Волшебство на грани

– Я не для этого сюда пришел. Давай, лучше я с тебя чары сниму?

– Ага, развяжи сначала!

КоФФш встал, я развязал ему рукава смирительной рубахи, и саму рубаху снять помог.

Затем я тихонько подозвал Димку и взял у него статуэтку, которая тут же обрела видимость. Глобус вскрикнул: статуэтка вызывала в нем не самые лучшие воспоминания.

– А ты руневен, что оно мне надо? – жалобно проскулил Глобус.

– Перестань трястись! Встань спокойно и держи статуэтку! – приказал я, если он не перестанет, придётся перейти к политике запугивания.

– А мы телами не поменяемся?

– Вздор!

– Значит, не поменяемся…

КоФФш осторожно взял бронзовое изваяние, при этом вид у него был такой, что казалось, он закричит: «Убери от меня это!». Димка тоже прикоснулся к бронзовой фигурке и сказал: «Произнеси статуэтке какой-нибудь комплимент».

– Аземч? – не понял Глеб, думая, что это говорил я.

– Надо, чтобы подействовало.

– Ну, хорошо, хорошо.… Глобус откашлялся и произнес, чувствуя себя полным идиотом: «Ты такая… красивая… гируфка». Ничего не произошло, только шевельнула рукавом смирительная рубаха, лежащая у него под ногами. КоФФш огорченно уставился на меня, словно я был продавцом поддельных вещей, ожидая объяснений.

– Ты недостаточно старался. – Объяснил я. – Надо это с чувством произнести, а не так монотонно, как ты…. И, желательно, слова не искажать.

– Ты что, издеваешься?! – возмутился Глобус. – Не буду я этого делать!

– А что тебе остается? Может мне уйти?..

– Нет! Не оставляй меня с этой куштовиной наедине!

– Тогда сделай то, что я прошу.

Ковшову пришлось подчиниться. Он выговорил с притворным удовольствием: «Ты такая прелестная, статуэтка!». Правда, последнюю букву в слове «статуэтка» он произнес с некоторым визгом. Я ухмыльнулся, глядя на него, это было забавное зрелище.

Древнежипский божок снова напустил на всех Густой фиолетовый туман, и снова Глеб с Димкой потеряли сознание.

Когда Глобус очнулся, туман уже развеялся. Он встал на ноги и посмотрел на свое отражение в зеркале. КоФФш видел в зеркале себя родимого и радовался:

– О, да! Я опять в себе! Моя душа в моем теле! – это были первые строчки его будущей песни, хита мирового шоу-бизнеса.

Я в это время поднял с пола статуэтку.

– Асибопс за все! – благодарил Глеб, прокручивая в голове замысел новой песни.

– Да ладно. Ничего особенного… – ответил я, прерывая бурю благодарностей. – Димка, ты где?

– Здесь, кажется. – Отозвался голос Морквинова. – По крайней мере, надеюсь на это.

– А кто такой, этот газадочный Димка? – поинтересовался КоФФш.

– Он мой ручной невидимый Барабашка. – Пошутил я. – Когда-то был духом статуэтки.

– А как он выглядит? – заинтересовался Глобус.

– Не знаю, его же не видно. Хотя, что-то подсказывает, у него есть длинные клыки…

– Я сам себя не вижу, и не представляю, на что похож. – Добавил Морквинов.

– Как это грустно, не видеть самого себя… – пробормотал Ковшов.

– Почему сразу «грустно»? Может, мне это нравится? – перебил Димка.

– Всё, Дима, пойдем! Мы сделали всё, что могли. – Решил я, прерывая бессмысленную дискуссию насчет бестелесного Барабашки.

Мы подошли к двери, но КоФФш крикнул:

– А как же я?!

– Ты остаешься тут, – распорядился я и приоткрыл дверь, пропуская Димку.

– Это еще ачемуп?

– Выпустят они тебя, не беспокойся. А с нами нельзя.… Всё, пока! Если что, ты меня не видел, договорились?

Глеб Ковшов кивнул, зная, что он у меня в долгу.

Я вышел и запер дверь.

– Все! Вылечил! – воскликнул, проходя мимо регистратуры.

Дамочка, сидящая там за столиком, восхищенно на меня посмотрела. «Попросить, что ль, автограф у этого Регистра?» – мелькнула мысль в ее голове. Она проводила меня взглядом до самого порога, и когда решилась окликнуть, я, к счастью, уже вышел на улицу…

***

– Ты это видел! – воскликнул Димка. Мы ехали в автобусе. Народу было мало, но все сидения заняты, так что, пришлось стоять.

– Ты о чем? – я не понял, к чему он клонит.

– Ну, эта, регистраторша.… По-моему, ты ей понравился.

– Просто верит во всякую ерунду про бутафорских экстрасенсов.

– Судя по тому, как она на тебя таращилась…

– Это глупая тема для разговора…

Тут автобус дернулся, резко тормозя перед светофором, и Димка от неожиданности чуть не уронил бронзового божка мне на ногу.

– Эй! Ты чего, решил меня покалечить?!

Стараясь удержать статуэтку, Димка пихнул меня локтем. А я вам говорил, что он страдает редкой формой неуклюжести?

– Извини.

– Ладно, проехали. Мы скоро выходим.

***

Плитс Шпаклевич, начинающий театральный режиссер, а так же муж Марии Радужниковой, с самого утра был в хорошем настроении. Сегодня его любимой бирюзовой пуделихе Трапеции исполнялось пять лет. Эту собаку он любил даже больше, чем жену, только Мария, к счастью, не догадывалась об этой маленькой несправедливости.

По случаю праздника Плитс решил испечь вишневый пирог. Только, до этого Шпаклевич ничего, кроме макарон, сам не готовил.

Получилась откровенная гадость, а не пирог! Во-первых, Плитс вместо сахара добавил очень много соли, придал пирогу нелепую форму, похожую на чье-то сплющенное лицо, полил сверху вишневым джемом. Пирог, вдобавок еще и подгорел, к тому же, вместо корицы Плитс посыпал свое творение перцем.

Когда стол был накрыт и все сели за стол, в том числе и две собаки: пуделиха Трапеция и овчарка Ленди (она была не совсем обычной собакой), и разрезали пирог, в дверь раздался звонок.

– Мы кого-то ждем? – удивилась тетя Маша.

Карсилина направилась открывать дверь.

– Привет! – на пороге стояли мы с Димкой, причем, Морквинов держал в руках бронзовую статуэтку, которая и без приложения в виде Димки была странной.

– А у нас праздник, – сообщила Карси. – Вы как раз вовремя!

– Отмечаете успех очередной постановки Плитса? – поинтересовался я, проходя в прихожую и снимая ботинки.

– Нет. День Рождения Трапеции, – ответила Кари.

– У каждого режиссера свои странности. – Заметил я, Плитс, видимо, один из самых необычных режиссеров, он даже фонд защиты дождевых червей открыть хотел. А что, я бы пожертвовал ради прикола туда маленькую часть первой стипендии, ну просто крошечную.