Ворота Сурожского моря

Парни дружно закивали:

– Идти смогем, если железо собьете, – они слегка приподняли ноги.

На стертых до крови щиколотках звякнуло.

– Вот уроды. А рядом с тобой кто?

– Это брательник мой, сродный.

– А меня, дяденька? – Семку тронул за руку длинный, изможденный невольник. Из-за высохших кровавых корок на скулах и переносице нельзя было определить, сколько ему лет, двадцать или сорок. – Я из белгородских казаков, Космятой меня кличут.

– С лицом что?

– Это его десятник невзлюбил, – пояснил один из близнецов. – Говорил, будто смотрит дерзко.

– И что делал? – заинтересовался Муратко.

– А каждый раз, как проходил, по щекам шалыгой [32] хлестал.

Космята не отводил горящих глаз от казаков:

– Ниче, вон он там зараз валяется. А я жив.

– И я жив, – сосед Космяты, тонкий белокурый паренек с впалыми щеками вытер крупные слезы, оставляющие светлые полоски на грязном лице. – Теперича уже не помрем.

– А тебя как кличут? – Семка вопросительно задрал подбородок.

– Дароня Врун [33] . Из валуйских мужиков я.

32

Металлическая обойма, надеваемая на окончание рукояти нагайки, также служила для удара.

33

Врати – шептать заговоры, врун – колдун, чародей.

– Ныне слободны вы, – повысил голос Загоруй. – И казаки, и музыки. Воля! Потерпите малость, зараз коваль нас придет, усех от цепей ослободим, – они шагнули дальше.

Вдруг хриплый радостный голос окликнул казаков:

– Муратко! Миленький! – высохший – в гроб краше кладут – невольник тянул к ним руки.

Казаки, не узнавая, всмотрелись в гребца.

– То же я, Путило Малков, из Раздор.

Казаки еще пригляделись. Семка разглядел сквозь полосы грязи сережки с тонкими палочками – висюльками, пометившие обе мочки казака. Невольник улыбался, и только по этой улыбке, когда-то доброй и светлой, да сережкам казаки почти одновременно признали станичника.

– Путило Миленький, ты ли это? – Муратко крепко пожал протянутую ладонь.

– Черти тебя сюда загнали, – Семка хлопнул его по плечу. – И здесь верховые [34] , никуда от вас не деться.

– Сам ты… сюсюкалка… – Путило хотел еще что-то добавить, но внезапно лицо его сморщилось, и Малков выгнул плечо, удерживая стон. В этот момент он чуть пригнулся, и казаки узрели его спину – излохмаченную засохшей, уже загноившейся местами кожей, торчащей в разные стороны.

34

Имеются в виду жители верховый Донских станиц.

– Чего они с тобой делали?

С трудом проглотив ком боли, выговорил:

– Так бегать же от мамайцев пытался, вот и угостили… миленькие мои….

– Ну, потерпи, братишка, чуток, скоро мы тебя вызволим.

– А нас? – один из братьев-близнецов облизнул запекшиеся губы.

– И вас. Всех!

Невольники заулыбались, переглядываясь… Кто-то выдохнул громко:

– Обернулась татарской сволоте наша кровь…

На корме под палубой казаки уже вытягивали из небольшой каморки увесистые тюки, мешки и корзины. У борта валялось распластанное почти пополам от плеча тело турка-десятника. На него не обращали внимания.

– Где Гарх? – Муратко дернул дородного казака, пристроившего на горбе огромную корзину с сухими лепешками, за руку.

– Наверху видал. Рундук в капитанской каюте ломать хотел.

Муратко кивнул Семке:

– Сходишь?

– Ага, – прихватив пару кулей потяжелей, он побрел между накиданным в беспорядке добром к лестнице.

