Воровской дозор

– У меня к мистеру Хардману весьма срочное дело. Мне удалось заполучить три картины Лукаса Старшего, и я бы хотел посоветоваться с ним по этому вопросу.

– Приходите завтра в «Сотбис». Он будет на месте в десять часов утра.

– Вы меня неправильно поняли, я не хочу выставлять картины на аукцион. Мне бы хотелось обсудить с ним некоторые детали возможной сделки.

– Обождите минутку, – после продолжительной паузы отозвался все тот же голос.

Джонатан старался держаться естественно: глуповато пялился на потайные камеры, разок поковырялся в носу, как бы не подозревая о том, что является объектом пристального исследования: дом, в который он заявился, всегда настороженно относился к незапланированным визитам. Через несколько минут прозвучал все тот же спокойный голос:

– Проходите.

Металлическая калитка мягко и как бы сама собой распахнулась, и Смит прошел на территорию усадьбы, показавшейся ему еще более ухоженной, чем при взгляде на нее через металлические прутья. Из флигеля, выложенного красным кирпичом, вышел крепкий мужчина в черном костюме и доброжелательно произнес:

– Позвольте, я вас провожу.

Прошли по дорожке, усыпанной мелким гравием. Затем поднялись по небольшому крыльцу в дом. Здесь их встретил швейцар, столь же рослый. Судя по представительной фактуре, скорее всего, из бывших спецназовцев. После завершения военной карьеры судьба подсластила горьковатую пилюлю, прибив его к богатому дому. Судя по лоснящейся физиономии, столование в роскошном доме было отменное.

– Прошу вас, пойдемте за мной.

Пересекли холл и, поднявшись по широкой лестнице, оказались в точно таком же просторном ярко освещенном помещении.

– Постойте здесь, – предупредил швейцар.

Он подошел к широкой дубовой двери, расположенной напротив лестницы, негромко постучался и после короткого оклика вошел в комнату. Пробыл недолго, всего-то какую-то минуту, и, вернувшись в холл, бодро обратился к Джонатану:

– Прошу вас.

Смит уверенно прошел в приоткрытую дверь и сразу обратился к Хардману, сидевшему за деревянным старинным столом, со словами:

– Мистер Хардман, у меня конфиденциальный разговор, я бы хотел поговорить с вами наедине.

В глазах Хардмана, вдруг распрямившегося, плеснулось беспокойство, но любопытство, столь свойственное людям его профессии, взяло верх, и он лениво распорядился:

– Марк, побудь пока за дверью.

– Слушаюсь, сэр.

– Так что вы хотите мне сообщить? – спросил Хардман, когда дверь закрылась.

– Мне нужно знать, где сейчас Феоктистов.

– Что? – невольно приподнялся Хардман.

– И немедленно.

– А вы, оказывается, нахал. Вам не следовало сюда приходить, потому что я вынужден вышвырнуть вас вон.

– Не торопитесь с решениями, – предупредил Джонатан, – это может дорого вам обойтись. Я пришел не с пустыми руками. Если вы выставите меня за дверь, то уже завтра все ваши партнеры и клиенты получат уведомление о том, что «Сотбис» имеет секретное хранилище, в котором находятся краденые картины. Это ударит по вашей репутации и подорвет авторитет дома «Сотбис». Такого позора совет директоров вам не простит. Вашей деловой репутации придет конец, и вряд ли вы сумеете отыскать более доходное место. К тому же вы очень любите свою работу, уверен, что вам хватит благоразумия принять правильное решение.

– С чего вы решили, что такая комната существует?

– Взгляните сюда.

Джонатан подошел к столу и выложил несколько фотографий, на которых отчетливо был различим профиль Феоктистова, а рядом с ним – картина Лукаса Старшего, находящаяся в розыске. Можно было даже предположить, с какой именно точки был заснят зал – там, где стоял шкаф с античной посудой. Ирония заключалась в том, что половина шкафа была заполнена артефактами, выкопанными «черными археологами» из кургана, находящегося в национальном парке Крита. Фотографию можно было воспринимать неким намеком на то, что человеку, повесившему видеокамеру, было известно о многих тайных операциях «Сотбис».

Во всем этом присутствовала еще одна странность. Раз в неделю специально обученный персонал проходил по залу с приборами, способными уловить любое электромагнитное колебание. Однако за все это время ими не было выявлено ни одного «жучка», ни одной видеокамеры. А, судя по предоставленным снимкам, наблюдение за секретным отделом велось очень давно, и экспонаты были сняты с разных позиций.

