Воронцов
Шрифт:
Не часто, видимо, приходилось Александру I слышать такие упреки. Многие ли осмеливались сказать ему в глаза горькую правду? К сожалению, император был уже на краю могилы. На принятие срочных мер времени не оставалось.
В Таганроге Александр I возвратился к своей старой мечте о сложении с себя обязанностей главы государства: «Я скоро переселюсь в Крым и буду жить частным человеком. Я отслужил 25 лет, и солдату в этот срок дают отставку». А сопровождавшему его князю П. М. Волконскому он сказал: «И ты выйдешь в отставку и будешь у меня библиотекарем»11.
Из Таганрога Александр I намеревался отправиться в Грузию, потом в Астрахань и оттуда проехать до Иркутска. А М. С. Воронцов пригласил императора в Крым. Предложение было принято.
Таганрог император покинул 17 октября. Проехал
На следующий день, 28 октября, император осмотрел в городе укрепления, флот, морской госпиталь, казармы. 29 октября, по дороге в Бахчисарай, он почувствовал недомогание. После возвращения в Таганрог Александр Павлович слег окончательно. Лечиться он не хотел. 19 ноября император скончался.
Получив известие о смерти Александра I, M. С. Воронцов поспешил в Таганрог и оставался там до конца декабря. Здесь получает он письмо от А. X. Бенкендорфа, в котором рассказывалось о событиях 14 декабря в Петербурге. Восстание было подавлено, началось царствование Николая I.
Еще в первых числах декабря 1825 года И. И. Дибич, начальник Главного штаба, прислал из Таганрога великому князю Николаю Павловичу донесение унтер-офицера Шервуда, в котором сообщалось о членах тайного общества, действовавших в южных губерниях. В связи с этим великий князь написал Дибичу: «Как по всему делу видно, что в Одессе должно быть гнездо заговора, <…> то я считаю необходимым, чтобы вы переговорили о сем с графом Воронцовым, дабы и там принять нужные меры»12. Однако еще задолго до рокового события «заговорщики» Одессу покинули, поэтому «нужные меры», о которых писал Николай Павлович, генерал-губернатору принимать не пришлось.
Восстание 14 декабря 1825 года осудили многие благомыслящие россияне.
«Я был во дворце с дочерьми, — писал Н. М. Карамзин, — выходил на Исаакиевскую площадь, видел ужасные лица, слышал ужасные слова, и камней пять-шесть упало к моим ногам <…> Я, мирный историограф, алкал пушечного грома, будучи уверен, что не было иного способа прекратить мятеж»13.
«Больно, брат, видеть в столь гнусном и мерзком деле, — писал К. Я. Булгаков А. А. Закревскому, — древние русские имена Трубецкого, Оболенского, Одоевского, все они воспримут надлежащее и столь заслуженное наказание; всякий по вине своей. Ужас берет, как подумаешь, что эти злодеи готовили России. Благодарение Богу, что умыслы открыты. Мнение горсти <…> в 50 миллионов верных подданных, ничего не значит, конечно, но деяния их много бы нанесли несчастия, если бы дали им более времени на исполнение адских своих намерений»14.
«Слава Богу, — пишет А. Я. Булгаков, — что все стихло; но, право, пора приняться за строгость, и я спорил очень против Жихарева: надобно казнить убийц и бунтовщиков. Как, братец, проливать кровь Русскую? — Да разве из Милорадовича текло Французское вино? Надобно сделать пример: никто не будет жалеть о бездельниках, искавших вовлечь Россию в несчастие, подобное Французской революции»15.
