Воровской дозор

Следовало идти именно к таким.

Шагнув в зал французского искусства, Потап склонился над темно-красной чашей с черными прожилками. Старая смотрительница ленивым взором обводила вверенный ей зал, лишь изредка ее слезящиеся глаза останавливались на вошедшем и, убедившись в его благонадежности, столь же лениво переходили на очередного зрителя. Неожиданно она поднялась со стула и направилась к двум парням, о чем-то оживленно разговаривающим.

– Прошу вас, молодые люди, – прошипела старуха, – потише, пожалуйста, здесь все-таки музей!

В этот момент она видела только обескураженные лица молодых людей, сверля их лбы неприязненным взглядом. Более подходящего момента для кражи не подыскать – Потап мгновенно поднял небольшую вазу и сунул ее под полы короткого пальто, затем, стараясь не привлекать к себе внимания, неторопливо зашагал из зала. Из-за двери доносился недовольный голос смотрительницы, продолжавшей отчитывать развеселившихся парней.

Он прошел один зал, другой. Его никто не преследовал, не хватал за руки. Все было, как обычно, он был одним из многочисленных посетителей, оказавшихся в этот час в музее. Потап спустился на первый этаж и по длинному коридору, стараясь не торопиться, чтобы впопыхах не выронить вазу, вдруг сделавшуюся невероятно тяжелой и неудобной, направился к выходу. Последние десять шагов до двери были особенно тяжелыми: хотелось броситься бежать, останавливал лишь страх уронить вазу. Он толкнул тяжелую дверь и облегченно вздохнул только тогда, когда оказался на улице. Завернув за угол, прошел до ближайшего дома и зашел в пустынный двор.

Вытащив вазу, выполненную из розового родонита, Потап принялся с восхищением ее рассматривать. Она и вправду была хороша, тонкие стенки придавали ей невероятно хрупкий вид. Казалось, достаточно лишь легкого прикосновения, чтобы она развалилась на части. Постучав пальцем по стенкам, он услышал чистый долгий звук, какой бывает только у идеально настроенного камертона. Переложив вазу в сумку, Феоктистов вышел на улицу, довольно насвистывая веселую мелодию.

– Принес? – просто поинтересовался Елисеич, когда Потап шагнул в прихожую.

– А то как же! – вытащил он из сумки вазу.

Взяв небрежно музейный экспонат, Елисеич повертел его в руках, осмотрел со всех сторон и, увидев инвентарный номер, довольно хмыкнул:

– А ты молодец… Вот только эта твоя ваза мало чего стоит. Даже в базарный день за нее тысячу «зеленых» не дадут.

– Как так? – невольно ахнул Потап. – Ведь такая красота!

– А вот так! В нашем деле и такое случается. Подобными вазами все запасники забиты… – Видимо, на лице Потапа отразилось сожаление, потому что в следующую секунду Елисеич произнес: – Да ты не волнуйся, ты молодец, свое дело хорошо исполнил. Теперь нам будет, о чем с тобой потолковать. Только хочу тебе вот что сказать: это последняя твоя кража, иначе нам с тобой не по пути. Ты хорошо запомнил?

– Как отче наш, – широко улыбнулся Потап.

– Ты что, верующий? – хмыкнул Елисеич.

– Немного. Когда на кражу шел, всегда свечку ставил.

– И помогало?

– Всегда… Кроме последнего раза.

– Видно, в ту минуту твой ангел смотрел в нужную сторону. А ваза… Отнеси ее моей дочке, Наде, может, найдет ей применение. Будет, куда цветы поставить. Сейчас я ей позвоню, а то ведь она тебя даже на порог не пустит. – Подняв трубку телефона, Елисеич быстро набрал номер: – Подарочек решил тебе сделать на день рождения, один парень тебе его принесет, так что ты его не прогоняй. Ну, чего стоишь? Все слышал? – положив трубку, он посмотрел на Потапа.

– Да.

– Бери вазу и топай на Тимирязевскую, семнадцать.

