Воркута

Ромка подъехал на своем кашляющем жигуленке в назначенное время, и первым делом спросил:

– Перчатки, варежки с собой?

– Перчатки, – несколько удивленно ответил Илья. – А ты что, в мамочки записался?

– Ты идешь со мной, – серьезно сказал Ромка. – Я за тебя отвечаю. Тут типа кодекс выработался… Новичок под охраной опытного.

– Не замерзну, не боись.

Ромка завел своего старичка и тронулся, аккуратно выруливая со двора

– Слушай правила. Это очень важно. Ты нихера не поймешь, конечно, пока сам не увидишь, но когда мы будем уже там, некогда будет рассусоливать. Итак, первое – не трогай жителей голыми руками, только через перчатки, варежки. Второе – нельзя возвращаться, буквально ни шагу назад, только вперед. Третье – считается, что на этом уровне всегда есть пути спасения, он легкий. Но это только считается, на самом деле там куча народу сгинуло. Четвертое – нельзя разделяться, если идешь с кем-то, это верный путь остаться там навсегда.

– Господи, это что за геймерско-задротская херня? – хмыкнул Илья, достал пачку и выбил сигарету.

– Запоминай, блин! – воскликнул Роман. – И пятое – никакого оружия! Даже газовый баллончик нельзя, если что-то взял с собой, выкладывай в тачке.

– Угу, - кивнул Илья и, глядя в окно, подумал - «Как же, так и поступлю!».

Воркуту проехали быстро, это только в его памяти она осталась огромным городом, набитым воспоминаниями, где столько всего было и столько всего случилось. Только сейчас он понял, какая это крошечная и глухая провинция. Снежная равнина тундры действовала на Илью угнетающе – она снова и снова напоминала ему, насколько он был виноват перед Вовкой. В нарядной Москве вина как-то забывалась, становилась крошечной, уходя в далекую перспективу.

Хоть он и знал, что поселок представляет собой совершенные руины, увиденное его поразило. Ни одного целого здания, голые остовы стен, осыпавшийся кучами кирпич.

– Елки палки… - прошептал он, глядя на надпись на полуразрушенной стене: «Хальмер-Ю, мы тебя никогда не забудем!».

Илья подумал, хорошо, что голые руины поселка прикрыты толстым одеялом снега, летом здесь наверняка еще унылее. Он ожидал, что придется преодолевать завалы снега, однако дорога между развалившимися домами оказалась утоптанной множеством ног, в Хальмер-Ю определенно нередко наведывались.

Ромка вышел из машины, надел тонкие латексные перчатки, вынул из кармана баллончик с аэрозольной краской. Он нагнулся, нарисовал стрелку, направленную острием в поселок. Илья фыркнул:

– Серьезно?

– Абсолютно.

Ромка глянул на него без улыбки и пошел вперед, через несколько шагов снова нарисовал стрелку. Илья закатил глаза, но двинулся вслед за ним, ощущая, как впивается в живот твердая рукоятка травмата. В юности он был в поселке всего пару раз – ухлестывал за девчонкой, и в его памяти Хальмер-Ю остался хоть и небольшим, но людным и живым: деревянные бараки, высившиеся постройки шахты на горизонте полярной тундры, гомон около магазина. Сейчас поселок был похож на разложившийся труп. Плоть его – кирпичи рассыпающихся зданий, доски бараков – прели и гнили под снегом. А кости – балки, перекрытия – стояли мертвенно и пугающе, выбеленные ледяным ветром и морозом.

Ромка все так же деловито шел впереди, рисуя стрелки, и на секунду в Ильи мелькнула мысль – может, парень просто сумасшедший? Заманил доверчивого и вечно пьяного Вовку в это мертвое городище, скинул куда-нибудь на истыканные гвоздями деревяшки, а сейчас хочет разделаться с Ильей.

– Мы входим в поселок! Смотри! – крикнул Ромка.

Он ткнул пальцем вперед, и Илья увидел такую же нарисованную баллончиком стрелку, которую Ромка не мог сделать – он не дошел еще до этого участка дороги.

