Вопросы сегодня, ответы вчера...
Шрифт:
И понёс… и понёс! А дед – фронтовик! Приказ – есть приказ!
…Выделили деду вагон! Вот в этом вагоне он с ними и ехал до Ленинграда! Зелёный свет был. Вместе с танками и снарядами ехал!
А ты говоришь: «не армия»! Повеселил, правда, солдатушек-то по дороге… Там и окрестили его «генералом».
Солдаты и окрестили – звание присвоили. Самое высокое, почитай, по тем-то временам!
…Говорил, что вагоны, как специально, для кошек построены. Там тамбуры. Вот по одной и загружали. Через тамбур. Уж не знаю, кто потом в этом вагоне ездил! Видимо попахивал вагончик-то?
Но
А первым загрузили кота – его звали Амур! Вы-то вот с востока едите. Я и вспомнил!
…Ну вот! Вагон-то пришел, а его встречают! Встречают! Народ стоит, ждёт! Все спасибо говорят! А как теперь выгружать? Люди-то хотят в руки кошку взять, да домой нести! В очередь! Вот ведь как! К теплу душа тянулась…
Через туалет!
Вот дед всех кошек через окно в туалете и из рук в руки передал! А документы?
Чуть деда не засудили? И принял без документов, и отдал без документов! От кого взял – кому отдал?..
А теперь уже никто не знает! Не осталось никаких документов-то!
… Представили деда к медали «За отвагу»! Да! А дед ни в какую! «Да вы что?!.. Да меня девки в Тюмени близко к себе не подпустят! «За отвагу» – за кошек! Не надо! Стыд перед фронтовиками-то!
А все-таки наградили! Дед за кошек получил «За боевые заслуги».
Вот там-то он и узнал, что были кошки ещё и из Иркутска и Омска.
Прав был этот профессор-то – «очкарик»! Кто-то всё-таки подумал о том, что кошки должны быть из разных мест!
Так что, – в ленинградских кошках кровь наша сибирская.
А может и до Дальнего Востока! Первого-то кота – недаром кликали «Амуром»! А может и не поэтому! Может, – был до любви охоч? Тоже не плохо!
… А от народа-то не скроешь! Ни хорошего, ни плохого.
Как деда окрестили – «кошачий генерал», так и остался навсегда им!
Батька был – «сын генерала», а я, вот, значит – «внук генерала»!
Алёшка сидел довольный, наблюдая за нашими лицами.
–…Вот ведь как! Вся страна воевала! А ведь точно! Так фашистов и называли – «серые крысы»! Вот ведь!..
Вот заложено в нас – сибиряках это – не терпим мы крысятничества всякого! Все у нас его не терпят! Всегда на выручку придём!
Димка выразительно, прищурившись, посмотрел на стол.
«Да уж!.. Где как не в Тюмени хвалить Сибирь и сибиряков?..
Не уехать нам завтра!» – подумал я.
Осень. Бывает грустно
– Ты знаешь, – папа зашел и сел на мишкин диванчик, – я однажды видел соревнование Владимирских тяжеловозов.
Давно было, – мальчишкой был.
Так вот там, так всё выглядит со стороны, – идет этакий здоровенный конь, впряженный в телегу, а вдоль дорожки стоят мужики с мешками, в которых песок, и кладут они эти мешки на повозку до тех пор, пока конь не встанет.
А потом мешки считают. В каждом вес известен.
А конь стоит и тяжело так дышит. Ждет, пока посчитают. И знаешь, такое у него виноватое выражение глаз, что, мол, – «извините,
что остановился».У них, знаешь, такая бахрома над копытами, как у девчонок сейчас на сапогах зимой, стоит, значит, кается, что встал, не оправдал надежд, а бахрома подрагивает.
Вот и считают, при скольких мешках конь встал, – сдался, значит.
Я вот думаю – мешки по весу одинаковы, но какой-то, наверное, был самый тяжелый для коня. А встал, – так много их.
Так и человек, – прет прожитые годы, хотя знает, шаг вперёд – там новый мешок на холку. Хочешь дальше иди, хочешь – стой. Вот!
Сидим, молчим.
– Что я тебе хотел-то сказать? – папа прервал молчание, – А…а…а! Провожал сегодня Антошку на работу. Попил с ним чаю. Невесёлый, что-то он. Спрашиваю: «Что смурен-то?..» Говорит: «Да, так. Что-то подустал я, дед!..»
Оно, конечно! Дети, дом, мы, работа… да и по-молодому много чего хочется.
Да–а–а!
…Может тогда, в субботу–воскресенье пруд почистим, на весну глядя. А?
Все вместе управимся быстро. Мальчишки нехитрую науку освоят. И зимой пруду полегче будет. Карасям просторнее. Ил для земли не повредит. А?
Потом банька. А?
… Или с мальчишками пусть яблони известкой покрасит. Листву сгребут.
…А мы с тобой где-нибудь дохлую крысу найдем… на веревочке, чтоб удобнее было вертеть…
Мы засмеялись.
– Надо бы найти ещё обломок губной гармошки и «ключ, который ничего не отпирает», – сказал я.
– И собачий ошейник без собаки… а вот старая оконная рама уже есть! – папа встал и пошел на кухню.
– А синий осколок бутылочного стекла, «через который можно смотреть» найдём! – крикнул я ему вслед.
– Ура!.. Теперь есть ещё и старая апельсиновая корка, – раздалось из кухни вместе с запахом, почему-то, мандаринов, детства и Нового года.
Раньше было интереснее...
Зашел папа, молча сел на диван, грустно глядя на меня.
– Случилось что? – я как всегда стараюсь выглядеть бодро и весело при нем.
– Да вроде ничего. С Мишкой вчера вечером сидели. Говорили. У них уже устный счет во всю по арифметике идет, – со вздохом говорит он.
– И хорошо, что идет! Я думал, что сейчас в школу с калькуляторами ходят, – улыбаюсь я.
– Так и ходят. Это у него «факультатив» по арифметике… О, как! Хрен знает, что творится… Факультатив! По арифметике. Хорошо хоть таблицу умножения заставил выучить. В школе-то говорят, что не надо. «Творчество надо развивать…» – папа заерзал на диване.
– Ну, и как правнук? – спрашиваю.
– А… Говорю ему: «К остановке подошел автобус. В нем было десять человек. Два человека вышло, а три вошло. На следующей остановке – никто не вышел, а вошел один человек. На следующей – вышел один человек. На следующей…» Ну и так далее. В конце – «На конечной…»
Потом спрашиваю: «Сколько было остановок до конечной?»
Выпучил глаза на меня и молчит. Вроде даже обиделся.
Такой же балбес, как и вы с Антоном были…
Сижу, улыбаюсь.