Воронцов
Шрифт:
Ты можешь откровенно об этом переговорить с князем Палавандовым и уверить его не только в готовности, но и об истинном желании моем видеть его здесь в службе, на которую он по опытности в делах и совершенному знанию края более нежели способен и будет весьма полезен. Вакансий в Совете хотя теперь в виду нет, но таковая всегда может встретиться, и дело бы тогда скорее сделалось по общему нашему желанию, если бы он в то время был не в Москве, а здесь; впрочем, я слышу, что они намерены приехать назад на родину в этом году и надеюсь, что они это сделают.
У нас нет ничего особенного кроме продолжения рубки леса в Большой Чечне. Шамиль сильно сопротивляется, но с помощиею Божиею, надеюсь, мешать нам не может, и сопротивление это хотя стоит нам некоторую потерю людей, но по сие время небольшую, и доказывает лучше всего, сколько Шамиль дорожит этою местностию и сколько он боится, что плоскость Большой Чечни попадет к нам в руки, так, как это сделано в Малой Чечне. Он привел для сопротивления почти все силы Дагестана. Даниель-Бек и Хаджи-Мурат с ним, и сей последний на днях ходил в верховья рек Черных гор в Малой Чечне, где остались еще в весьма трудных местах те жители Малой Чечни, которые еще не покорились, и оттуда хотел ударить на какую-нибудь станицу Сунженскую или на мирных наших чеченцев, но Слепцов не дремал, и Козловский послал за неприятелем часть своей кавалерии. Хаджи-Мурат должен был уйти, не сделавши совершенно
На Правом Фланге я также надеюсь, что в этом году дела сильно подвинутся; теперь строится мост на Лабе у ст. Тенгинской, а весною пойдет сильный отряд строить укрепление, а в последствии и мост с тет-де-поном на Белой, в 35 верстах от Тенгинской станицы. Это единственный способ держать в страхе все племена Закубанские и особливо абазехов, а этим можно и должно уничтожить влияние Шамиля и его агентов на все тамошние местности.
Кисловодск, 20 июля 1851 г.
Ты мне пишешь, и я сам думал, что ничто не помешает мне отправиться именно завтра на Правый Фланг и, пробыв там несколько дней, через Ейск и Крым на настоящий отдых; но здесь более нежели на всяком другом месте человек предполагает, но не располагает. Покамест все идет так хорошо в Чечне и за Кубанью, Шамилю вздумалось попробовать смелую штуку в Дагестане. После первой неудачи Омара Салтинского, он отправил Хаджи-Мурата с партиею около 800 доброконных через Буйнаки, которые он разграбил, в Кайтаг и вольную Табасарань, где многие или от страха, или с дурным намерением к нему пристали. Князь Аргутинский, узнав это на Турчидаге, был в довольно затруднительном положении, ибо около Чоха и Согрателя находился Шамиль с сильным сбором. Он однако решился идти против главной неприятельской операции и, оставив хорошего штаб-офицера с четырьмя батальонами, сам с пятью батальонами, с драгунами, милициею и проч. пошел через Чирах в Табасарань. Не знаю, как и когда это все развяжется и надеюсь на Бога, на славное войско и опытного нашего начальника Дагестана; но во всяком случае ехать отсель на Правый Фланг, прежде нежели получу известие о чем-нибудь решительном, невозможно, тем более ежели там хуже загорелось, надо будет подвинуть в Сунжу и к Шуре резерв из войск Левого Фланга. Я непременно напишу тебе, как скоро узнаю что-нибудь интересное, а теперь скажу только, что 8-го числа князь Аргутинский должен был выйти из Кумуха на Чирах, и что я считаю около 4-х переходов, чтобы войти в Табасарань; один батальон из Гельмеца на Самуре выступил к Чираху, чтобы действовать по обстоятельствам.
Кисловодск, 4 августа 1851 г.
