Воронье пугало

Привычно потрогала шрам над бровью. Поморщилась, ощутив под пальцами неровный рубец. Поискала глазами Юлика: пёс весело выкапывал что-то из-под рыхлого, ноздреватого снега. Подошла, увидела полугнилой рыбий хвост, прицепила спаниеля на поводок, отвела в сторону. Вспомнила про так и не купленную рыбу и не спеша пошла в сторону ближнего микрорынка.

Думалось о какой-то ерунде, вроде того, как будет звучать слово "микрорынок" с её-то, Олеси, фонацией. Потом напрягла память, силясь вспомнить звучание голоса бабушки... в голове тикали часы - не более того.

Кто-то больно толкнул локтем в бок, протискиваясь между торговыми рядами. Олеся испуганно дёрнулась, поспешно руку в карман сунула - кошелёк цел, мобильник на месте... Как сказать слово "рыба" память услужливо подсказывала, но вот произнести название "толстолобик", "хек", "морской окунь" и им подобные - слишком сложно. Проще набить буковки на экране сотового телефона и показать продавщице.

Продавщица - худенькая пергидрольная блондинка с испитым лицом -посмотрела на Олесю со смесью брезгливости и жалости - как на умственно-отсталую. Подвесила рыбу, написала на бумажке стоимость, на всякий случай спросила, усиленно артикулируя:

– По-ня-ла?

Олеся кивнула. Рассчиталась, Юлиуса, исследующего носом какую-то коробку, за поводок подтянула, засунула рыбу в пакет и ушла, спиной ощущая неприятные взгляды окружающих. Интересно, кто же она по мнению нормальныхлюдей - животное? уродец? просто дефективная?

В далёком детстве дворовая ребятня искренне считала Олесю монстром. Неизвестно, кто и что им наплёл про случившееся с девочкой, но когда она однажды вышла на улицу одна после долгой болезни, её загнали за гаражи и зашвыряли камнями и палками. Руками не трогали - боялись... А когда острый кусок кирпича рассёк восьмилетней Олеське левую бровь и кровь залила искажённое болью и страхом личико, маленькие сволочи мгновенно разбежались. Только ненавидеть не перестали, вот парадокс...

Олеся платила им взаимностью, как могла.

* * *

Тихая (22:10): Мне страшно знать, как я умру. Лучше бы меня сбила машина... или ещё что-нибудь мгновенное.

Deathtalker (22:11): Не говори ерунды. От машин тоже бывает того... медленно и мучительно. И не настраивай себя так. Может, ты проживёшь ещё лет ...дцать, прежде чем к тебе прилетят. Или найдёшь своего единственного быстрее, чем сама предполагаешь.

Тихая (22:14): Я чувствую приближение некоторых вещей. Меня сны мучают - про ворон. А найти быстро... для меня это исключено. Я же нежизнеспособна для общества.

Deathtalker (22:15): Ты пессимистка. И фигню несёшь полную.

Тихая (22:17): К тебе уже прилетали?

Deathtalker (22:18): Нет.

Тихая (22:19): И ты не боишься?

Deathtalker (22:20): Нет. Я в себя верю.

Тихая (22:22): То есть, ты даже не допускаешь такой возможности, что можешь не успеть найти свою половинку?

Deathtalker (22:24): У меня есть девчонка, которая мне чертовски симпатична. Если БОГ не дурак, вороны прилетят к нам с ней одновременно. А ты не трусь! Ведь есть же кто-то, кто тебе нравится...

Тихая (22:27): В том-то и дело, что нет.

Deathtalker (22:28): Да ну! Не верю! Паришь ты меня, подруга!

Тихая (22: 30): Не верь. Это всё равно ничего не изменит.

Deathtalker (22:31): Ты ещё скажи, что ещё девственница!

Тихая (22: 32): Я ещё скажу, что ты идиот.

Deathtalker (22:34): Злая ты последнее время. Ладно, бывай. Выходи на связь чаще - я себе книжку пошлых анекдотов купил, буду тебя развлекать.

Тихая (22:36): Я разучилась смеяться. Давным-давно.

Deathtalker (22:37): Я скорчу серьёзную рожу и скажу, что поверил. Пока! людей - животное?нию ные взгляды окружающих.й случай спросила, усиленно артикулируя:ые дебил бы точно не понял

Тихая (22:38): Пока. Спасибо за мультик. Единственное, я английские субтитры переводить не успеваю...

Deathtalker (22:39): Это мелочи. Я тебе перевод пришлю.

Тихая (22:40): Спасибо. Извини, что нагрубила.

Deathtalker (22:41): Фигня, я привык! :))))Бывай, готическая принцесса!

* * *

Неделю спустя отпраздновали Олесин двадцать второй День рождения. Родственники, неизменный тортик, новые ботинки, букеты пахнущих парфюмом цветов, очередная дурацкая блузка, которую Олеся потом запихнёт в шкаф поглубже, книги, гора открыток с одинаковыми, будто под копирку написанными пожеланиями... Гости принялись за салаты и водку, а Олеська тихо забрала Юлиуса и смылась на улицу.

Вечер пах расслабленной весенней свежестью. Не сыростью наконец-то, а именно свежестью. Ломая ботинками ажурные льдинки, Олеся щурилась на свет фонарей и вспоминала, как по телевизору показывали наклёвывающийся в прожилке проталины бледный и с виду очень чахлый первоцвет. Сперва он был похож на смятую бумажку, а потом вдруг развернулся, вытянулся... и оказалось, что никакой он не чахлый, а очень нежный, хрупкий и красивый - молочный, будто изнутри подсвеченный.

"Ещё пара недель - и они в лесу отовсюду повылазят, - подумала девушка, - Вот бы взять Юлика и съездить за город... подышать, потрогать деревья - шершавые такие, большие, добрые, наверное... Поискать первоцветы. Ну и пусть грязь непролазная... хочется".

Тянуло в сплин, как сказала бы сетевая Олесина подруга Белоснежка. Белоснежка в плену тоски пребывала беспрестанно, посему подолгу Олеся с ней не общалась, ибо это невыносимо муторно - пытаться развлечь себя разговором с тем, кто постоянно ноет. От такого общения хотелось самой свернуться в рулон и захныкать жалобно. Вспомнить бы только, как это - хныкать жалобно... и вообще год за годом всё труднее вспоминать звучание тех или иных слов, сложнее с интонацией, произношением. Тяжелее вспоминать, что родилась ты обычной, нормальной девочкой, а болезнь сделала из тебя обузу для родственников и ненужный обществу элемент.