Человек, сумевший организовать такое наблюдение, обладал немалыми возможностями. Не исключено, что он был один из членов совета. Вот только знать бы, кто именно?!

– Впечатляет, вижу, что вы очень хорошо подготовились к нашей встрече. Я могу быть уверен, что эти фотографии не уйдут дальше этих стен?

– Можете не беспокоиться, так и будет.

– И больше никакого шантажа?

– Я ручаюсь.

– Ну, хорошо… Надеюсь, что так… Он отправился к Феликсу Горбачу. Тот тоже русский, лет десять назад перебрался в Лондон из России. С Феоктистовым они старинные приятели.

– К Феликсу Горбачу? По какому именно адресу?

– Он живет на Риджент-стрит, дом не помню… Но можете посмотреть по справочнику. Феликс не делает тайны из своего местопроживания. Человек он довольно известный.

– Что ж, спасибо за разъяснения. Я вас больше не потревожу. И не вздумайте предупредить своего приятеля. Не будем осложнять наши добрые отношения. Еще вот что… не провожайте меня, я доберусь сам.

За Джонатаном никто не шел, а швейцар, видно, предупрежденный, затаился где-то в соседней комнате. Роскошь в особняке давила с каждого сантиметра стены – и это раздражало! Чистота кругом была близка к стерильной. Невольно думалось, что люди здесь не ходят, а просто парят. Возникал невероятный соблазн плюнуть на чистейший паркет и растереть тяжелыми каблуками. Но Джонатан удержался и, не ответив на добродушную улыбку плечистого привратника, вышел в зеленый, пропахший жасмином сад. Он был уверен, что за ним усиленно подсматривают из окон особняка. Остановившись под кустом сирени, достал телефон и набрал нужный номер:

– Вот что, Гарри, мне необходимо найти русского по фамилии Феоктистов. Скорее всего, он остановился у Феликса Горбача, проживающего на Риджент-стрит.

– Он тоже русский?

– Да… Не исключено, что квартир у Горбача несколько. Он довольно состоятельный человек, пробей их, узнай, кто в них проживает, и доложи!

– Сделаю, сэр!

– Все, договорились. – И Джонатан вышел через раскрытую калитку прямо в грохот многомиллионного города.

Захлопнув дверцу автомобиля, он как бы мгновенно отгородился от шума большого города и неожиданно почувствовал нахлынувший приступ тоски. Большую часть времени Джонатан бывал на людях и редко находил возможность, чтобы подумать о собственной судьбе, а подчас просто гнал от себя невеселые мысли о грядущем. А ведь значительную часть жизни он уже расплескал, неминуемо наступит день, когда на дне чаши окажутся только жалкие ее остатки. Чего же он добился к своим тридцати пяти годам? Много раз убивал, не единожды стреляли в него. Мог припомнить с пяток случаев, когда «костлявая» немилосердно морозила его своим дыханием. Сотни раз рисковал и того же требовал от других. И все свои подвиги совершал во имя Ее Величества, прекрасно осознавая, что ему не принадлежит даже собственная жизнь. И вот теперь, оставшись без службы, он с остротой понимал, как невероятно одинок: у него не было ни друзей, ни семьи, с ним оставалась только надломленная психика, которая требовала исхода, и ему едва ли не ежечасно приходилось прикладывать усилия, чтобы держать ее в узде. Особенно остро одиночество чувствовалось в плотной толпе. Вокруг не было ни одного знакомого лица, не встретить даже заинтересованного взгляда. От чувства одиночества начинали просто плавиться мозги, еще какая-то минута такого напряжения, и они просто растекутся по асфальту. Может, пришло время, чтобы хотя бы как-то подлатать свою личную жизнь?

Подняв трубку телефона, Смит произнес:

– Здравствуй, Элизабет.

– Здравствуй, Джонатан… Признаюсь, удивлена. Не думала, что ты мне позвонишь. Тебе так одиноко?

– Ты всегда понимала мое состояние… Мы вчера расстались с тобой не самым лучшим образом…

– Джонатан, ты, кажется, чего-то подзабыл. – Женщина была явно раздражена. – Ты прогнал меня ранним утром и сказал, чтобы я навсегда ушла из твоей жизни и забыла твой чертов адрес! Или я что-то путаю?

– Не буду скрывать, так оно и было, – после напряженного молчания признался Смит. Что поделаешь, он не всегда бывал с женщинами джентльменом. – Но на меня просто накатывает, не знаю, что… Прости меня, я был неправ. Ты же знаешь, я малость контуженный…