Волшебство на грани

– Мам, что случилось? – я подошел к ней, и смотрел на неё, ничего не понимая.

– Ничего, сынок, ничего… – Соврала она мне.

– Ну, не плачьте. Ну что вы так убиваетесь то? – Ласково интересовались наглые бабульки.

– Не суйтесь в чужие дела! Ясно вам! – я попытался их отогнать, ведь не приятно же!

– Какой невоспитанный молодой человек! – Проворчали бабки и отошли обратно к скамейке.

– Ох, Сёмка, совсем не обязательно было им грубить! – сквозь слезы сказала мама.

Петька смущенно топтался в сторонке, не зная, что делать: ждать меня, идти домой, или же попытаться успокоить Фолию. Правда, что ей сказать?

– Мам, ну скажи, что случилось, – просил я.

– Не могу. – Отказалась мама. – Правда, извини, не могу.

Не говорить же, в самом деле, как прошел в парке разговор с Листосом! А прошел он просто ужасно, Листос был как всегда в своем репертуаре: жесток, хладнокровен и высокомерен. Но самое плохое в этом было то, что он сказал, что выполнит сегодня свои угрозы, и все будет кончено…

Никто не заметил высокого молодого человека, одетого во все черное, лица не было видно: его прикрывала широкая шляпа. Этот человек вот уже пять минут стоял возле песочницы и недобро поглядывал на нас, спрятав правую руку в карман.

Поблизости, в радиусе метров шести, не было никого, так что, это не помешало тому мужчине вынуть из кармана…пистолет, прицелиться и выстрелить. Пуля попала прямо маме в живот, и она тут же упала на асфальт, из раны сочилась кровь.

– Мама! – испуганно закричал я.

Старушки встали со скамейки и закричали:

– Он уходит, человек, сделавший это, УБЕГАЕТ!

Некоторые посмотрели в ту сторону, куда показывали бабки, гадкий мужчина в черном только что скрылся за углом.

– Ничего, догоним! – решил какой то юноша и ринулся в погоню, несколько человек побежали вместе с ним.

– Мама, мамочка, не умирай! – простонал я, опустившись рядом с мамой на колени.

– Ну, сделайте же что-нибудь! – в ужасе просил Оважкин…

Вскоре подъехала скорая. Врачи погрузили маму в машину, я сел с ней рядом, потрясённый произошедшим. Я видел, как Петька помахал на прощание, словно говоря: «Не беспокойся, все будет хорошо!». Но почему-то в это верилось с трудом…

Прошло, наверное, часа четыре. Точно я не знаю, не до того мне было. Я сидел возле палаты матери, так как туда пока еще никого не пускали. Казалось, что прошла целая вечность, а время текло так медленно! Это было ужасно: ждать и надеяться, что мама выживет; судя по тому, как волновался доктор, ранение, наверное, очень серьёзное.

Дверь в палату скрипнула и отворилась, оттуда вышел врач. Он поманил меня к себе, доброжелательно улыбаясь несчастному ребёнку, и сказал:

– Твоя мама пришла в себя.

– Доктор, а она выживет? – спросил я, боясь, что он может ответить.

– Конечно, не думай сомневаться! В наши дни медицина всесильна!

– Спасибо. – Поблагодарил я и вошел в палату.

Доктор тяжело вздохнул, на самом деле он не знал, будет ли Фолия жить, наоборот, он в этом глубоко сомневался. Но ему было очень жаль меня, ведь если Фолия умрет, то я останусь совершенно один!

А я, между тем, подошел к кровати своей матери. К маме были подключены разные проводки, на тумбочке пикала штука, которая измеряет биения сердца. Выглядела мама ужасно жалко. Мне захотелось плакать, но я сдержался. Мама открыла глаза и прошептала:

– Семён…

– Да, мам.

– Послушай, я умираю…

– Нет, мамочка, не говори так!..

Но, больше сказать она ничего не успела.

Дверь отворилась, и вошел Листос, вид у него был крайне обеспокоенный. И зачем его леший принёс?! Меня очень возмутил приход отчима.

– Как я виноват! – произнес он дрожащим голосом.

Хорошо притворяешься, Листос, хорошо.

– Убирайтесь! – крикнул на него я. – Как вы вообще посмели прийти?!

– Выйди, мне надо сказать твоей мамочке несколько слов.

– Нет уж! – еще и «мамочкой» называет! Да чтоб у него язык отсох!

– Семён, выйди ненадолышко, я тебя потом позову, – сказала мама.

Этой просьбе пришлось подчиниться, посмотрев на Листоса с недоверием, я покинул палату. В коридоре сел на небольшой диванчик и стал ждать, пока Листос с Фолией наговорятся. Все-таки это слишком подозрительно, зачем Листос вообще пришел? Решил поглумиться над бывшей женой?

Вдруг послышался пронзительный тонкий писк какого-то прибора и крик Листоса: «Помогите! Скорее, кто-нибудь, ей плохо!». Я очень перепугался, хотел войти в палату, но оттуда выскочил Листос и, со словами: «Сиди здесь!», толкнул обратно на диван. Затем прибежало несколько врачей, и вслед за Листосом они вошли в палату, дверь закрылась. Минут через пятнадцать врачи покинули палату, удрученно опустив свои головы, вышел и Листос, выглядел он совершенно подавленным. Он присел рядом со мной и проговорил:

– Твоя мама... она умерла…

– Нет! – Я отказывался в это верить. Человек, которого я ненавидел, сообщал мне о смерти мамы. Как это жестоко!

– Это правда, ясно тебе!

Я вбежал в палату и увидел, что мама лежала, не двигаясь, с ног до головы накрытая большой белой простыней, из-под которой виднелась бледная, свисавшая с кровати, неподвижная рука. Было ясно, Листос сказал правду. Я медленно, стараясь дышать очень тихо, подошел к кровати, одернул простыню с лица матери, и посмотрел на нее.

– Прощай, мам, – прошептал я, задергивая ее лицо простыней.

Затем я выбежал из палаты, дальше смотреть на неё было выше моих сил, мог потерять сознание. Я присел на диванчик, не обращая на этого ненавистного Листоса никакого внимания, и заплакал. К несчастью, я прекрасно понимал, что маму теперь не вернешь, поздно, слишком поздно что-либо предпринимать. Я в этом мире остался совсем один! Всё, нет больше ни одного близкого человека.

***

Я долго не мог понять, зачем Листосу нужно было оформлять опекунство, если он меня так ненавидит. Не нужна мне богатая жизнь в четырех стенах! Да ещё и с убийцей мамы, а в том, что именно Листос это сделал, я был уверен, причем с каждым днём всё больше и больше. Но меня, разумеется, никто не спрашивал, взрослые решали всё за ребёнка…

Листос не собирался на похороны бывшей жены, и меня не пустил, заперев в комнате, в своем огромном особняке, обнесенном высоким железным забором. Листос мотивировал это тем, что мальчику рано еще было посещать подобные мероприятия, ведь это может серьезно навредить психике. На самом деле, Листос не хотел, чтобы я начал при всех его обвинять, а ещё он чувствовал себя виноватым, но боялся прийти и проститься с единственной в своей жизни женщиной, которую более-менее любил. Чувство это он не желал признавать. Любовь и Листос – изначально несовместимые понятия.