Любезный Алексей Петрович, я обещал уведомить тебя о развязке дел в Дагестане прежде моего отъезда отселе. Теперь спешу написать, что все там, слава Богу, кончилось так, как и можно было желать и как можно было ожидать от знания дела и решительности князя Аргутинского. От него прямо я еще ничего не имею, но по официальному отношению Кубинского уездного начальника нам известно, что Хаджи-Мурат, ворвавшись в Табасарань, успел привлечь к себе часть жителей, хотя все беки ему сопротивлялись; потом, когда войска наши пришли со всех сторон, то он начал метаться и укрепил несколько деревень; 21-го числа князь Аргутинский взял с бою четыре деревни, а 22-го атаковал главную, где был сам Хаджи-Мурат, на которую жители надеялись. Хаджи-Мурат однако думал иначе и, как кажется, еще прежде боя ушел. Деревня взята мигом и сожжена в наказание, равно как и взятая накануне. Часть мюридов защищалась с жителями и была переколота; с другою частью Хаджи-Мурат пробрался, как мог, тропинками и 24-го наткнулся на один наш батальон, как кажется, из отряда генерала Суслова и потом успел спастись, хотя со стыдом и с большою потерею. О Шамиле я ничего не знаю; но, как кажется, он не посмел ни сделать диверсию в пользу Хаджи-Мурата и вольных табасаранцев, к нему приставших, ни атаковать наши войска, оставленные на Койсу кн. Аргутинским. Сегодня я отправляюсь на Белую и далее. Конечно еще лучше бы было, если бы сам Хаджи-Мурат попал бы к нам в руки, но на это считать было бы невозможно. Довольно сильное и смелое предприятие Шамиля ни в чем не удалось, и жители, к мюридам приставшие и которых давно Аргутинский хотел наказать за непокорность, теперь сильно наказаны, и главное, что когда в Чечне и на Правом Фланге для нас все идет как нельзя лучше, новое и смелое предприятие Шамиля повернулось в нашу пользу. Прежде нежели отправиться в Крым, я тебе еще напишу, что я увижу и узнаю на Белой. Прощай, любезный друг; я посылаю это письмо чрез Булгакова не запечатанное, чтобы он мог видеть, что у нас делается.
Лагерь на Белой, 9 августа 1851 г.
Любезный Алексей Петрович, я начинаю это письмо здесь, но кончу и отправлю оное завтра или послезавтра из Тифлиской станицы на Кубани, и тогда может быть я что-нибудь узнаю прямого и официального от князя Аргутинского. Мы пришли сюда третьего дня и с самой Лабы, через которую мы проехали по прекрасному мосту о трех арках по досчатой системе, в станице Тенгинской я вошел в край ранее мне неизвестный. От Лабы до этого места около 35 верст; здесь я нашел укрепление почти конченным на 6 рот и 4 сотни казаков; вначале сентября начнут строить мост или, лучше сказать, два моста с укреплениями для тет-де-пона. Вчера мы выстроили временный мост на колах, заняли лес на левом берегу пехотою, и сегодня я ездил на ту сторону версты две по прекрасным равнинам за лесом. Вдали были видны Абазехские аулы, но ни один живой человек не показывался; непонятно даже, какой упадок духа мог быть причиною, что отряд здесь живет, строит крепость и купается в реке без всякой защиты на левом берегу и без всякого со стороны неприятеля покушения. Еще сначала были редкие перестрелки, но после разбития Магомета-Аминя 16-го мая Волковым и кн. Эристовым, здесь уже не было ни одного выстрела. Разные племена все говорят о необходимости покориться; но мы им объявили, что между Белою и Лабою мы не дадим никому селиться и что все это пространство останется пусто, по Кубани же у нас есть земли готовые к услугам. Когда же все построения здесь будут кончены, т. е. будущею весною, и здесь будет с хорошим гарнизоном хороший и опытный начальник, то абазехи будут у нас в руках, и задние линии нижней Лабы и части Кубани будут сильно обеспечены, а несколько сотен отличных казаков всегда готовы, как резервы, к действиям.
