Вопреки судьбе

— Я не знаю, почему позволяю тебе такую дерзость, — услышал он над собой тяжёлый вздох. Медленно подняв голову, он с трудом нашёл взглядом укоризненно качающего головой священника. Поймал себя на мысли, что даже не удивится, если старичок решит закончить начатый в церкви экзорцизм. И, вздрогнув, беспомощно обхватил плечи руками.

— Мне дейссствительно жаль… — пробормотал он. — Это не сссовсем то, что вы подумали… Портал не на земле… Надо будет проссссто сжечь циновку, и…

Он замолчал, смешавшись. Ему не нравилось рассчитывать на милосердие служителей Рая. Но что ещё он мог сделать — сейчас, когда у него нет сил даже на то, чтобы найти другое место для спуска в Ад?

Старик молчал, и Кроули, содрогнувшись, понял, что на самом деле, не так уж и устал. В конце концов, почему бы не прогуляться куда-нибудь?

— Я могу сссспуститься с улицы… — жалобно, презирая себя за умоляющий тон, пробормотал он, в отчаянии ловя мрачный взгляд старика. — Просссто здесссь безопасно для Азирафаэля, никто ссснизу не сссможетт открыть путь сссюда, когда мы закроем врата… Ссслушайте, я правда могу найти другое месссто!

Он резко умолк. Священник шевельнулся, задумчиво накрыл ладонью висящий на шее крест. На миг Кроули прошило иглой паники — но тот уже опустил руку. И тяжело, принимая какое-то решение, вздохнул.

— Прости меня, грешного, Господи…

Окинул взглядом склеп. И нехотя кивнул.

— Хорошо. Я присмотрю за… порталом, пока вы не вернётесь. Не думаю, что тебе нужно моё благословение…

Кроули передёрнуло. Старик, правильно расценив его гримасу, кивнул сам себе.

— Тогда просто — желаю удачи тебе, демон.

Облегчение было почти физическим. На ощупь оно напоминало стофунтовый мешок песка, сваленный на плечи. Или даже два мешка. Кроули не рискнул отвечать, боясь, что голос прозвучит совсем жалко. Вместо этого только нервно кивнул и, с трудом прищёлкнув пальцами, зажёг одновременно на каждой свече маленький, необычно слабый огонёк.

Простенькое колдовство, даже на чудо не тянущее, казалось, отняло последние силы. Он измученно опёрся руками о жёсткую джутовую поверхность и закрыл глаза. В сознании мелькнула равнодушная мысль, что идея приехать в Ад, стоя на коленях, выглядит почти смешно — жаль, бывшие коллеги не оценят.

Кроули тяжело вздохнул и, встряхнув тяжёлой головой, начал вполголоса читать заклинание перехода.

Глава 4

Азирафаэль устал. У него не было уже сил даже кричать. Они просто закончились, выгорели, вытекли до капли, как прежде выгорела гордость и готовность стойко терпеть боль, как можно дольше не позволяя демонам радоваться его стонам и воплям. Он больше не пытался бороться. Не старался отгородиться от медленно растворяющей его ненависти собственной, недоступной ему сейчас, благодатью. Не ждал спасения. Просто лежал, поджав колени к груди и уткнув в них лицо, бездумно слушая накатывающий со всех сторон многоголосый, пронизывающий до костей неумолчный стон проклятых душ. Он больше не пытался заслониться от него самыми лучшими своими воспоминаниями. Не было их больше. Ничего не осталось, кроме этой темноты, и холода, и бесконечного, милосердного в своем равнодушии одиночества. Даже боль — и та притихла, отползла прочь, сменившись тупой, вязкой, тягучей агонией, неумолимо пьющей из него жизнь, но слишком неторопливой, чтобы у него были силы хотя бы испугаться её. Азирафаэль не пытался сопротивляться ей. Из глаз неостановимо, беззвучно катились слёзы; у него больше не было стыда за них. Он сам был — расколотой клепсидрой, по каплям теряющей свою сущность, свою жизнь. Он больше не боялся этого. Спасения не будет — он знал это и был почти рад этому горькому осознанию. Он должен был просто дождаться, когда всё закончится.

У него, на самом деле, уже почти получалось. Теперь, когда вслед за надеждой ушла жалость к себе, а страх притих, сменившись смутным сожалением где-то глубоко внутри, это было почти легко.

Не так давно, когда ещё оставались силы размышлять, жалеть, надеяться на что-то, стыдиться чего-то — тогда, почти вечность назад, он решил для себя, что всё, на самом деле, не так уж плохо. Кроули не пришёл. Значит, всё-таки решил спасаться сам, осознав бессмысленность попыток вытащить из Ада самого Азирафаэля. Тогда, день-год-вечность назад, когда у него ещё были силы что-то чувствовать, он испытывал горечь. Совсем немного. Облегчения всё-таки было больше. Он не хотел, чтобы Кроули погиб. На самом деле, даже хорошо, что Кроули всё же остался демоном, не став таким, каким Азирафаэль порой, с надеждой и страхом, видел его. Это значит, что Ад не получит его. Азирафаэль мог бы сказать, что это его… радует. Если бы помнил ещё, что такое радость. Если бы оставались силы хоть на какую-то эмоцию, кроме усталого, уже почти равнодушного ожидания конца.

