Вороний мыс

От высотки уходило четверо. Впереди, ощупывая осиновой жердиной каждый метр перед собой, шел лейтенант Волохов. Грязный, в шинели с разорванной полой, с автоматом, в магазине которого остался десяток патронов. Спасаясь от комаров, он натянул на уши отвороты суконной пилотки. Пилотка была выцветшая, белесая, с косой дырой, заштопанной неровными мужскими стежками. Воротник шинели был поднят. Лейтенант вполголоса чертыхался и лупил ладонями по щекам, по шее, оставляя после каждого хлопка размазанную кровь.

За ним тащилась санинструктор Сиверцева. У нее подкашивались ноги, но она старалась ступать след в след.

Потом шел незнакомый чернявый солдат в разбалахоненной, без хлястика, шинели. Он был ранен в шею и наклонял голову к левому плечу. Казалось, он все время всматривается под ноги и ничего там не может разглядеть. Щекастый, с беспокойными, притаивавшими злость глазами, он шумно дышал за спиной Наташи.

— Пропадем, сестричка, к чертям собачьим в этом гнилом месте, — свистящим шепотом бубнил он и трогал, будто проверяя, грязную повязку на шее. — Разве здесь пройдешь? Егеря не достанут, так комарье сожрет заживо… Слышь, сестричка!

Наташа молчала. Ей было невмоготу без плаксивых слов солдата, а она почему-то не доверяла ему.

Последним шагал вразвалку, по-медвежьи загребая крупными ногами, огромный и сутулый ефрейтор с проволочной щетиной на подбородке. Шинель он где-то потерял и оставался в одной грязной, залубенелой гимнастерке. Костлявые лопатки тяжело ходили под залоснившейся тканью. У ефрейтора было противотанковое ружье и подсумок, набитый ненужными в Сермягских болотах бронебойными патронами. Ружье он нес на плече, как стрелецкую пищаль. Цеплялся стволом за деревья и ломал ветки. Чернявый оборачивался на шум и уговаривал ефрейтора кинуть к бесовой бабушке ненужную бандуру.

— Какой тут танк пойдет! Тут и человеку дороги нет… Кидай ты свою железяку.

Ефрейтор отмалчивался. Потом терпение его, видно, кончилось. Он крупными шагами нагнал чернявого и тяжело положил ему руку на плечо.

— Заткни хайло! А то как двину, и будешь на том свете царю небесному советы подавать… Ружье не брошу — и точка!

У Наташи кончались силы. Сердце колотилось паровым, ухающим молотом, и перед глазами реяла паутинка, которую она принимала за настоящую и пыталась отмахнуть ладонью. Больше всего она страшилась, что из глаз исчезнет знакомая спина, обтянутая шинельным сукном, и хлястик с двумя новенькими пуговицами, видно пришитыми лейтенантом Волоховым перед наступлением. Механически, как заводная, она поднимала облепленные грязью кирзачи и делала очередной шаг, каждый раз удивляясь, что у нее нашлись для этого силы.

Жиденькая кочка ушла в сторону под неверным шагом. За ней открылась безобидная лужа. Наташа неловко взмахнула автоматом, ойкнула и боком упала в лужу. В лицо плеснула вонючая вода. Вспучились и лопнули затхло брызнувшие пузыри.

Тело не ощутило опоры. Торфяная грязь студнем облепив ноги, потянула в глубину. Наташа рванулась. Пальцы царапнули по кочке, ухватили слабый податливый мох и несколько ломких стебельков гонобобеля. Кочка отплыла к краю лужи, скрывавшей предательское «окно» в торфяной болотине.

— Наташа! — сдавленно крикнул Волохов и крутнулся, чтобы прыгнуть в лужу.

— Назад! — ощерив рот, заорал бронебойщик, сдернул с плеча длинное ружье и выставил его, как рогатину, перед лейтенантом.

— Обоих засосет! Палку, палку давай… И ремни! Скорее же ремни, черти! Ремни!