Здесь вообще место здоровое, вода в реке и в колодцах отличная и в изобилии. До половины июля здесь не было больных; но после несносных жаров не только здесь, но даже и в Кисловодске пошли лихорадки и отчасти
поносы. При лечении, заведенном в последние годы Андриевским, лихорадки бывают непродолжительны и, что всего важнее, редко возвращаются. Почтенный генерал Заводовский также пострадал от жаров и от давней его болезни, волнения в крови; но ему эти два дня гораздо лучше, и он везде со мною ездил верхом; он поедет недели на две полечиться в Железноводск и потом приедет назад сюда, где его присутствие драгоценно по совершенному его знанию дела и края и по совершенному уважению и доверенности, которые имеют к нему все здешние народы.Ст. Тифлиская, 11 августа.
С удовольствием спешу прибавить тебе несколько слов, любезный Алексей Петрович, о делах Дагестана. Вчера я был обрадован подробным донесением князя Аргутинского, из которого узнал, что Хаджи-Мурат, пробравшись в вольную Табасарань, где часть жителей присоединилась к нему, везде был атакован нашим отрядом и, потеряв лучших людей своих, с частью мюридов бежал обратно. Но и тут еще встречен войсками и жителями нашими и потерпел новые уроны. С другой стороны, Шамиль со всем скопищем своим, считая отряд, оставленный в Гамаши недостаточным для остановки его, стал действовать против Казикумуха, где Агалар-Бек с милициею и батальоном пехоты опрокинул его, а 12-го числа генерал-майор Граматин совершенно разбил все скопища горцев около Турчидага. Шамиль бежал к Чоху, потеряв три значка, много убитых и в том числе 4 наиба; сбор распущен, и в Табасарани водворено полное спокойствие: жители делают дороги и просеки, которые во всякое время сделают доступною нашим войскам трудную эту местность.
Вообще я совершенно спокойно отправляюсь в Алупку и смело могу сказать, что в последние эти годы, по всему, что делалось в Чечне, что нашел я здесь и наконец с последними успехами в Дагестане, никогда дела наши не были в таком удовлетворительном и блестящем положении, как теперь.
Князь Аргутинский в последнем походе действовал отлично и оправдал вполне высокую репутацию его в войне Дагестана. Сейчас отправляюсь в Ейск.
Темир-Хан-Шура, 7-го ноября 1851 г.
Любезный Алексей Петрович, ты справедливо жалуешься на меня в письме твоем 8-го октября, полученном здесь только сегодня, что я так давно к тебе не писал. Одно извинение была болезнь, постигшая меня немедленно по прибытии в Алупку, которая мне помешала даже быть в церкви при свадьбе сына и во время лечения от которой мне тем более не позволяли ни писать, ни без необходимости чем бы то ни было заниматься, чтобы сделать меня способным к поездке к Государю в Елисаветград и потом в Одессу для встречи молодых Великих Князей и потом для встречи их опять в Алупке. Между тем nolens-volens <волей-неволей> я должен был хотя с разборчивостью и только по необходимости входить в дела Кавказа и Новороссийских губерний. Итак могу сказать, что у меня минуты не было свободной; вместо покоя и отдохновения в Крыму, как я надеялся, недель на шесть или более, я имел всего свободных пять дней между отъездом Великих Князей и моим собственным отъездом из Алупки. Хотя еще на диете и с предосторожностями после сильной болезни, опять вместо покоя я отправился с адмиралом Серебряковым в Новороссийск, там осматривал новую дорогу через горы, потом должен был в Керчи вместе с г. Федоровым хлопотать о перемене полусумасшедшего градоначальника, потом по всему течению Кубани имел толкование со всеми закубанскими народами, а из Ставрополя отправился через Малую Чечню, чтобы водворить сына моего с молодою женою в Воздвиженском: он принял полк скоро и исправно и с большим рвением принимается за дело. Оттуда мы приехали сюда, и я в коротких словах тебе скажу: первое, что Закубанские дела в этом году взяли очень хороший оборот; об Чечне довольно тебе сказать, что я привез дам (ибо жена моя и графиня Шуазель со мною) от Владикавказа по Сунже, потом через Урус-Мартан в Воздвиженское и оттуда в Грозную в экипажах и большою рысью с кавалерийскими конвоями. В Грозной, по желанию жены моей и моему собственному, мы были в твоей землянке, которая остается сохранною и драгоценным памятником о тебе. Теперь останется тебя уведомить о важном деле, о котором ты может быть уже слышал, а именно о ссоре Шамиля с Хаджи-Муратом. Чтобы дать тебе ясную идею об этом, я посылаю то, что мы сообщаем в Тифлис; там все сказано, что мы знаем, ни больше, ни меньше. Что будет впоследствии, Бог один знает; может быть от этого для нас хорошее, дурного же быть не может. Сегодня мы получили известие, что Анцухский наиб, получивший повеление Шамиля сдать свое наибство другому, объявил неповиновение и хочет ни нового наиба, ни Шамиля к себе не пускать.
