Волшебный магазин

И все было у всех на глазах. И не скрыться, не спрятаться.

Улучили момент, когда все пошли культмассово в театр – и встретились в гостинице. Это опять напоминало оперу, только голосов не было. Только шептали.

Приняли решение расстаться навсегда.

Таких решений будет много. И нервы будут сдавать то у одного, то у другого.

Теперь по интернету: Аида, то Дон Карлос, то Норма – постоянно пели, страдали, убивали друг друга и предавали своих близких. И платили за это жизнями – своими и чужими.

Накал был такой же.

За каждым из них стояли судьбы, слезы, страдания.

Если бы у Туси были таланты к оперному пению, она не закрывала бы рта – пела бы и по-итальянски, и по-немецки, и по-французски.

А плакала по-русски.

Прощались в пошлом вокзальном ресторане под пошлую песенку модной певицы.

А больно было по-настоящему.

Официантка принесла заказ и заметила как бы про себя: «Нервные клетки, между прочим, не восстанавливаются!»

Это был его город, его территория, и он здесь царил. Его знали по телевизионным передачам. Его узнавали в метро. На него показывали пальцем.

Она даже не ожидала такой популярности.

Она любила Питер, но она была здесь чужой. И сразу хотела домой.

У нее в этом городе был неприятный инцидент в самом начале ее семейной жизни с мужем – они только что поженились сразу после института. Она приехала в Питер раньше на дневном поезде и ждала его в самом начале Невского у метро «Площадь Восстания» – в синтетической короткой шубке, в лыжной шапочке и с сумкой через плечо. А он опаздывал. Темнело. Вокруг стали толкаться и глазеть на нее неприятные личности. Тогда Туся поискала глазами милиционера и обратилась к нему за защитой. Он не понял, что она хочет, она не поняла, почему он не понял. Запахло неприятной сценой. Около милиционера она ощутила не только незащищенность, но и чувство, которое испытывает рабыня на невольничьем рынке. Было похоже, что ее приняли за кого-то другого. Но, к счастью, подошел муж, и они сразу ушли.

Саша храбро проводил ее до вагона. Дохнуло дивным запахом топящихся печек и замерзших клозетов. Вагон был плацкартный, но зато почти весь заполнен своими.

Вот так они и ездили все советские годы по городам и весям любимой родины и понятия не имели ни о каких заграницах.

– Не входи, – сказала она, не пуская в вагон.

Он стоял на платформе. И вдруг посмотрел на часы – ему казалось – незаметно. Она поняла: ему надо бежать. Помахала, показала глазами – мол, давай!

Отвернулась, собираясь войти в душный натопленный плацкарт и неожиданно возле проводницы с флажком в руке, стоящей возле еще распахнутой двери, в зеркальном стекле этой двери увидела крупный план, как в кино, растерянного человека – Сашу.

И вот через это немытое стекло они попрощались – навсегда.

До чего же безнадежное слово!

Как правильно по-английски: «never say never»?

Никогда не говори никогда!

…Уже через две недели в Москве Саша стоял с повинным видом в переулке и ждал Тусю.

Пик

Со своим мужем Туська быстро разобралась. И порхала, свободная, в ожидании Саши.

Но Саша был по уши погружен в семью, и у Туси роились страшные мысли, что все зря.

И вот настал его день рождения. Саша уже перешел на московское телевидение и ждал окончания отпуска, чтобы начать полноценно работать.

Его жена еще оставалась в Питере.

А тут Александру сорок. Придумали встретиться и пойти куда-нибудь отметить.

Он снимал квартиру очень далеко, и она однажды у него была и запомнила, где это находится. Попутно он рассказал, как он вышел выносить мусор и захлопнулась дверь его квартиры на втором этаже. И он легко взобрался с перил на козырек над подъездом, придерживаясь за водосточную трубу, а потом и на балкон.

Она решила повторить. Люди равнодушно скользнули взглядом по какой-то карабкающейся вверх женщине. Туся вошла в открытую дверь и придумала, как она его напугает. В однокомнатной квартире негде было спрятаться – но на кухне стоял диванчик, и она залегла там, представляя, что он сейчас войдет и как будет весело.

Время шло, но никто не заходил. Никаких мобильных телефонов тогда ни у кого не было. Она прошлась по квартире, прикидывая, куда его могло понести. Честно говоря, они еще плохо знали друг друга, просто безоговорочно доверяли и любили. Этой гарантии хватало.

Но легкая тревога, что с ним что-то могло случиться, легла на душу, и стало муторно.

Она вернулась на кухню и стала ждать.

Выйти из квартиры она не могла – замок не позволял. Сползать обратно по водосточной трубе не хватало духу.

Она долго лежала. Дневной свет погас. Где-то у соседей по радио играла музыка.

Она прошлась еще раз, все же обдумывая сползание по трубе. Но ее взгляд зацепила странная вещь – женская кофта элегантного вида. Вообще жена у Саши была очень модная и даже носила шляпку – это Туся заметила издали, при одном из прощаний «навсегда» в Юрмале.

И Туся поняла, что приехала жена, и они пошли отмечать, и, очевидно, Саше не удалось ее предупредить, да и как – при отсутствии связи?

И взыграло подлое женское: сейчас все и решим!

Пришлось еще основательно поваляться, слушая соседское радио.

Дверь открылась. Туся зарылась в диванные подушки и поняла, что скорее умрет, чем посмотрит на них.

– Повернитесь! Я хочу видеть ваше лицо! – с легким прибалтийским акцентом сказала жена.

Саши слышно не было. Хотя она знала, что он в комнате.

– Я хочу видеть ваше лицо! – уже с легкой угрозой повторила жена, и Туся подумала, что на ее месте не стала бы ничего просить, а вцепилась бы в волосы и разглядела без спросу.

Наступила пауза, и потом шаги. И потом хлопнула дверь, которую, к счастью, не заперли. И эта мысль очень четко прозвучала в Тусиной голове: могу уйти.

Тогда она оторвалась от диванных подушек, вышла на лестницу и, не торопясь, пошла по улице.

Зеленый глазок такси. И вот она уже едет домой. Рассказывает молчащему таксисту эту историю – интересно зачем? Тот молча дает сигарету. Она с благодарностью берет.

Входит в свою пустую квартиру – дети на даче. Муж живет у друга.

Пусто. И все же это ее квартира. Это ее дом. Это ее стены. Она столько сил потратила сделать ее уютной живой и, кстати, целой – после отсидки свекрови в сталинском лагере две комнаты были отданы эмгэбэшнику. Потом пришлось делать сложный обмен. И вот когда все сделано и трое детей растут и радуют родителей, с ней происходит «оперная страсть», и буквально выть хочется на этой драматической сцене личной жизни.