Вороний мыс

На истертой, залохматившейся карте были извилистые линии высоток, ядовито-зеленые пятна торфяных болот, кудрявые завитушки полярных березок и ерника, синие овалы озер и голубой разлив океана, причудливо изрезанного фиордами, бухтами и заливчиками.

— Авиаторы засекли движение катеров противника на Вороний мыс из норвежского рыбачьего поселка. Вот здесь!..

Твердый ноготь начальника штаба прошелся по раскрашенной бумаге, оставив вмятую линию. Она протянулась от берега через залив к остроконечному мысу, смахивающему очертаниями на голову птицы: каменная ворона разевала клюв. Это была маленькая бухточка на западном берегу мыса, единственный подход со стороны моря. В остальных местах берега обрывались неприступными срезами гранита. «Голова» соединялась с берегом узким перешейком, переходящим в пологий склон, на котором располагались береговые батареи, прикрывавшие город. По батареям дивизия должна была нанести первый удар, чтобы смять немцев, обреченно цеплявшихся за каждую скалу, за каждый фиорд, мыс и распадок между сопками. Овладеть городом, портом и оседлать единственное в здешних местах шоссе.

— Или вы считаете, капитан, что егеря на катерах в собственное удовольствие раскатывают? Занимаются морскими оздоровительными прогулками?..

Епанешников молчал. Он по опыту знал, что полковнику надо дать выговориться, снять ненужное напряжение таким вот ехидненьким и, в сущности, не злым ворчанием. Поэтому командир разведывательной роты с деланным вниманием рассматривал знакомое ему изображение мыса на листе бумаги, разлинованном квадратами, усеянном множеством цифр, обозначавших высоту сопок, которых на карте навалом. Только в полосе обороны дивизии их наверняка хватило бы на иную область…

И все сплошь безымянные, пронумерованные до тошноты, без единого живого названия.

Третий год воюет капитан Епанешников на краю земли. Досталась ему в солдатской доле черствая горбушка. Гранитные сопки, торфяные болота, вода и камни, собачий холод, ветры, сбивающие с ног, непролазные заметы снега, комарье, заунывные дожди, валуны и кочки.

— Неделю назад лейтенант Кременцов был с разведчиками на Вороньем мысу, — сказал командир роты. — Прошел вглубь, до озерка. Обнаружил лишь отдельные дозоры и наблюдателей на сопках…

Епанешников не мог принять опасений начальника штаба. Удобных подходов к мысу нет. В бухточку на западном берегу могут пройти только мелкосидящие катера. Бессмысленно немцам накапливать здесь кулак для контратаки.

Выход с мыса просматривается наблюдателями почти во всю ширину перешейка. Контратакующих гитлеровцев можно здесь легко накрыть из-за фиорда артиллерийским огнем и «эрэсами» гвардейского минометного полка.

Катера, замеченные летчиками, наверняка везли обычные припасы егерским дозорам на Вороньем мысу.

— Знаю, капитан, что было неделю назад. Меня интересует, что произойдет, когда наши батальоны пойдут за фиорд к береговым батареям. На войне не только саперам ошибаться нельзя. К начальникам штабов и командирам разведывательных рот эта присказка тоже относится. На мысу в скалах нехитро и полк спрятать.

Палец полковника снова прошелся по карте. По выгибу тонкой линии, где сливалась бурая раскраска сопок и голубизна океана.

— По самому берегу могут пройти. Во время отлива. Западная литораль мыса наблюдателями не просматривается… Теоретическую, как вы изволили выразиться, возможность контрудара по нашему флангу мы тоже обязаны предусматривать.

В простуженном голосе полковника прорезался металлический звон. Глаза его недовольно скользнули по ладной, туго перепоясанной портупеей фигуре сухощавого командира разведроты.

— Приказываю выслать на Вороний мыс разведгруппу с рацией. Пусть сидят там до самого штурма… Сидят, смотрят в оба и, скажем…четыре раза в сутки передают сообщения.

— Ясно, товарищ полковник.

— Вот и хорошо, что ясно, — начальник штаба убрал в голосе металлический звон и почесал пальцем шишковатый нос. — Береженого, Епанешников, как говорится в святом писании, и бог бережет.

Пружинил под ногами мох, хрустела щебенка, на гранитных взлобках сапоги цокали по камню. Вилась рядом жилка телефонного кабеля, хозяйственно поднятая связистами на кривые березовые рогульки.

Небо было по-осеннему низким и хмурым. В нем нарастал тягучий гуд. Затем из-за сопки вывалился темный, острокрылый крест «юнкерса» и, прорезав тучи, с давящим утробным подвыванием прошел над головой Епанешникова. Вдогон ударил зенитный пулемет. Светлячки трассирующих пуль выписали изогнутый пунктир и угасли, не настигнув самолет.

Епанешников присел на камень перекурить и ощутил себя бесприютным среди хмурых скал. Вспомнилось вдруг неправдоподобно далекое мирное время, шумные коридоры филологического факультета, тесная студенческая «хата» на втором этаже возле пожарной лестницы, служившей для нарушителей режима обходной тропой от надзора строгой комендантши. Из окна была видна Волга, набережная, пароходы, баржи и моторки. По вечерам над водой далеко разносились гудки. У каждого парохода был свой тон, свой собственный голос…

Теперь студент третьего курса Епанешников командует разведывательной ротой. Разве думалось, что так повернется жизнь? Его же в «казаки-разбойники» всегда первым ловили, из малокалиберной винтовки в тире больше пяти очков не выбивал…

Устал капитан от сумасшедшей гонки последнего месяца, когда разрабатывался оперативный план штурма и дивизионное начальство без роздыха гоняло разведчиков по всем дыркам, требовало данных, «языков», проверок, донесений, черта, лысого дьявола…

Епанешников расплющил о камень окурок, поправил фуражку и спустился к кочковатому болоту.

Нога сразу же провалилась в жижу растоптанного торфа. Капитан, вытянул ногу, взмахнул рукой, удерживая равновесие, и упругим движением прыгнул на ближнюю кочку. С нее — на вторую, на третью. Стал одолевать болотце, как сплавщик реку.

«Вдруг егеря и в самом деле ударят с Вороньего мыса», — набежала-таки пугающая думка.

Много на войне этих «вдруг»… Вылезают из каждой щелки, ворошатся в голове тревожными мыслями, предчувствием непонятной, неразгаданной опасности…

Епанешников тоскливо подумал, что, будь у человека хоть сорок пядей во лбу, нипочем всех «вдруг» не разгадать.

А надо понять, сообразить, какое «вдруг» оставить без внимания, на какое навалиться силой, оградить, остеречься, предусмотреть все до мелочей. Вот здесь уж война промашки не простит. Ни генералу, ни ездовому.

Против дивизии, готовящейся к наступлению, стояли за фиордом горные егеря альпийского корпуса генерала Дитла. В июле сорок первого эти вояки с медалями «За взятие Нарвика» на мундирах и в пилотках, украшенных жестяными эдельвейсами, рванулись к Мурманску по Мишуковской дороге, но были остановлены под Титовкой и на Западной Лице и перешли к обороне.