voprosy masteru 5

– Я хочу, чтобы все розы, которые срезаны, были отданы садовнику, он их прорастил и посадил снова, - приказала Элизабет, думая, что просит о не возможном.

Генрих щелкнул пальцами:

– Пожалуйста! Так и будет.

– Правда?

– Конечно!

Она задумчиво хмыкнула:

– Я хочу, чтобы вы освободили комнату от холодного оружия.

Он вздохнул:

– Да, моя любовь.

– Правда?

– Сам подумываю над этим.

– Обожаю этот день!

Он расхохотался. Она всегда могла вить из него веревки, в любой день. Она могла бы получить все и без обозначения этого дня. Но стоило только его обозначить как праздничный, особенный, как она поверила в очевидное, и решила использовать, наконец, возможность устроить себе праздник, даже не догадываясь, что таким днем мог бы быть каждый...

– Я хочу, чтобы вы показали мне еще одну вашу коллекцию,- прошептала она, подразумевая, конечно же, коллекцию ядов.

Он улыбнулся. Неужели она думает, что в стенах этого дома наличие яда у хозяина- это такой секрет, что, даже не называя вещи своими именами, нужно говорить шепотом? Но подыграл ей:

– Вы уверены?
– шепнул он.

Она кивнула, глаза ее горели любопытством.

Чуть позднее они спускались в подвал по лестнице, поднимались снова и так, казалось ей, до бесконечности, но в итоге остановились все же, перед дверью... Дверью в комнату Генриха. От нее было всего несколько шагов до лестницы, ведущей в гостиную, с которой они начинали свой путь, и она располагалась за стенкой от комнаты Элизабет.

– Вы смеетесь?
– она толкнула его в плечо и, увидев его улыбку, рассмеялась.

– Пора привыкнуть,- он отворил дверь.

– Вы храните яд в своей комнате?!

– Да. Это так удивительно?

– Я думала, что это страшная тайна...

– Вы с самого начала почему-то придали этому слишком много значения. И вы были так таинственно загадочны, что я захотел побродить с вами по дому подольше, объединенным общей тайной.

– Никогда к вам не привыкну. Показывайте же!

Генрих выставил перед ней несколько флаконов:

– Эти - самые сильные, действуют практически мгновенно. Хотя растения и грибы, из которых они получены, растут сами по себе и совсем рядом с человеком. Вам страшно?

– Пока просто не по себе.

– Хорошо,- он выставил перед ней второй ряд флаконов.
– Эти слабее, и не все смертельные, некоторые просто награждают сильными заболеваниями, делают калеками. Они более жестоки в своем действии. Действуют так, что человек сам будет рано или поздно умолять о смерти. Продолжать?

Она молча кивнула, и он выставил еще пару флаконов:

– Эти самые страшные, хотя действие их слабее.

– Почему тогда они страшнее?

– Они лишают рассудка. Если бы у меня был выбор, какого яду выпить, то я выбрал бы первый вариант.

– Вы...

– Говорю ужасные вещи?
– в его глазах вспыхнули искорки смеха,- Я постоянно думаю об этом. Как лучше умереть и какую смерть выбрать, если, конечно выбор будет. Я думаю об этом даже тогда, когда счастлив... О! Тогда особенно. Тогда я боюсь смерти, и поэтому думаю о ней постоянно. И я думаю, что вы тоже.

– Это ненормально.

– Возможно,- он улыбнулся.
– Жизнь любого человека как разменная монета: она не имеет цены и она же ее имеет, когда не остается ничего за душой, а кто-то требует расплаты. Где-то в глубине своего подсознания человек знает, что как бы он ни был несчастен, беден - его разменная монета всегда с ним и всегда может послужить платой. Он спокоен, зная это, на этом чувстве спокойствия и основана его жизнь. На осознании того, что он всегда может умереть по своему желанию. Такой смерти человек не боится. Он не боится смерти, на которую обрекает себя сам, он боится смерти, на которую его обрекают другие.

– Я прошу, не портите этот день. Не нужно обращать мое внимание на те вещи, о которых я стараюсь не думать... О которых каждый старается не думать.

– Хорошо. Каково ваше следующее желание? До заката солнца все для вас.

– Каким ядом меня хотел отравить Чартер?

– Зачем вам это знать?

– Вы ведь знаете, каким? Он был в таком же флаконе, я помню. Это ведь не просто так? Это не простое совпадение?

Генрих молчал и смотрел на нее внимательно, решая, что стоит ей сказать, а что- нет.

– Ответьте!

Он вздохнул:

– Я бы мог ответить на вопрос, каким ядом он хотел отравить вас. Но ведь это ничего не скажет о... Хорошо, скажу. Да, тот яд был одним из моих. Но он его не выбирал, он взял то, что было. А, значит, он хотел вас убить, и только. И ему было в тот момент все равно, как вы умрете. Этого вам достаточно?

– Как яд оказался у него?

– Я предупреждаю, что вам ответ не понравится.

– Все равно, ответьте.

– Он выкрал его у Амили. В ночь, когда мы навещали ее, я проверил наличие яда там, где он хранился. Его там не оказалось. Холодного оружия она не приемлет, и вообще оружия, как такового... Но вы же видели то место, правда? Там опасно. Я просто не мог оставить ее без защиты и в один из вечеров дал ей флакон. А она не заметила отсутствие яда, потому что забыла про него.

– Амили? Что Чартер делал у нее?

Генрих взлохматил волосы на голове привычным жестом и ответил:

– Любопытно, правда? Как плетется эта нить истории. Почему Амили? Почему не какая-то другая женщина, либо другой, не имеющий никакого отношения ко мне, человек? Если бы я был чуть более мнителен, то подумал бы, что это неслучайно. Не знаю. Видимо, он хотел получить ответы на свои вопросы посредством карт, а когда увидел флакон, его осенила мысль об убийстве.

– Что было бы со мной, если бы его план удался?

На его лице расползлась ироничная улыбка:

– Не забывайте, что я этот яд оставлял для самообороны Амили, и мне бы не хотелось, чтобы погибая, обидчик успел бы причинить ей вред. Конечно, он был одним из тех, что уносят жизнь мгновенно. Вы бы упали замертво, как только отпили из чашки. А я не успел бы дать вам противоядие.
– На его скулах заходили желваки, он был зол.

Генрих убрал пузырьки с ядом на их место: в шкатулку, обитую внутри сиреневым бархатом, и запер ее на ключ.

***

– Себастиан, прости меня,- Энж была полна раскаянья, ее лицо покоилось на груди друга, саму ее сотрясали рыдания.

Он улыбнулся:

– Все хорошо, Энж.

– Я не знаю, что тогда нашло на меня.

– Забудь. Я пришел не за тем, чтобы слушать твои оправдания, мне самому есть, что сказать тебе. Кое-что очень важное.

Энж послушно разомкнула кольцо рук и посмотрела ему в глаза.

– Просто слушай и не перебивай. Мне трудно сказать тебе то, что должен, не сказав того, чего нельзя говорить ни в коем случае.
– Он собрался мыслями и продолжил.
– Ужастик, все что ты делала до того, как поддалась на наши уговоры, было правильным.