Тогда Феоктистов и подумать не мог, что с белокурой девушкой, открывшей ему дверь, он проживет в согласии двадцать пять лет. Ровным счетом ничего такого, что могло бы указать на решительный поворот в его судьбе. Все просто. Обыкновенно. Взял вещицу, и топай себе по названному адресу. Только когда дверь отворилась и на пороге предстала высокая белокурая девушка, возникло вдруг какое-то смутное и приятное ощущение, что встреча с ней не последняя и, если он будет более настойчив, отношения могут перерасти в нечто большее, чем простое знакомство. Вот только форсировать события не стоило. Здесь следовало быть в высшей степени деликатным. Врожденный такт тотчас подыскал верное решение: женщины – весьма чувствительный народ, а потому с ними следует общаться галантно.

– Прошу прощения, не здесь ли проживает Надежда? – сняв шляпу, произнес Потап.

– Вы пришли от папы? – весело спросила девушка, подняв на него большие красивые глаза.

Сказанное слегка подивило. Сам Елисеич напоминал корень старого дерева: почерневший, с узлами, с шероховатой неровной корой, о которую, если уж зацепишься, так обдерешься в кровь. Кто бы мог подумать, что от него уродится такой дивный побег, совершенно на него непохожий.

Онемев, Потап бестолково пялился на красу, силясь подобрать подходящие слова. Надежда, блеснув ослепительной улыбкой, слегка поторопила его:

– Он что-то просил передать?

– Да, вот это, – протянул Потап пакет. – На день рождения.

– Спасибо, – продолжала улыбаться девушка.

Возникла пауза, какая нередко случается между молодыми людьми, вдруг неожиданно почувствовавшими взаимное притяжение. Следовало бы топать со всех ног от девичьей квартиры, спасаться от любовной лихорадки, а он, остолбенев, не в силах был оторвать от нее восторженного взгляда. При этом чувствовал себя деревянным и неуклюжим. Несвойственная ему застенчивость параличом сковала его руки и ноги, лицо предательски обожгла удушливая краска смущения.

Никогда в жизни он не чувствовал себя более нелепо, чем в эту минуту. Надя, видно, понимая его душевное состояние, пришла к нему на помощь, неожиданно предложив:

– Может, вы хотите чаю? – И немного отстранилась от входа: – Проходите.

Следовало бы как-то отказаться, придумать какую-то уважительную причину, чтобы бежать отсюда прочь, но вот беда – язык прилип к небу и не желал повиноваться, а первый же слог, который он выдавил из груди, напоминал нечленораздельное мычание. Между тем ноги короткими шажками уже вносили его в девичью светелку, пропахшую тонким парфюмом.

– У меня есть шоколадные конфеты, – сказала Надя.

– Э-э…

– Будем пить чай. Вы любите шоколадные конфеты?

Она весело посмотрела на него, окончательно парализовав его волю. Следовало воспротивиться, разорвать на руках тугие путы, вот только силенок для этого почему-то не находилось. Странное дело, но всю последующую жизнь он будет робеть перед ее взглядом точно так же, как в первый день их встречи. Вскоре Потап Феоктистов поймет, что самые весомые его аргументы легко разбиваются под ее лучистым светлым взором. Вот ведь как бывает…

– Люблю… – неожиданно для себя прохрипел Потап.

Уже за столом, поглядывая на девушку, он, к своему ужасу, обнаружил, что незаметно для себя съел полкило предложенных конфет, а Надя продолжала пододвигать ему раскрытую коробку, без конца повторяя:

– Вы ешьте, ешьте!

Оставалось только наворачивать и хрустеть челюстями, поглядывая на «красу ненаглядную».

Расставались, смеясь, позабыв о прежней неловкости. Возникло ощущение, что они знают друг друга много лет. Понимали, что они люди одного поколения, даже одного возраста, следовательно, у них много общего, и вполне достаточно причин, чтобы увидеться в следующий раз.