М. С. Воронцов тоже считал, что бунтовщики являются врагами отечества и заслуживают самого строгого наказания, вплоть до смертной казни. «Я воображаю удивление и злость твою, — писал он А. А. Закревскому, — когда услышал о предприятиях в Петербурге 14-го декабря; надеюсь, что это не кончится без виселицы и что Государь, который столько собою рисковал и столько уже прощал, хотя ради нас, будет теперь и себя беречь и м… наказывать»16. А спустя некоторое время он с удовлетворением и гордостью отметит, что в Одессе, о которой раньше говорили так много плохого, «ни один житель и ни
один чиновник не только не были арестованы, но даже не попали под подозрение как участники тайных обществ»17. Его правило собирать вокруг себя единомышленников сыграло свою роль.25 мая 1826 года Николай I назначил М. С. Воронцова членом Государственного Совета, высшего совещательного органа страны. А через неделю император подписал Манифест «Об учреждении Верховного Уголовного Суда для осуждения злоумышленников, открывшихся 14 декабря прошлого 1825 года». В состав суда должны были войти члены Государственного Совета, Правительствующего Сената и Святейшего Синода, а также несколько высокопоставленных военных и гражданских чиновников.
До учреждения Верховного Уголовного Суда арестованных декабристов допрашивала Следственная комиссия. Одним из членов этой комиссии был А. X. Бенкендорф. Он многое мог рассказать и, наверное, рассказал Михаилу Семеновичу о допросах арестованных декабристов. А может быть, Михаил Семенович сам познакомился с некоторыми протоколами допросов, с теми, например, в которых упоминалось его имя.
Так, П. Колошин говорил: «Надежды общества заключались единственно в распространении общества числом членов и повышением их в службе. Не знаю, кто действительно из высших государственных лиц находился в обществе, но иногда слыхал имена генералов Ермолова, Воронцова, Мордвинова»18.
Из показаний А. Н. Андреева: «За несколько дней до 14 декабря сообщил мне товарищ мой лейб-гвардии Измайловского полка подпоручик Кожевников о тайном обществе, которого цель, говорил он, стремление к пользе отечества. Но так как в таком предприятии главнейшая сила есть войско, то мы — части оного и как верные сыны отечества должны помогать сему обществу, тем более, что оно подкрепляется членами Государственного Совета, Сената и многими военными генералами. Из членов сих названы им были только трое: Мордвинов, Сперанский и граф Воронцов, на которых более надеялись, о прочих он не упомянул. Завлеченный его словами и названием сих членов, я думал, что люди сии, известные всем своим патриотизмом, опытностью, отличные чувствами, нравственностью и дарованиями, не могут стремиться ни к чему гибельному, и дал слово ему участвовать в сем предприятии. Вот причина, побудившая меня вступить в сие общество»19.
А К. Ф. Рылеев так ответил на вопрос об обстоятельствах образования тайного общества: «Слыхал только, что оно началось в то самое время, когда граф Воронцов представлял покойному императору об освобождении крестьян»20.
Понятно, что М. С. Воронцов, участвуя в суде над декабристами, должен был услышать немало упреков в свой адрес. Однако он принял участие только в первых пяти заседаниях суда, на которых рассматривались организационные вопросы. А на заседании суда 10 июня председательствующий прочитал отношение к нему от генерал-адъютанта графа Воронцова, в котором говорилось, что «по случаю высочайшего препоручения ехать ему в Аккерман, не может он боле участвовать в заседаниях суда»21.
В Аккермане М. С. Воронцов и русский посол в Константинополе А. И. Рибопьер должны были провести с турками переговоры по некоторым спорным вопросам. Они успешно справились с возложенной на них миссией. Турецкая сторона согласилась даже с тем, чтобы оставить за Россией города Анаклия, Сухум и Редут-Кале, а российские купцы могли беспрепятственно торговать по всей Оттоманской империи. Переговоры завершились принятием 25 сентября 1826 года выгодной для России Аккерманской конвенции. За это в награду М. С. Воронцову были пожалованы алмазные знаки ордена Св. Александра Невского.
Пока М. С. Воронцов и А. И. Рибопьер вели в Аккермане переговоры с турками, в Петербурге вершился суд над декабристами. Николай I внес ряд изменений в подготовленный судьями приговор. Он, в частности, сократил число приговариваемых к смертной казни с 36 до 5 человек. И остальные осужденные получили некоторое послабление в наказании.
«Нельзя было меньше сделать, — напишет Михаил Семенович, одобряя решение императора, — и конечно же пять из оных, какие жизнью заплатили за ужасные свои намерения и опасность, которой подвергали всю империю, более всего заслужили. Во всякой другой стране более пяти были бы казнены смертию»22.