– Видишь? – торжествующе проговорил он.

– Ну и что? Стрелка. Ты же говорил, тут часто в казаки-разбойники играют. Кто-то нарисовал.

– Нет, - помотал головой Ромка.
– Стрелки в нашем мире исчезают, как только человек входит. А внутри уже у каждого свой путь, чужих стрелок ты не увидишь.
– Он сделал упор на слове «входит».

– Господи, какой бред, – пробормотал Илья.

Он уже раскаивался, что поехал с этим ненормальным парнем, помешанным на какой-то подростковой полумистической ерунде. Но его грела мысль, что Вовка пропал не так уж давно, и может быть, где-то в разрушенном здании можно будет отыскать его останки. На то, что брат мог выжить в ледяной тундре, он не рассчитывал. Честно говоря, он даже надеялся, что Вовка погиб, потому что тогда чувство вины, которое испытывал Илья, умерло бы вместе с братом.

– Ага, пока все идет по плану! – потер руки Ромка.

Стрелки – яркие, жирные, будто только что нарисованные, вели вперед. Илья увидел череду деревянных бараков, таких же, какие он помнил из своей юности.

– Деревянные дома сохранились? – поразился он.

Ромка усмехнулся, но ничего не сказал. Чем дальше они углублялись, тем все более плотно застроенной становилась улица, по обе стороны возвышались пятиэтажные сталинки с рухнувшими крышами и слепыми окнами без стекол. Лепные карнизы, входные группы с портиками, чуть облупившаяся голубая краска. Вскоре начали встречаться девятиэтажки, а на следующем доме Илья остановился как вкопанный: сколоченный из множества деревянных ящиков, тот ширился, словно улей и уходил в недосягаемую высь. Ящики разных размеров выпирали из неравномерного тела здания, будто кусочки неряшливо собранного детского конструктора.

– Охренеть… – поразился Илья.

Около одной многоэтажки стояла молодая женщина с коляской. Руки она держала около живота, сложив одну на другую, будто держа невидимого ребенка. Она покачивалась и напевала детскую песенку, укачивая малыша, которого не было. Женщина стояла на снегу в легких туфлях, одетая в летнее платье в оранжевый цветочек. От ее дыхания поднимался легкий парок, но она не обращала никакого внимания на мороз.

– Блин… Женщина, вы в порядке?

Он бросился к сумасшедшей, но Ромка удержал его за локоть.

– Не трогай ее, с ней все хорошо. Чем меньше входишь с ними в соприкосновение, тем проще будет пройти этот уровень.

– Простудится, замерзнет! И там, в коляске, наверняка ребенок!

Илья стряхнул с рукава Ромкину руку и поспешил к женщине.

– Не трогай ее голыми руками! – бросил ему в спину Рома.

Илья на ходу снимал пуховик, прикидывая, далеко ли до машины. Он накинул куртку женщине на плечи, и она белозубо улыбнулась ему. Илья заглянул в коляску – тем лежал кокон, свернутый из махрового полотенца, и бутылочка с молоком. Тряпки были полуистлевшие, выпачканные в черной пыли.

– Ее надо отвезти в город! Она явно не в себе! – сказал он подошедшему Ромке.

– Оставь ее в покое! Пожалуйста, пойдем! – взмолился тот. – Нельзя тут долго торчать на одном месте, надо двигаться!

– Да ты человек или нет?! Она же замерзнет насмерть!

– Я-то человек, а вот она – нет, – проворчал Ромка. – Смотри, что ты наделал…

Он указал на дорогу – к ним подходили две большие дворняги. Илья попятился, не смог сдержать матерка. У одной собаки глаз был на лбу, а другой – на боку, между ребрами. Другая, особо мохнатая, опиралась на снег человеческой рукой, которая у нее была на месте передней левой лапы. Мохнатая сделала шаг вперед, зарычала. Из-за угла дома выбежали еще две псины, выглядели они, правда, вполне обычно. Стайка одичавших собак с опаской приближалась к Илье с Ромкой. Мохнатая зарычала громче, недвусмысленно обнажив клыки.