Ворона на мосту. История, рассказанная сэром Шурфом Лонли-Локли

Так прошло больше полугода. Началось лето. Я старательно безумствовал согласно специально составленному распорядку: не больше шести часов в сутки; ровно столько же времени следует посвятить дыхательным упражнениям, больше – можно, меньше – ни в коем случае, потому что Безумный Рыбник только и ждёт возможности взять власть надо мной в свои руки. Впрочем, как я ни старался, но искренности в моих представлениях с каждым днём становилось все больше, и это мне не слишком нравилось. А Лойсо Пондохва по-прежнему знать не желал о моем существовании. Я начал думать, что Чиффа напрасно был так уверен, что наше с ним сотрудничество оставалось тайной для всех. Скорее всего, Лойсо прекрасно понимает, кто за мной стоит, и в этом случае его поведение, конечно же, вполне объяснимо.

Наконец я не выдержал неопределённости и послал ему зов. Это был, можно сказать, жест отчаяния. – Мне не нравилась идея вступать в переговоры с намеченной жертвой – хотя бы потому, что прежде я так никогда не поступал. Но тянуть было бессмысленно, я зашёл в тупик и очень хорошо это понимал.

Я не сомневался, что, послав зов Лойсо, нарвусь на защитный барьер и потрачу много времени и сил, чтобы добиться своего. Но он откликнулся сразу, словно уже не первый день ждал возможности со мной поговорить. Если вам когда-нибудь доводилось всем своим весом обрушиваться на дверь, которая вдруг, вопреки ожиданиям, оказывается незапертой, вы поймёте, что я почувствовал.

«Я тебя очень внимательно слушаю», – в устах Лойсо Пондохвы это вкрадчивое приветствие прозвучало весьма неожиданно.

«Я хочу тебя убить, Лойсо», – сказал я. И умолк, не понимая, что тут ещё можно сказать.

«Какая оригинальная причуда! – тут же отозвался он. – С чего бы это вдруг? Хотел бы я знать, как способные молодые люди приходят к столь безрассудным идеям?»

Его вопрос застал меня врасплох. Стыдно признаться, но я совершенно не подготовился к разговору, хотя времени на это у меня было предостаточно. Но мне в голову не приходило, что Лойсо станет со мной вот так запросто болтать, да ещё задавать вопросы, которые требуют ответов. Был почему-то уверен, что он будет так возмущён моей наглостью, что тут же примчится меня убивать. Поэтому пришлось сказать первое, что пришло в голову: «Мне надоело довольствоваться кровью слабых».

Глупо, конечно, зато вполне в духе Безумного Рыбника.

«О, как я тебя понимаю! – откликнулся Лойсо. – Кровь слабых всюду, куда ни глянь, жидкая кровь слабых, глаза бы на неё не глядели. Каждое утро вместо кружки камры – чаша с кровью слабых! И что тут будешь делать? Бедный, бедный Рыбник. Заведи себе приличного повара, вот мой совет. Ты же богатый наследник, насколько мне известно. И в любом случае оставь меня в покое. Ничем не могу быть тебе полезен».

Переговоры, таким образом, зашли в тупик. Поэтому мне пришлось начинать все сначала.

«Я хочу убить тебя, Лойсо».

«Будь честен хотя бы с собой. Расстановка сил тебе известна, иллюзий быть не должно. Твоя настойчивость свидетельствует, что на самом деле ты хочешь умереть от моей руки, – откликнулся он. – Экий нетерпеливый. Скоро этот Мир прекратит своё существование и ты вместе с ним. Или ты не любишь заниматься важными вещами в большой компании? Такие предпочтения делают тебе честь, но все же это твои проблемы. Я не обязан их решать. Убей себя сам – да хоть о ближайшую стену».

Лойсо оказался прекрасным собеседником, но я не мог показать себя достойным партнёром в диалоге и продемонстрировать понимание. Для этого пришлось бы выйти из роли, а такую роскошь я не имел права себе позволить. Разумное поведение могло бы насторожить и менее проницательного человека, чем Лойсо Пондохва. Хотя, если быть совсем уж честным с собой, роль невменяемого болвана меня тяготила. Обаяние Лойсо было таково, что мне сразу захотелось ему понравиться. Потом я не раз слышал, что все его жертвы чувствовали то же самое. Думаю, так оно и есть.

