Воротиться нельзя влюбиться!

Ковёр-самолёт стремительно нёс нас сквозь морозное розовое утро, наполненное далёкими криками просыпающихся птиц. Вскоре прямо по курсу появился небольшой посёлок, почти сплошь состоящий из богатых двухэтажных изб, щедро украшенных резными балкончиками и наличниками.

— Надень, — принц протянул мне нарядный кокошник, а потом помог закрепить на нём шикарную кружевную вуаль тонкой работы.

Я аж засмотрелась на рисунок. Принц тоже отвлёкся, и в этот момент ковёр тряхнуло, а сбоку раздалось:

— Га-га-гад! Гля-гля-гляди, куда го-го-гонишь!

Сварливое гагаканье полетело со всех сторон.

— Сами смотрите, куда прёте, окаянные! — выкрикнул Евпатий Егорыч.

Стая гусей-лебедей почему-то извиняться не спешила. Напротив, птицы вдруг резко разбили клин и захлопали крыльями вокруг нас. Одна из них воинственно раззявила клюв и с гоготаньем полетела на меня.

— Я ни при чём! Я — пассажир! — на всякий случай заорала я. — Я к малой ковровой авиации никакого отношения не имею! У меня даже автомобильных прав нету!

Видимо, последний аргумент стал решающим. Пока агрессивный птиц недовольно дёрнул головой и перенацелился на блондинистую макушку Евпатия Егорыча, тот уже успел подстегнуть ковёр, и мы стремительным домкратом полетели к земле. Стая гусей-лебедей выкрикивала нам проклятия вслед, особенно запомнилось одно — про то, чтоб нам никогда не нестись. Хорошее проклятие, душевное.

Приземлились мы жёстко. Хорошо, что прицелились в большой стог сена. Скатившись с него, я несколько минут просто лежала, мысленно устанавливая контакт с частями тела. Поправив съехавший набок кокошник, я сквозь вуаль разглядела обстановку.

«Летающие ковры Харсдада», — гласила большая вывеска на доме, из которого к нам вышел смуглый кучерявый мужчина подозрительно персидской наружности, да ещё и в чалме.

— Ай, дорогой гость! — обрадовался он Евпатию Егорычу. — Ай, как неосторожно ты летаешь. Сокол, а не богатырь!

Принц поправил сбившийся тёмно-синий кафтан, вышитый золотом, и посмотрел на собеседника исподлобья.

— Твой ковёр бракованный! — процедил он. — Мы дважды чуть не разбились!

— Ай, что за напраслину ты возводишь на шикарный, дорогой, качественный вещь! — взвился Харсдад.

— Он сбоит! — подбоченился принц. — И денег своих не стоит!

— Ай, как это не стоит?! — возмутился хозяин. — А ну проверим!

По щелчку пальцев ковёр вдруг мягко подплыл к своему владельцу. Тот нахмурил кустистые чёрные брови и повелительным жестом указал ковру сначала в одну сторону, потом в другую. Тот послушно метнулся сначала туда, затем обратно и подобострастно вернулся к Харсдаду, поблёскивая золотой шерстью в ожидании новой команды.

— Ай, молодец, — потрепал его по округлому краю хозяин. — А это что? Нитка?!

С края действительно свешивалась тоненькая ниточка.

— Ты мне мозги не пудри, — посуровел принц. — Он у тебя весь из ниток состоит!

— А это тогда что? Пятно? Пятно! — взвился его собеседник, поправляя чалму.

— Это было! — без особой уверенности сказал принц.

— Ай, какой поклёп! — возмутился хозяин ковра. — Неужто ты скажешь, что сам Харсдад сдал тебе в аренду грязный ковёр?! Да за кого ты меня принимаешь?!

— За дельца, что сдаёт в аренду неработающий ковёр. Ладно, хватит уже. Возвращай залог, и мы пойдём.

— Залог? Залог?! — картинно схватился за грудь владелец лавки. — Да я теперь на одну только чистку потрачу сто золотых. А нитка?! Да вы хоть представляете, сколько за починку возьмёт ткачиха? У неё очередь из заказов на четыре года вперёд. Да я уже несу убытки от этой сделки! Да я по миру пойду с такими клиентами! Да детки мои будут в канаве жить и из канавы пить…

Страсти накалялись. Если честно, мои симпатии лежали на стороне Харсдада. Во-первых, мужик артистичный. Во-вторых, принцу будет полезно получить взбучку и потратиться.

— Ах ты лживая заморская паскуда! — вскричал принц, взбешённый тем, что залог ему возвращать явно никто не собирался.

Пока его визави набирал воздуха в грудь для достойного ответа, я бочком-бочком отступала прочь. Харсдад проревел в ответ:

— Ах ты ушлый сквалыжник!.. Да я тебя сейчас отучу скопидомничать!..

Я уже думала нырнуть между торговых рядов и раствориться в толпе, как Евпатий Егорыч заметил мой демарш, рыкнул владельцу ковра злое «Да подавись!» и шагнул ко мне.

— Возвращайся снова, дорогой гость! — ласково и с улыбкой пожелал ему в спину Харсдад.

Схватив меня за руку, принц потащил за собой.

— Раджа нас ждёт на постоялом дворе. Пойдём.

И мы пошли. Никакого плана у меня пока не было, я и сама не могла точно сказать, почему вздумала сбегать от принца. Просто не доверяла ему и хотела на эфемерную свободу, хотя ежу понятно, что без денег, связей и знания мира долго я бы не протянула.

— Ты пока в покоях посидишь, а я дела кое-какие доделаю и вернусь, — сказал Евпатий Егорыч, проводив меня в светлицу. — Еда на столе. Пяльцы на подоконнике. Не скучай, Маруся.

Стоило ему уйти, как на душе полегчало.

Я заперлась изнутри, села на кровать и уронила лицо в ладони. Совсем я запуталась. И то нехорошо, и это плохо. И с князем как-то гадко получилось, и принц вызывал у меня одно лишь недоумённое отвращение. Надо было оставаться в тереме! Может, не всё ещё потеряно было… А теперь Кощеевич посчитает меня недоговороспособной истеричкой и будет прав.

Достав из-за пазухи зеркальце, посмотрелась в него и спросила:

— Свет мой зеркальце, скажи, я могу желание новое загадать?

— Можешь, — ответило оно.

— Хочу домой вернуться. Не могу я тут… Это ж всё какой-то бред, а не жизнь. И чем дальше, тем этот бред нелепее и страшнее…

— Это желание не можешь загадать. Давай другое. Ну… хочешь, брюнеткой тебя сделаем?

— Не хочу.

— Ну… хочешь сапоги-скороходы?

— Тоже не хочу. Зачем они мне?

— И то верно… — закручинилось зеркальце. — Коли идти некуда, есть ли разница, с какой скоростью ты умеешь ходить?

В общем, я прижала зеркальце к груди и разревелась. Так в слезах и уснула.