Прощай, любезный друг; мы послезавтра отправляемся в Дербент и потом через Баку и Шемаху в Тифлис, куда надеюсь прибыть 22-го числа.
Тифлис, 17 генваря 1852 г.
Я так против тебя виноват, любезный Алексей Петрович, в последние времена, что, собираясь писать к тебе сегодня и в это время видя письмо твое, пришедшее по почте, я боялся, что ты меня будешь крепко бранить; а между тем я, право, не так виноват, как бы казалось. Последние три или четыре месяца я имел всякого рода недуг, хлопот и запутанных дел и занятий, которые не давали мне ни покоя, ни досуга. Между тем в декабре я было оглох, и это продолжалось дней 8 или 10; потом, только что это поправилось, сделалось у меня маленькое воспаление в глазе, и опять недели на две я никуда не годился. Не знаю, что будет далее, но теперь покамест я поправился и могу ездить верхом и ходить пешком по обыкновению. Об делах здешних ты знаешь по газетам и по тому, что я пересылал тебе через Булгакова. Я был очень обрадован блистательным началом зимней экспедиции и хорошим участием в этом моего сына. Князь Барятинский оказывает вот уже года два или три хорошие военные способности и совершенное понятие здешней войны. Он всегда делает больше и лучше, нежели в инструкции предположено. При прощании с ним я с ним условился, чтобы при рубке лесов, (где найдется лучшим для вящего расширения и так уже больших полян Большой Чечни и доступных мест и для отнятия у них всех средств к продовольствию и тем принуждать к покорности или к уходу пропадать в горах) найти удобный случай занять и разорить главные селения и, можно сказать теперешнюю столицу большой Чечни Автур. Сообразив сведения и все обстоятельства местности, Барятинский исполнил это с полным успехом и ничтожною потерею, распорядительно и неожиданно, в самый первый день вступления на боевые места. 6-го числа, когда Шамиль только что собирался сделать сильную защиту на реке Басе и около Герменчука, он выступил в два часа утра и прежде полдня пришел прямо к Автуру; тут он поручил Куринцам с сыном моим немедленно штурмовать это селение, в котором было до 1000 домов, и это сделано так молодечески и неожиданно по навесной крутизне от речки Хунхулу, что неприятель совершенно потерялся, и нам досталось это важное селение с потерею одного убитого и нескольких раненых. Заняв Автур, Барятинский тотчас повел 4 батальона к Геддыгену, и барон Николаи с Кабардинцами немедленно занял с бою и это важное селение: не менее 600 дворов. Оно тотчас истреблено со всеми запасами, находившимся в нем, и к вечеру весь отряд бьш сосредоточен в Автуре. Ты видел в известиях с Кавказа, как на другой день Барятинский сделал рекогносцировку к стороне Веденя и потом воротился в лагерь на Аргуне после сильного боя Куринцев уже с самим Шамилем, который в отчаянии точно сам бросался в атаки и стрелял из ружья и потом в расстройстве бежал со всем своим сборищем.