голос, жутко прозвеневший по всем трюмам, и мечущиеся рабы ответили эхом испуганных воплей… «Проказница»! — ахнул про себя Уинтроу.

— Проказница!.. — закричал он что было сил, только молясь, чтобы она услышала его, услышала и поняла, что он спешит ей на помощь. Наконец-то его руки, протянутые вперед, нащупали трап, и он со всей возможной быстротой устремился наверх.

…Едва выбравшись на палубу, под льющий как из ведра дождь, Уинтроу споткнулся о тело матроса, прижатое крышкой полузакрытого люка. Это был Майлд… Уинтроу не мог разобраться в потемках, как именно тот погиб, он видел только, что Майлд был мертв. Уинтроу опустился подле него на колени. Где-то совсем рядом шла борьба, но Уинтроу был способен осознавать одну только эту смерть. Грудь Майлда еще хранила тепло… Дождь и брызги, летевшие из-за борта, успели уже выстудить его руки и лицо. Туловище остывало медленнее…

Они умирали каждый миг — и рабы, и члены команды. «А ведь Проказница все это переживает, — сообразил вдруг Уинтроу. — Она же все это чувствует. И она там одна…»

Он еще додумывал эту мысль — а сам уже вскочил на ноги и, спотыкаясь, поспешил в ее сторону. Его путь лежал через шкафут, где, как он помнил, под парусиновым тентом устраивался спать кое-кто из матросов: холод и дождь были все-таки лучше, чем вонь, проникавшая в кубрик. Теперь тент, конечно, свалился, ветер рвал его, а под ним и поверх него рвали друг дружку люди. Рабы превратили свои кандалы в оружие, страшное в ближнем бою. И гвоздили цепями безо всякой пощады.

Уинтроу как мог лавировал между озверевшими от крови бойцами, крича:

— Остановитесь, остановитесь! Корабль не вынесет этого, прекратите!..

На него не обращали никакого внимания. Там и сям на палубе валялись люди. Кто-то еще шевелился, другие уже нет. Уинтроу через них перепрыгивал. Он все равно ничего не мог поделать. Разве что попытаться помочь кораблю. Проказница отчаянно кричала, вновь и вновь бросая в ночь его имя… Уинтроу споткнулся обо что-то, вполне могущее быть телом, увернулся от чьих-то протянутых рук… и наконец-то достиг короткого трапа, ведущего на бак.