Ворон

Все время рассказа, Альфонсо сидел, совершенно недвижимый, созерцал живущее в камине пламя — он слушал рассказ Тьеро, и ему казалось, что это с ним все происходит, что вся боль того юноши была и его болью; он чувствовал связь с той, отдаленной эпохой. Вспоминались ему и иные рассказы — про вороненка, вскормленного в темнице; про лебедей, про полеты к звездам — и он вспоминал, что и он летал к звездам; и, в какие-то мгновенья он терялся, не мог вспомнить, кто он — какая именно боль терзала его, среди всех иных…

Такая тоска была в этой истории, что крестьянка, тоже под конец не выдержала, безмолвно заплакала. Ее супруг сидел с непроницаемым лицом; и теперь, когда принялись они за медовый напиток, обратился к своим дочерям:

— Ну, полно то реветь. Мы то и не ожидали такой истории услышать; будто, знаете ли, хоронить кого-то собрались… Прямо и самому плакать захотелось… Нет, нет — мы к там историям не привыкли; вы то, наверное из дворца?

Тьеро еще раньше решил — не стоит никому рассказывать, что они не только из дворца, но даже из — Арменелоса. Но тут, сам настолько увлекся печальной своей историей, что и забыл о том своем решении — сознался, что они из дворца.

— Вот, вот, — говорила крестьянка. — Мы так и поняли, что из дворца. Слышали, небось, ужас — похитило какое-то чудище трех младенцев — как раз такого возраста, как ваши.

Муж ее махнул рукою:

— Ну все — довольно о мрачном. У вас при дворе, небось, только такие мрачные истории и рассказывают?

Тьеро глубоко вздохнул, и ответил:

— Есть и веселые, но в печальную погоду — такую, как теперь, и рассказывают печальные истории. Да мне и не вспоминаются какие-либо веселые истории…

Тогда крестьянин взял у него скрипку, наиграл несколько веселых, быстрых аккордов, и улыбнувшись, говорил:

— А послушайте-ка историю иную; историю, которую во дворце вашем, верно, и не знает никто:

* * *

«Это история про Рэви-крестьянина; и про то, как здравый, живой ум из любой беды выручить может.

Случилось это во времена незапамятные, когда люди, эльфы и гномы, еще жили рядом, и были хорошими друзьями. Вот, где-то у подножий Синих гор и жил Рэви-крестьянин. Жил вместе со своею женою; сынов, дочерей растил — жил не тужил, горами любовался, да под звон водопада, часто пел:

— Как хорошо на свете жить тому, Кому нет милее звона водопада; Вовек не быть ему в печали, одному, Ведь, душа и дождю и снегу рада!

Так и жил Рэви — не было для него погоды плохой; радовался он каждому рассвету и закату; а в осенние, дождливые недели, радовался тому, что можно сидеть у камина, читать какую-нибудь книжку, или слушать, как любимая жена рассказывает детям сказку.

Но вот прискакал к ним вестник от друзей их эльфов, и говорит:

— Скоро здесь будут большие отряды орков. Надо вам побыстрее уходить в горы, к гномам — они укроют вас в своих пещерах.

Улыбнулся Рэви и молвил:

— Зачем нам уходить от любимых своих домов, когда можно и не уходить?

— Как же, не уходить? — удивился эльф. — Ведь, даже наши отряды не могут остановить их. Кто ж остановит? Быть может, ты?

— А, хоть бы и я, — кивнул Рэви. — Чтобы орков остановить, много ума не надо.

Сказал так Рэви, и стал собираться в дорогу — взял два пирожка — один обычный, с яблоком, а в другой, попросил запечь камень. Взял он так же лопату и веревку.

Жена плачет, дети плачут; а он им говорит:

— Что ж плачете, когда я жив, и ничего со мной не случится?

Сказал так и пошел навстречу орочьей армии.

Отошел совсем недалеко. Остановился на холме, с вершины которого и родная его деревня, и все окрестности видны были. На том холме стоял черного цвета камень, из под которого выбивалась родниковая струя — вот нагнулся, зашептал тому родничку:

— Скажи, братец звонкоголосый, издалека ли ты к нам бежишь?

— Из подгорных озер, из чистейшей воды — только вот больно мне — неужто же орки меня загадят; неужто весь бег мой под солнцем задымят.

— Нет, не бойся, родничок. Не бывать тому, коли меня послушаешься. Вот скажи, почто на тебе этот камень стоит?

— А для красоты — как на вас шляпа красивая, так на мне и камень этот.

— А скажи, мог бы ты шляпу эту, когда потребуется, подкинуть, да так высоко, как только сможешь.

— Да во мне такая сила, что, хоть до самых вершин горных!

— Ну, вот так и подкинь, а когда — то сам поймешь. Пока же — жди моего возвращения, и ничего не бойся.

Вот идет вдоль реки, которая с гор сбегает, а там водяная мельница стоит. Рэви мельника встретил у порога, когда тот, вместе с женой и сыновьями уже уходить собрался. Вот и спрашивает у них Рэви:

— Далеко ли собрались?

— Так, вестимо далеко. Орочья то армия совсем близко. Отсидимся у гномов, а вернемся — ни мельницы, ни муки… Да что ж делать то?..

— А я скажу вам, что делать. — говорит им Рэми. — Вот ты, мельник, с сыновьями своими, поднимайся по этой реке в горы. Найдете там место, где две скалы ветхие над рекой высятся, и устройте обвал — сделайте под него упоры, чтобы в тот день, когда орочья армия — вон до того красного камня на поле дойдет — выдернуть его.

— Да ты что задумал? — удивляется мельник. — Затопить их, что ли? У нас речушка то слабосильная, и на дюжину орков не хватит!

— Если исполните то, что я сказал — спасете и мельницу свою, и многих людей.

Согласился тут мельник, ну а Рэви дальше, вдоль гор, к северу пошел. Идет по полю — с одной стороны склоны к небу поднимаются, с другой — леса ясно зеленеют. Радостно, легко ему на сердце, поет он:

— Кто же может тосковать, средь своей природы? Это дом всех нас родной — небо его своды! Высоко, среди небес, радуга сияет, Среди трав моя звезда, в роднике мерцает!

Идет, идет по полю — видит, растут рядом с дорогой три гибкие ивы. Подошел к ним Рэви; слышит — плачут они тихо-тихо; слезки теплые с их веточек падают. Обнял каждую из них Рэви и спрашивает:

— Что же это вы так плачете?

Ивы ему и отвечают:

— Так мы же корнями чувствуем — орки идут — мы рядом с их дорогой стоим — сожгут нас, а мы еще такие молодое…

— Ну, не печальтесь, ивоньки. Позвольте, только, вас к земле пригнуть — погнетесь, погнетесь — однако ж, жизнь и себе сохраните, и многим другим.