Когда с громким, нарочитым скрипом открылась запирающая его темницу дверь, он даже не открыл глаз. Ему было уже почти всё равно. Вряд ли может быть намного хуже. Даже если вернулся Хастур. Внутри вяло шевельнулся слабый отзвук страха: он помнил, какую боль мог причинять этот отвратительный, сам похожий на жабу демон. Шевельнулся — и притих, придавленный глухой, всеобъемлющей усталостью.

Кто-то вошёл в камеру. Или, вернее, кого-то с шумом втолкнули в неё. Азирафаэль не поднял головы. Это был его последний щит: безразличие, не спасающее от мучений, но с каждым часом всё лучше защищающее от ужаса скорой смерти. Он не будет сопротивляться. Даже если это Хастур. Даже если они пришли доломать то, что осталось от его крыльев. Даже если они придумали какую-то новую пытку. Он не будет бороться — и, возможно, они потеряют к нему интерес. Ему осталось недолго. Это просто нужно выдержать.

Тихий сдавленный стон от двери заставил его вздрогнуть и, сжавшись, крепче зажмурить глаза. По тусклому щиту спасительного равнодушия со звоном протянулась трещина. Резкая, неожиданно сильная боль толкнулась в сердце, с лёгкостью забивая своей остротой вязкую тупую агонию. Ангел плотнее сцепил руки, стараясь полностью свернуться в клубок. Не думать. Это всего лишь мираж. В конце концов, он в Аду, здесь для каждого найдётся его личный кошмар…

А спустя несколько секунд кто-то с шумом рухнул рядом с ним на колени, и знакомые, дрожащие руки неверяще обняли его за плечи.

— О, ангел… Что они с тобой сделали…

Щит хрустнул, раскалываясь целиком и сразу. Азирафаэль судорожно всхлипнул, потрясённо открывая глаза. Задрожал, не в силах поверить, не понимая, как это может быть, почему он здесь, если должен быть далеко, возможно, на Альфе Центавре, должен прятаться, пока есть время…

Кроули со сдавленным стоном, больше похожим на всхлип, рывком притянул его к себе, прижимая к своей груди. Трясущиеся руки бережно провели по спине, запнувшись там, где торчали под лопатками окровавленные обрубки крыльев. Азирафаэль услышал судорожный, прерывистый вздох, и сжался, боясь взглянуть своему демону в лицо.

— Ненавижу… — сдавленно прохрипел Кроули; Азирафаэлю сквозь прокатившийся по телу озноб вдруг показалось, что этой ненависти, одной её, хватило бы, чтобы дотла выжечь ад, весь, до дна. Она обжигала — но одновременно, странным образом, согревала, смывая склизкую плёнку окутывающей его Скверны.

— О, Господи, Кроули… — не веря себе, беспомощно пробормотал он, пряча мокрые глаза в воротнике щегольской чёрной рубашки. — Мой Бог, зачем, это ведь ловушка…

Кроули со свистом выдохнул.

— Тишшше, ангел, — хрипло попросил он. — Я знаю. У меня есть план. Я вытащу тебя отсюда.

— О, Господи…

Азирафаэля вдруг затрясло. Топкое безразличие исчезло, словно смытое штормовой волной. Сейчас он чувствовал себя почти так, как в самом начале, когда его только-только швырнули на каменный пол в этой тесной камере, а отвратительный демон с жабой на голове с жестокой ухмылкой наступил на панически дёргающееся крыло, материализуя в руке горящий тёмным пламенем меч. Он вдруг с отчётливостью понял, что всё кончено. Случилось то, чего он больше всего боялся, то, на что запрещал себе надеяться, молясь о том, чтобы у Кроули оказалось достаточно благоразумия, чтобы спасаться самому. Ему показалось, что под ногами раскрылась непроглядная пропасть, и он рушится вниз, увлекаемый всё глубже и глубже в беспросветное глухое отчаяние. Ему казалось, он кричит, кричит без звука, без голоса, захлёбываясь раскалённым воздухом и бессильно втягивая в сокращающиеся в агонии лёгкие смесь, которой по определению нельзя дышать.

А потом знакомые пальцы почти до боли впились ему в плечи, и он почувствовал, как его с силой встряхнули. Зубы громко клацнули друг о друга. Он подавился судорожным, вырвавшимся из груди против воли всхлипом… и понял, что снова может дышать.

— Тишшше, ангел, — твёрдо прошипел Кроули, вновь прижимая его к груди. — Не надо так. Просто доверьссся мне на этот раз, я обещаю, что большшше не отдам тебя им.

Азирафаэль с трудом поднял голову и беспомощно взглянул на друга. Демон выглядел бледным и измученным, жёлтая радужка занимала полностью весь глаз, не оставляя ни малейшего белого пятна, а бескровные до серого губы были разодраны, словно он не раз и не два вцеплялся в них зубами, глуша крик. Азирафаэль хотел сказать, что всё не так, что это несправедливо — подозревать его в страхе за себя, когда Кроули ждёт неизбежная ужасная смерть в руках мстительных владык Ада…