voprosy masteru 5

Ежедневный семейный ужин вдвоем с ней и ее откровенность- это были непременные условия для того, чтобы Генрих соглашался выполнять ее условие, единственное и очень важное для нее, как для любой женщины...условие, которое, впрочем, она была готова нарушить к своему стыду, прошлой ночью сама.

Он заметил ее присутствие и обернулся. В глазах вспыхнули искорки, потом же незамедлительно появился смех. На лице расползлась кривая усмешка.

– Добрый вечер, Элизабет.
– он подошел к ней и учтиво поцеловал ее руку, после чего жестом пригласил к столу...

Мурашки пробежали по коже, когда она услышала его красивый голос... Этот голос неминуемо возвращал события прошлой ночи.

– Добрый вечер, - ответила она, и выдохнула с облегчением, когда в комнату зашел слуга Бернард.

Но Генриха, как оказалось, присутствие чужого человека при их разговоре ничуть не смущало, и он задал ей вроде бы обычный вопрос, о подтексте которого могли догадываться только они двое:

– Как прошел сегодняшний день?

("Я не видел вас сегодня, почему?" - говорил он ей тем самым.)

– Все хорошо, спасибо. Я немного приболела ...после вчерашних событий.

("Я не хотела выходить из комнаты и не хотела видеть вас...И сейчас не самый подходящий момент, чтобы разговаривать об этом!" - она поддержала эту веселящую его игру в шарады).

Он усмехнулся:

– Понимаю, именно поэтому я вас и не беспокоил. Сегодня заезжал Лувиньи и ваша кормилица была с ним. Но они не дождались вас, обещали заехать позже.

("Зачем бегать от всех подряд, если избегаете только меня?")

– Очень жаль, что я не увиделась с ними.

("Я не хотела видеть их тоже, ведь они также участвовали в этой комедии под названием "замужество", они ее начинали").

– Ваша кормилица просила меня поцеловать вас за нее,- он веселился от души.

("Ха-ха-ха!")

– Непременно...после ужина.

("Только дотроньтесь до меня, де Бурье!")

– Можешь идти, Бернард.

Слуга вышел, а взгляд Генриха стал намного серьезнее.

– Нам многое нужно обсудить, Элизабет, но не здесь и не сейчас.

– Почему не здесь? Мне кусок в горло не лезет все равно.

– Ну, а я жутко голоден.

– Вас это все забавляет?

– Ничуть.

– Вы потешаетесь надо мной, признайтесь.

– Элизабет, мы этой ночью натворили глупостей оба. Я чуть было не нарушил данное вам обещание, и это главное. Я потерял голову, но не до конца. И это мне многое позволило понять. Давайте на какой-то час сделаем вид, будто ничего не происходило. Просто ничего не было, Элли. Мы погуляли по городу, а после попили на крыше горячий шоколад. А все, что происходило потом, это ваш сон...и мой сон. Сны ведь бывают одинаковыми, верно?

Наступило молчание. Генрих ужинал, Элизабет лишь пила вино, изредка поглядывая на него и удивляясь, почему он так спокоен.

Ареон положил свою огромную голову ей на колени и жалобно поскулил, что конечно же, не осталось незамеченным для Генриха.

– Со мной он никогда не позволяет себе такого. Хитрец.

Элизабет улыбнулась, посмотрев в умиляющие глаза пса, и погладила его по лохматой черной челке.

– Ареон...-это тот щенок, любовь к которому оказалась такой судьбоносной для Амили? Это его она прижимала к груди тогда, когда вы ее увидели?

– Да, все верно.

– Вы забрали его к себе в дом для того, чтобы воспоминания о ней были всегда на ваших глазах?

Он рассмеялся:

– Нет, конечно, что за глупости. Я всего лишь хотел взять пса, чтобы он охранял мой дом. Я рад, что тогда обратил на него внимание, ведь зрелище он представлял собой довольно страшное. Он был слишком маленьким, слишком тощим, и лишь лапы были огромны. Этот хитрец, похоже, с самого начала знал, как нужно себя вести. Он был прекрасным слушателем, и я ему ведал слишком многое, после чего просто не мог отказаться от него: он стал слишком родным для меня существом.

– Но от нее вы отказаться смогли...

Он закатил глаза:

– Да, смог. Не делайте из меня злодея, Элли. Неужели было бы правильным оставаться с ней, не любя ее? Когда же в вас перестанет говорить голос обиженной женщины...Перестаньте винить меня во всем, что происходит с вами. Кстати, о том, кто и кем пользуется: вы вчера тоже пытались воспользоваться мной, чтобы кое-кого забыть.

Ну, вот. Генрих это сказал. И именно с такой насмешкой в голосе, как она и представляла. Ей сейчас хотелось провалиться сквозь каменный пол. Она снова подумала о том, что хотела бы иметь в этом доме комнату, куда могла бы могла прятаться от него в таких ситуациях. Он бы несомненно выделил ей такую, внял ее просьбе, но тут была одна заморочка, которая делала само существование такого убежища просто невозможным: такие комнаты должны были быть повсюду. Ох, надо было сделать это непременным условием замужества!

– Я прошу прощения за это.

– Но об этом позже, верно? Скажите мне кое-что еще. Вы ведь так и не отдали монету никому?

– Я забыла ее отдать.

Он кивнул:

– Не задавались вопросом: "что не так с этими людьми"? Не зародилось семя сомнения, что все вокруг, словно по нотам, разыграно? Что все ненастоящее, например?

Элизабет смотрела в его глаза и понимала, что он прав. С самого начала она чувствовала фальшь, но была сначала слишком растрогана, потом удивлена и шокирована, чтобы осознать это. И как же ей сразу в голову не пришло это... Но что это тогда был за спектакль? Нет, он снова смеется над ней...

– Они... актеры?!

Он рассмеялся:

– Не так буквально, Элизабет.

– Вы ведь мне сказали, что там все настоящее: нищета, голод, воровство... Все в чистом виде. Вы для этого туда и приходите так часто. Чтобы понять, что у вас все не так плохо...

– Все верно. Я обещал вам, что буду честен с вами. Я с самого начала был с вами честен. Я объясню. Это все отголоски Чудесных улиц, которые существовали когда-то в каждом городе, пока не были разогнаны. Это были опасные места. Попадавшие туда не возвращались.

– Откуда такое название- "Чудесная улица"?

– Они назывались по-разному, но смысл один, а связывают эти страшные улицы с чудесами потому, что все нищие, больные и убогие, дети и шлюхи при свете дня чудесным образом превращались в совершенно здоровых людей, со своими семьями, домами, даже со службой порой... Но лишь до следующей ночи,- он улыбнулся.

– Но как...зачем? Зачем это нужно? Ненастоящие нищие...

– А кто скажет, где они настоящие, а где играют роль? Они и сами этого уже не понимают, Элли. Какую сторону их жизни принимать за настоящую, решать вам. Порой, мне кажется, что они не в своем уме..., порой, что я - не в своем, глядя на их жизнь по эту сторону.
– Генрих налил себе еще вина.
– Но я очень скоро понял, что эти люди правдивы по обе стороны, куда ни посмотри. Находясь на улице и прося о милости, они испытывают дерзкое чувство свободы, такое дерзкое и пьянящее, что не хотят возвращаться к своей дневной жизни. А когда с приходом утра им приходится это делать, хотят вернуться обратно. Так что там действительно все настоящее: вся человеческая суть в чистом виде. Каждый из людей хочет почувствовать свободу, даже если для этого придется опуститься на самое дно...У всего и у всех на этом свете есть две стороны.