Воровской орден

«Гомосекс {так здесь называют лесбийскую любовь) — страшная вещь». Эти слова я слышал от многих старых арестанток. И это в самом деле так. Девчонка (молодая женщина) совершает пустячное или случайное, единственное в своей жизни преступление, но, втянутая в гомосекс, перерождается психологически, совершает на почве «любви» новые преступления.

Мне рассказывали десятки историй о «любовных треугольниках» и невероятно циничных и жестоких способах мести за «измену». В одном случае «он» использовал во время близости вьетнамский бальзам, от которого слабая половина осатанела от боли. В другом случае изменщица была насильственно пострижена и привязана к мусорному ящику.

Ради сохранения «любви» молодая и красивая женщина (она, а не «он» чаще всего проявляет верность) идет на любые нарушения режима. Чтобы «ублажать мужа», ворует на лагерном производстве пошивочный материал, продает его, чтобы купить чай или тео-федрин. Если партнершу сажают в штрафной изолятор, другая половина готовится встретить ее хорошим угощением и принятием какого-нибудь наркотика.

Если партнерша попадает в помещение камерного типа (ПКТ) на шесть месяцев, половина не выдерживает длительной разлуки. И совершенно сознательно идет на серьезное нарушение режима, только бы тоже попасть в ПКТ. Ее, естественно, сажают в другую камеру. И тогда партнерши идут на все, требуя, чтобы их соединили. Режут себя, глотают ложки, вскрывают вены, покушаются на самоубийство.

К одной женщине приехал взрослый сын, которого она не видела с тех пор, как сдала в детский дом. Администрация не знала, что делать. Эта женщина уже использовала свое право на одно трехсуточное свидание в год на сожительницу, которую ухитрилась вписать в личное дело под видом родственницы.

Некоторым парам, у которых сложились «глубокие отношения», жизнь в зоне становится невыносимой. Там они не имеют полной свободы для своей «любви». Их разводят по разным отрядам. С них не спускают глаз надзиратели и осведомительницы из числа арестанток. Если хотя бы у одной (у «него») впереди большой срок, они обе идут на то, чтобы провести эти годы в тюрьме: совершают хулиганское нападение на персонал, поджигают общежитие, покушаются на убийство какой-нибудь арестантки.

Если то или иное преступление, совершенное несовершеннолетней девчонкой (молодой женщиной) было случайным эпизодом в ее жизни, то заражение женским гомосексом делает ее психику неисправимо преступной. Развивается половая психопатия, истеричность, патологическое сладострастие, жестокость, атрофия материнского инстинкта, ненависть к нормальным женщинам, вызванная мыслью, что им доступы здоровые наслаждения. Лесбиянка уже не испытывает потребности начать нормальную жизнь. Даже стремление к свободе уже не имеет для нее прежней остроты.

Зараженная женским гомосексом и на свободе живет только с такой же женщиной. Перспектива снова попасть в колонию не очень пугает ни ту, ни другую. Поэтому они легко идут на новые преступления.

В некоторых колониях администрация, устав бороться, махнула рукой: делайте, что хотите, только выполняйте план. Давно подмечено: самые передовые бригады — те, где все разбились по стабильным парам.

Но сверху требуют бескомпромиссной борьбы, не отдавая отчета в том, что другим своим концом эта борьба бьет по тем, кто ее ведет. Стремление захватить парочку во время «лямура» превоащается в навязчивую страсть. Даже те, кто этой страсти не поддается, признают, что стали очень подозрительными, усматривая в обычных проявлениях нормального общения признаки сожительства. Постоянное муссирование темы лесбиянства вызывает у некоторых воспитательниц известный интерес, который немедленно подмечается опытными «сердцеедками», которые, подобно донжуанам, ведут счет своим «победам». Едва ли не в каждой колонии могут припомнить как минимум один факт совращения какой-нибудь сотрудницы. Не застрахованы от подобных ЧП и колонии для несовершеннолетних. Там тоже в роли «соблазнителя» выступают девчонки с мужским типом лица.

