Ворошилов

Ворошилов принимал участие в конференции в составе советской делегации третьим официальным лицом, после Сталина и Молотова. С одной стороны, как относящийся к элите власти, с другой — как военный специалист. Впрочем, Сталин основным экспертом по этой части взял начальника Оперативного управления Генштаба Сергея Матвеевича Штеменко; он должен был ещё обеспечивать делегацию необходимыми данными о положении на советско-германском фронте.

Время и место проведения конференции держались в строжайшем секрете.

Литерный поезд № 501 с государственной делегацией под покровом тайны выехал из Москвы 22 ноября. Сталин размещался в бронированном рессорном двенадцатиколёсном вагоне. Поезд проследовал через Сталинград и остановился в Баку. Из Баку делегация должна вылететь в Тегеран на двух самолётах Си-47 [337] под прикрытием истребителей.

Маршал авиации Александр Евгеньевич Голованов в мемуарах «Дальняя бомбардировочная...» рассказал, как осуществлялся перелёт.

337

С-47 — американский военно-транспортный самолёт, разработанный на базе пассажирского DC-3. В СССР эти машины обычно именовались Си-47.

«Прибыли в Баку, где я стал дожидаться сообщения о приходе поезда из Москвы.

Если память не изменяет, было четыре часа утра, когда мне позвонил Сергей Никифорович Круглов, начальник оперативного управления НКВД, и сообщил, что в пять часов я должен быть на вокзале. Не успел поезд ещё остановиться, как я услышал свою фамилию и направился к вагону, откуда меня позвали. Прошёл в салон, где кроме Сталина были Ворошилов, Молотов и Берия. Поздоровавшись, Сталин спросил, всё ли в порядке. Ответив утвердительно, я доложил, что погода, как говорится, по заказу. Кругом тихо, на всём маршруте безоблачно, болтанка отсутствует. Не часто можно дождаться такой метеорологической обстановки.

Выслушав меня, Сталин сказал, что имеется в запасе день. В Тегеране нужно быть завтра, и поэтому он предлагает мне слетать туда и вечером вернуться обратно, а завтра вместе полетим в Тегеран. Так как это не было прямым приказанием, я возразил и доложил, что такой редкостной погоды больше не дождёшься и нужно вылетать, чем скорее, тем лучше. Зачем подвергать себя возможным болтанкам или неустойчивой погоде, когда можно сегодня всего этого избежать?» [338]

Решение было принято. Самолёты поднялись в воздух один за другим в восемь утра. На первом, которым управлял шеф-пилот Берии полковник В. Г. Грачёв, летели Сталин, Молотов, Ворошилов, Берия и охрана; на втором, за штурвалом его сидел сам маршал Голованов, — обслуживающая группа.

338

Голованов А. Е. Дальняя бомбардировочная... М.: Дельта НБ, 2004. С. 355.

Основной темой открывшейся конференции стало согласование планов военных действий союзников. Черчилль настаивал отложить высадку англо-американских войск во Франции и вместо неё провести ряд операций на Балканах. Сталин и Рузвельт возражали, считая север Франции единственно пригодным местом для открытия второго фронта. Победила позиция СССР и США; договорились, что второй фронт будет открыт на севере Франции в мае 1944-го. Сталин пообещал: советские войска предпримут наступление примерно в это же время с целью предотвратить переброску германских сил с Восточного на Западный фронт.

«Большая тройка» поставила перед собой задачу заставить Турцию вступить в войну на стороне союзников.

На конференции обсуждался вопрос о будущем Германии, однако никакого конкретного решения принято не было.

Спор вызвало будущее Польши. Сталин стоял на том, что восточная советско-польская граница должна проходить по линии, установленной в сентябре 1939-го, и предложил передвинуть западную польскую границу к Одеру. Черчилль всячески сопротивлялся, но, понимая, что Советский Союз в этом вопросе будет стоять насмерть, всё же уступил. Сталин также озвучил другие пограничные претензии, теперь в свою пользу, заявив, что СССР рассчитывает получить Кёнигсберг и передвинуть границу с Финляндией дальше от Ленинграда.

В заключение Сталин дал обещание о вступлении СССР в войну против Японии после поражения Германии.