Народ толпился у каюты на носу судна. Несколько казаков, ухватив за ноги и за руки, подтаскивали побитых турок к борту. Двое других раздевали и скидывали нагие тела в кучу. Все одно галера скоро пойдет ко дну, превратившись одновременно и в гроб, и в саван для погибших моряков. А турецкая одежда казакам еще пригодится. Хотя бы гребцов одеть. Сейчас их «наряды» больше на лохмотья похожи, да и завшивели крепко. В таком виде приводить освобожденных невольников на Дон не годится. Еще трое воинов окружали кого-то невидимого из-за их спин.

Вздохнув всей грудью свежего морского воздуха, пропитанного бодрящими для воина слегка сладковатыми испарениями вражеской крови с горячей палубы, он оглянулся. Что-то дымило в носу судна, то ли фонарь с маслом разбился, то ли еще что. Зацепившись ногой за веревку, название которой сухопутному Семке было неизвестно, покачивался вверх тормашками турок с половиной головы и оголенным месивом мозга.

Остальные казаки шныряли по палубе, собирая оружие, тягая мешки. Чуть не поскользнувшись на залитых кровью досках, Семка пробрался к народу. Заглянув через плечо крайнего казака, углядел знахаря Бортко. Тот, прижав коленом грудь Замятно Романова, осторожно перерезал мышцы его голой груди. Замятно морщился и свирепо стискивал зажатую в зубах палочку: знахарь вытаскивал пулю, засевшую над левым соском. Несколько казаков крепко прижимали его руки и ноги к доскам.

Обогнув их, Семка спустился по ступенькам в каюту. На полу, скрестив ноги и баюкая руку, раздробленную кистенем, раскачивался знатный турок. Напротив возвышались Иван Косой и старшина Головатый Фроська.

– …это понятно, – услышал Загоруй окончание фразы, сказанной по-татарски Иваном. – Ты говори, ждет ли султан нападение на Азов, готовится ли?

Семка прислушался. Кудей-паша, звучно сглотнув комок в горле, тихо ответил:

– Султан не верит, что казаки рискнут напасть на такую грозную и хорошо защищенную крепость. О том же ему говорит и Калаш-паша, – он всмотрелся в лица казаков и даже перестал раскачиваться. – А вы что, и правда собираетесь на Азов?

Косой промолчал, а Фроська извлек из-за пояса саблю:

– Так точно, собираемся. И совсем скоро. Потому как Азов – казачья крепость. Ее тьмутараканские князья укрепляли. Потом наши предки много столетий с ее стен выход в море для Руси стерегли. А вы, османы, вообще самыми последними здесь заявились. Так что не сумневайся, возьмем и всех перережем вот этими вот руками, – он потряс здоровым кулаком с зажатой в нем саблей перед носом скосившего глаза турка. – Всех, кто там прячется, – и янычар, и купцов, что людьми, как репой, торгуют, порешим. А всех пленников – братьев и сестер наших, которых, слышали мы, в крепости больше двух тысяч, – ослободим.

Кудей-паша покосился на атамана:

– Неразумные казаки. Куда вам против стен Азова? Они выше ваших дубов, крепче ваших лбов. Саблями его не взять, а окромя них у вас все одно ничего нету.

– Посмотрим, – Косой кивнул старшине. – За борт Кудея, – и развернулся, выходя из каюты.

Старшина удержал его за руку:

– А может, выкуп возьмем? Не лишним золото будет.

– Поздно. Не успеют бусурманы расплатиться, мы вперед на Азов пойдем – не до того ни им, ни нам станет.

Головатый склонил голову, признавая правоту атамана. Кудей, сжимая губы, продолжал баюкать руку, словно не его судьба решилась только что. Оглядев внимательно сумрачную каюту, Семка только тут заметил в углу коморки коваля Гарха Половина, собирающего инструмент в кожаную крепкую суму. Рядом, скинутый на пол, валялся тяжелый и пустой металлический ящик.

Семка посторонился, пропуская старшину, шагавшего не глядя по сторонам и поддерживавшего под руку пашу. Тот не сопротивлялся, лишь, опустив глаза, что-то наговаривал побелевшими губами, наверное, молился.