Но чему-чему, а выдержке я, хвала магистрам, успел научиться. Поэтому продолжил в том же духе: «Мне нет дела до того, когда прекратит своё существование Мир. Мне нужна твоя кровь, поэтому я хочу тебя убить».

«Ты глупый и буйный, как все молодые колдуны, – откликнулся Лойсо. – И в голове у тебя каша. Все могло бы сложиться иначе, если бы твой дурень отец бросил тебя на пороге моей резиденции, вместо того чтобы тащить в орден, где его самого из способного мальчишки быстро превратили в полное ничтожество. Знаешь ли ты, что я бы согласился взять тебя в ученики? Твой отец об этом прекрасно знал, но не посмел ссориться со своим орденским начальством. И думаю, дело не только в этом. Родители почти всегда инстинктивно, но безошибочно выбирают для своих детей наихудшую участь из всех возможных. И чем больше любви испытывает человек к своему ребёнку, тем сильнее в нем потаённый инстинкт убийцы. Интересный парадокс, да? Но сделанного не воротишь, теперь ты слишком взрослый, да и времени почти не осталось, так что не станем грезить о несбыточном».

Он говорил очень интересные вещи, но я упрямо гнул своё, поскольку именно так вёл себя в бытность Безумным Рыбником. Ещё раз повторил: «Я убью тебя, Лойсо» – и умолк.

«Твоя настойчивость вызывает сочувствие, но убить меня невозможно. Я бессмертен, и с этим ты ничего не сможешь поделать. Тебе не достанется ни единого глотка моей крови. И ни единого шанса выжить у тебя не будет. Поэтому подумай как следует».

«Тут не о чем думать, – отрезал я. – Я хочу тебя убить. Это все».

«Ладно, посмотрим, – неожиданно сказал Лойсо. – Может быть, я тебя все-таки убью, если уж так неймётся. Иногда надо делать людям подарки».

После столь обнадёживающего обещания Лойсо исчез из моего сознания, и я не стал связываться с ним снова. Эта, можно сказать, дружеская беседа почему-то совершенно меня вымотала. Если бы Лойсо заявился ко мне прямо сейчас, я бы вряд ли нашёл в себе силы поднять руку, о прочем уж и не говорю.

Но он не заявился. Зато прислал мне зов – ночью, когда я лежал на спине, глядя в потолок, и, забыв обо всем на свете, медленно вдыхал и выдыхал воздух. Его появление оказалось полной неожиданностью. К нападению я уже был более-менее готов, а вот к необходимости поддерживать беседу – нет.

«Днём у меня не было времени с тобой болтать, – сказал он. – Теперь есть. Нынче ночью у меня никаких развлечений. Поэтому будем говорить. Мне интересно».

«Что может быть интересного в болтовне? – вполне искренне огрызнулся я. – Лучше приходи. Будешь развлекать меня разговорами, чтобы не было скучно грызть твою глотку».

«А ты забавный, – обрадовался Лойсо. – Только знаешь что? Кончай придуриваться. Я вижу тебя насквозь. И знаю, что ты вовсе не такой безумный болван, каким зачем-то притворяешься. Ты давно держишь своё безумие под контролем, это совершенно очевидно. Не знаю, из каких соображений ты продолжаешь ломать комедию, но со мной этот номер не пройдёт. Только удовольствие упустишь. Я имею в виду, удовольствие от беседы. Что касается моей глотки, она тебе не по зубам, причём ты сам это прекрасно понимаешь. Но зачем-то упорствуешь, как будто и правда безумен».

Он меня раскусил, что тут скажешь. Оставалось одно – стать искренним. Не до конца, конечно, до какого-то предела, но только искренность могла сейчас спасти ситуацию.

«А я действительно безумен. Тот факт, что я это контролирую, ничего не меняет. Поэтому я не прикидываюсь, а просто иногда отпускаю себя на волю. Почему нет? Это – желанный отдых».

«Вот это я как раз могу понять. Я тоже иногда отпускаю себя на волю, – сказал Лойсо. Помолчал и добавил: – Но не слишком часто».

«Интересные дела», – откликнулся я. Потому что не знал, что тут ещё можно сказать.