Отбытие советской делегации из Тегерана намечалось утром 1 декабря. В ночь перед вылетом у Сталина собрались все члены делегации. Вид у Верховного был усталый, но настроение хорошее. Он шутил, подтрунивал над своими соратниками: «Что, Вячеслав, не танцуешь, — нащёлкали мы нос Черчиллю! — Это он Молотову. — Как ни дрался, как ни старался толстый боров обвести нас вокруг пальца, а всё-таки пришлось сдаться». Берии: «Чуть не плачешь, Лаврентий, домой хочется?.. В гостях хорошо, дома лучше». «А ты, Клим, прямо опозорил наше маршальство: не сумел как следует удержать в руках меч английского короля Георга». На конференции Черчилль преподнёс советской делегации Меч Сталинграда, на лезвии которого была выгравирована надпись: «Дар Георга VI стойким защитникам Сталинграда в знак уважения от британского народа». Сталин принял меч двумя руками, поднёс его к губам и поцеловал ножны. Когда передавал реликвию Ворошилову, меч выпал из ножен и с грохотом упал на пол. Это досадное происшествие несколько омрачило торжество момента...

В полдень 1 декабря самолёты Си-47 и истребители сопровождения приземлились на аэродроме в Баку. Сталин с переговорной группой убыл на поезде в столицу.

О состоявшейся Тегеранской конференции официально было объявлено по радио и в газетах лишь 7 декабря.

Последнее поручение, которое Ворошилов выполнял в конце декабря 1943 года — начале января 1944-го, будучи полномочным представителем Ставки ВГК, — координация действий Отдельной Приморской армии по освобождению Крыма.

На Тамань Ворошилов прибыл в связке с генералом Штеменко, имевшим задание помочь штабу Приморской армии в планировании боевых действий и их проведении. Первой наступательной операцией, разработанной под кураторством маршала, была высадка морского десанта на мыс Тархан. Как ни печально, выполнена она была лишь частично и с большими потерями. Причиной неудачи явилось игнорирование неблагоприятных погодных условий и несогласованность действий родов войск: артиллерийские части не учли изменения времени высадки и демаскировали её, авиация действовала вяло и не решила поставленной перед ней задачи по поддержке десанта.

Сергей Матвеевич Штеменко вспоминал о Ворошилове во время его пребывания под Керчью:

«Мне пришлось быть с ним на Керченском плацдарме. Плацдарм был небольшой и насквозь простреливался огнём артиллерии противника, а значительная его часть находилась под миномётным и пулемётным огнём. Жили мы в землянках, точнее, ночевали в них, а днём работали в войсках и на КП командующего Приморской армией, который располагался поблизости от нас. Климент Ефремович пребывал тогда в приподнятом настроении. Его буквально тянуло в войска, находящиеся в обороне в непосредственном соприкосновении с противником. Выезды маршала в первую линию войск были часто весьма рискованными. Он сам и сопровождающие его генералы и офицеры подъезжали, например, на “виллисах” близко к переднему краю обороняющихся войск, что обычно никто не делал. Пять — десять минут спустя противник производил сильный миномётный и артиллерийский налёт по тому месту. Машины обычно успевали уже уйти, и всё кончалось более или менее благополучно. Затем К. Е. Ворошилов и все сопровождавшие его шли по ходам сообщения, которые далеко не везде были в рост глубиной. Попав под обстрел, Климент Ефремович шутил и вёл себя так, словно опасность существовала не для него. Меня интересовала психологическая сторона такого поведения маршала, и я убедился, что это не был внешний приём, бьющий на эффект или в назидание другим. Убеждён, что у Климента Ефремовича складывалось внутреннее состояние боевого возбуждения, он выслушивал доклады командиров, осматривал местность, беседовал с офицерами и солдатами, давал указания.

Ничем другим, кроме такого состояния, нельзя объяснить и переправы Климента Ефремовича на катере через Керченский пролив на косу Чушка и обратно под артиллерийским огнём противника. Однажды после очередного посещения переднего края мы, возвратившись, нашли на месте землянки К. Е. Ворошилова только яму, заваленную землёй и брёвнами. Оказалось, что в наше отсутствие снаряд угодил в неё. Маршал и не подумал перейти в более надёжное убежище... Он приказал построить себе здесь же новую землянку, что и было сделано. Мы не раз пытались отговорить Климента Ефремовича от некоторых чересчур рискованных предприятий. Он возмущался, советовал тем, кто боится, ехать в Варениковскую, где стояли тылы фронта и вагон представителя Ставки. Уж такой он, Климент Ефремович Ворошилов, и тут с ним ничего поделать нельзя» [339] .

339

Штеменко С. М. Генеральный штаб в годы войны: В 2 кн. М.: Вече, 2014. Кн. 1.С. 442.