Он выхватил у Волохова осиновую жердину и рвал с себя ремень. Дергал и не мог расстегнуть пряжку.

Наташа погружалась в холодную грязь. Гнилая жижа дошла до поясницы. Намочила полы ватника и еще круче потянула вниз. Раскинув руки, Наташа ощущала, как тело сантиметр за сантиметром погружается в скользкую трясину.

Бронебойщик невероятно медленно пристраивал к жердине поясные ремни. Казалось, он никогда не привяжет их, не поспеет, и болото опередит его. Наташа с ужасом представляла, что захлебнется грязью. К горлу подступала тошнота, хотелось кричать дико, отчаянно, биться изо всех сил, спасаясь от объятий страшной болотной смерти.

— Не шевелись, сестричка! — словно угадывая ее мысли, просил ефрейтор. — Только не шевелись, Христа ради… Сейчас… Сейчас!

Митя снимал шинель. Лицо у него было бледное и решительное. Наташа понимала, что стоит крикнуть — и Митя кинется к ней. Это помогало удерживать рвущийся из груди крик. Она до крови кусала губы, и из глаз сами собой катились молчаливые слезы.

— Сейчас, сестричка, сейчас! — бормотал ефрейтор, пристегивая ремни один к другому и рывками пробуя их на разрыв. — Сейчас… Вот и все, кажись.

Наташе пришлось поднять руки, чтобы они оставались свободными до последнего момента. Автомат она уже не могла вытащить из болотной жижи.

— Бросай! — крикнул Митя. — Бросай его!

Наташа выпустила скользкий ремень, и грязь, обрадовавшись добыче, с жирным всхлипом проглотила оружие.

— Держи, сестра!

Бронебойщик расчетливо кинул жердину к груди Наташи.

— Крепче хватайся!

И теперь Наталья Александровна не может сообразить, сколько времени пристраивал тогда ефрейтор ремни к суковатой жерди. Может, это продолжалось всего минуту. Но если это была минута, она была самой долгой в ее жизни.

Грязь смачно чавкала и не хотела отпускать добычу. Намертво вцепившись в жердину Наташа думала, что лопнут солдатские ремни, и тогда уже ничто не спасет ее.

Бронебойщик и Митя вытянули Сиверцеву из трясины, мокрую и скользкую. С ватника стекала грязь. Штанина оказалась разорванной на бедре. В прореху выглядывала испачканная озябшая кожа и край голубых рейтуз. Один сапог остался в трясине. Наташа дрожала, нервно стучала зубами, еще не верив в свое спасение, и прикрывала ладонью прореху на штанине. У нее не было сил, кружилась голова, ломило затылок и временами что-то проваливалось из сознания. Наплывало странное безразличие ко всему на свете, и одной живой мыслью был стыд, что мужчины видят ее грязные голубые рейтузы.

Идти она не могла. Обмахнув Наташу пучками осоки, Митя и бронебойщик взвалили ее на шинель и понесли прочь от страшного места.

— Вон к тем елочкам, лейтенант… Там посуше будет.

Вскоре они наткнулись на крохотный островок твердой земли, заросший пушистыми, непохожими на болотные елочками. Забрались в их гущину и с облегчением повалились на землю.

Чернявый метнулся вперед, но тут же возвратился. За островком хода не было. В обе стороны расходился тусклыми клиньями разлив стоячей воды.

— Приехали, — зло сказал он, тронул рукой замотанную шею и кинул на землю бронебойку, которую заставил его нести ефрейтор. — Бери свою дрынду!.. Не пройдем дальше. Прищучат нас здесь егеря, и каюк!.. Пропадем, как собаки… Подохнем.

Лицо его перекосилось, он согнулся в поясе, словно его неожиданно ударили в живот, и начал скулить по-собачьи.

Волохов подскочил к чернявому и тряхнул за плечи с такой силой, что у того мотнулась голова.

— Замолчи! Приказываю замолчать, товарищ боец! — голос Мити сорвался на крик.