Ни одно негативное явление жизни осужденных нельзя ликвидировать по приказу, репрессиями. Его можно только видоизменить. Трудно застать парочку на месте любви. И потому ведется борьба с внешними признаками, которыми стараются себя выделить женщины, выполняющие роль мужчин.

Они укорачивают юбки, чтобы ходить в одних рейтузах, которые без юбки выглядят как брюки. Пытаются — с помощью косметики — придать лицу чисто мужские черты. Прическа у них, как правило, одного фасона — челкой. Они страшно стыдятся своего бюста и крепко перетягивают его, добиваясь почти полного высыхания грудных желез.

В некоторых колониях нарушением режима считается обыкновенное совместное чаепитие. Однохлебки (две совместно питающиеся женщины) автоматически расцениваются как бисексуальная пара. Зацикленный на «борьбе» персонал перестает сознавать, что есть и другие мотивы общения — потребность в дружбе, взаимной поддержке.

Мужчина довольно легко живет в неволе в одиночку. Женщине это не по силам. Она обязательно найдет для себя однохлебку. А следовательно, обязательно попадает под подозрение. И поэтому рассуждает так: «Даже если я буду чистой, мне все равно не поверят. Так лучше уж я буду иметь свои маленькие радости!»

Арестантки отличаются от арестантов и более развитой солидарностью. Мне приходилось выслушать немало историй, когда одна подруга (просто подруга) для того, чтобы поддержать другую, режет себя, вскрывает вены. Подобных примеров в мужских колониях почти нет. Но проявления тюремного товарищества опять-таки расценивается как свидетельство того, что «между ними что-то есть».

Преследование не столько самого лесбиянства, сколько его внешних признаков, которые часто бывают обманчивыми, привело к тому, что с каждым годом становится все больше взаимщиц, выполняющих женские и мужские функции попеременно. Подобные связи не требуют каких-то внешних отличительных признаков. И потому непонятно, как будет вестись борьба с этим новым явлением.

Тем, кто пишет инструкции для работников женских колоний, не мешало бы знать, что они организуют борьбу, в которой невозможно одержать победу. В любом скучении существ одного пола неизбежно возникает явление однополого сожительства. Даже в больших птичниках, при недостатке в петухах, одна из куриц берет на себя мужскую роль.

1990 г.

ПРЕСТУПНАЯ ЖЕНЩИНА

Если бы Ломброзо изучал наших сегодняшних заключенных, он никогда не разработал бы своей теории. В особенности, если бы посетил женские колонии общего режима, где характерные признаки (сильно развитая нижняя челюсть, искривленный или приплюснутый нос, лобные бугры, петлистые уши, косоглазие, западающий подбородок, выдающиеся скулы) можно наблюдать только в виде исключения.

Особенно обманчива внешность мошенниц. Им бы за учительским столом стоять. Или вести прием избирателей. «Депутатка, что ль?» — спросила старушка сына, деревенского мужика, разглядывая фотографию, полученную из колонии.

Однажды мне показали С. — активную участницу изнасилования. «Пьяная была, — объясняла она, опустив глаза. — Ребята попросили помочь. Ну, я и помогла». «С. пыталась вводить половой член Л. во влагалище Щ. Закрывала ей рот руками, чтобы она не кричала», — прочел я в приговоре и вспомнил, кого напоминает насильница из сибирского села. Миловидную актрису, играющую положительных героинь.

Многие лица в этой колонии потрясают не только страшной печатью низких страстей и неженских лишений. Многие лица излучают такую волю, решимость и незаурядность внутреннего содержания, что буквально просятся на полотно. Вглядевшись в эти лица, укрепляешься в мысли, что многим из этих женщин природа назначала другую роль, другую судьбу.

В Березниковской колонии мне подарили кипу цветных фотографий. На них запечатлены участницы смотра художественной самодеятельности. Они поют, танцуют, играют на баяне, на пианино… Кто ни разглядывает, никто не догадывается, что на снимках — особо опасные рецидивистки.