Воля вольная

— Вставай, капитан! — Взял на себя дело Мирон. — Лукан, отпусти!

Семихватский поднялся. Лицо бледное, ссадина на щеке, сплюнул кровью. Глаза прищурил…

— Извиняй ребят, капитан, привычка у них! Все время ж в работе! Давайте в машину! — Мирон повернулся к студентам. — В самый зад грузитесь!

Бойцы заходили в вертолет. Андрей цапнул в охапку свой рюкзак, потянулся за рюкзаком Семена.

— Ничего, не суетись, подполковник… — сказал Семихватский хрипло, надел автомат на плечо и не двигался с места.

— Не понял?!

— Сами доберемся, — сказал Семихватский твердо.

Андрей посмотрел на него удивленно, а Семен, отвернувшись, сел на свой рюкзак. Мирон качнул головой и, крикнув Хапу, который, размахивая руками, орал что-то по телефону, пошел в вертушку. Андрей обреченно глядел на закрывающуюся дверь и винты, набирающие обороты. Присел к Семену, тот с бледным несчастным лицом все не мог хорошо вздохнуть. Семихватский стоял, глядя себе на ноги. Потом поднял спокойный, чуть прищуренный взгляд вслед удаляющейся вертушке. Прикушенная нижняя губа посинела и раздувалась на глазах.

— Машина! — заорал Хапа, врываясь через голову Мирона в кабину летчиков. — Разворачивайся, справа осталась!

Он вернулся в салон, схватил свой бронежилет, лежащий на лавке, нацепил и застегнул:

— Приготовились! Воевать будем! Бобович, Остолоп, отставить жрать…

Бойцы, вскрывшие было банку тушенки, застегнулись и приникли к иллюминаторам. Автоматы стояли между ног. Вертолет заложил крутой вираж и зашел сзади «Урала», тот, гребя перед собой снег, полз в гору на пониженной, черный выхлоп за ним тянулся.

— Что у него в кузове? — спросил Мирон Шумакова.

— Не знаю, «Буран», что ли…

— Белый?!

Шумаков пожал плечами. Летчик завис сзади и сбоку, повернулся к Мирону:

— Тут нигде близко не сядем, лес высокий…

Мирон обернулся к Шумаку:

— Чья машина? Кобяков там может быть?

— Это они завозили Москвича. Не знаю, может, и он!

— Игорек, — положил Мирон руку на плечо командира, — засади-ка килограммчик помидоров у них перед мордой, посмотрим, кто тут катается. Да аккуратно! Если ответят, накрываем. Все готовы? — повернулся в салон.

— Вперед!

Загрохотал крупнокалиберный пулемет, и дорога перед «Уралом» «ожила». Машина остановилась. С одной стороны выпрыгнул в снег и отбежал в сторону Поваренок, с другой дядь Саша встал на подножку и задрал голову. Студент слез с карабином в руках и глядел вверх.

— Он есть? — быстро спросил Мирон.

— Нет, — качал головой Шумак, — это все мужики…

— Я вижу, что мужики, кто такие?

— Ну эти и Студент… Звягин Шура, я рассказывал, который людей подговаривал….

— Понятно, они от Кобяка могут ехать, метнемся быстро, если что, за полчаса эти никуда не денутся! Так, Хапа?

— Поперли! — Хапа уверенно качнул головой.

Вертолет развернулся и пошел по следу «Урала».

Сели на другой стороне реки и стали широко окружать избушку, где накануне выпивали мужики. Балабан, услышав шум вертолета, вышел на свой пенек, закурил и спокойно наблюдал, как между деревьями мелькали бойцы и сжималось кольцо. Машина снова поднялась в воздух и висела чуть в стороне. Все было знакомо.

— Всем выйти из помещения, руки поднять! — Раздалось в матюгальник. Мирон стоял на берегу и оттуда командовал.

Балабан не двигался, продолжал курить и смотреть за происходящим.

— Руки в гору! — снова загремело по тайге.

Несколько очередей пронеслись над головой Балабана, защелкали по избушке. Балабан встал во весь свой немаленький рост и задрал руки над головой. Мотивчик какой-то негромко напевал. Лыжная шапочка сползла и упала на снег, и длинные светлые волосы привычно закрыли челкой пол-лица. Он тряхнул головой назад, открываясь. Бойцы приближались с трех сторон.

Мирон с пистолетом в руках подходил все с той же наглой и пренебрежительной, чуть, однако, настороженной улыбочкой. По мере приближения, лицо его напрягалось. Он узнавал одного давнего знакомого. Глазам не верил. Встал метрах в пяти напротив:

— Музыкант! — произнес совсем не приблатненным, но тихим, злым голосом и нахмурился.

— Здорово, Мирон… — Валентин опустил руки. — И Хапа, и Остолоп с тобой… Здорово, черти!

Бойцы подходили и смотрели на него, как на привидение. Дима Остолоп поплыл в улыбке и даже посунулся с объятьями, но остановился, глядя на всех, только руку протянул.

— Ты что же, беглый? — спросил Мирон, обретая почти прежнюю уверенность.

— Зачем, беглый — вольный!

— И документы есть?

— Есть.

— Здесь что делаешь? — Вмешался Хапа, тоже не без удивления рассматривающий бывшего сослуживца.

— Гуляю! Я гуляю, где хочу, Хапа, ты ж знаешь… — Валентин, пряча в прищур улыбку, развел большие руки. Как будто и всех пригласил погулять.

— Это точно… — Ощерился Хапа и весело дернул головой.

— Все, хорош! — Решительно прервал разговор Мирон. — Старые песни, только время тратить, с собой его заберем. Обыщите тут все!

Вскоре зимовье и приваленная к нему лодка горели. Запыхавшийся, с потными красными щеками и шеей Шумаков, осмотревший следы вокруг зимовья, ничего внятного не нашел. Подтвердил только балабановские слова, что мужики с «Урала» ночевали здесь, что есть пешие следы самого Балабана, и что Студент приехал снизу. И что вообще разных следов так густо, что не разобраться, был тут Кобяк или нет.

Трофеев взяли немного. За поясом у Хапы висел знаменитый поваренковский топорик с оранжевой ручкой, да Шумаков вытащил из зимовья Колькин рюкзак с бутором.

— Ну что, как живешь, Музыкант? — Хапа сдвинул топорик за спину и присел рядом. — Все поешь? Помнишь, на Мухторском перевале… на нас духи лезут, а ты на гитаре херачишь… А? Я на всю жизнь запомнил, если бы не ты тогда, хер знает… Ты всегда смелый был, сука, я тебя всегда уважал… — Хапа нервно тряс ногой. — Сейчас бы точно краповым был! А я тебя узнал тогда в кафе, только глазам не поверил. По книжке узнал, ты, когда книжку читаешь, всегда кулак вот так вот ко лбу делаешь! Где Кобяков-то, не знаешь?