Ворожея: Лёд и Пламень

Слова Проши заставили ведьму задуматься. Хотелось разгадать загадку, но что за царь, какая тьма — она так и не поняла. Как и то, почему князь не доживет до седин, если явится один. Чем больше она думала, тем сложнее, заковыристее ей казалась загадка. Плюнула она на это и решила, что пусть князь голову ломает и та, что ему судьбой напрядена.

Весна и лето всегда были порой трудной, не до долгих размышлений в эту пору. Нужно было запасы припасти на долгую, холодную зиму. А потому начинать надо было, едва снег сходит. Гранька, кикимора и подруга бабки, обещалась помочь посадить репу да тыквы. Но сперва требовалось обряд провести — отомкнуть землю после холодов и посеять зерно, без которого не будет хлеба. К нему-то и готовилась новая болотная ведьма, или ягиня, как ее звали деревенские.

А пока она наблюдала, как домовой с Тишкой распахивают мерзлую землю, чтобы скорее отогрелась. И готовила угощение Полевику. Ясиня завсегда тому приносила на край пахоты крынку молока да каравай хлеба. Земли на болоте было немного, но задобренный ведьмой дух завсегда помогал с урожаем.

А ей пора идти огород готовить. Бабка приучила ее садить репу, капусту, гречихи немного да овса с пшеницей. На хлеб да каши. Была грядка и под тыкву с огурцами. Тишка помогал грибов намочить да насолить.

Вечером Вила распустила волосы, надела белую, простую, тонкого льна рубаху. И вышла на распаханную землю. Прошка и Тишка, заведомо упрежденные, носа из дому не казали. Гранька их там приспособила пироги помочь ей испечь. А потому никто не мешал ягине провести необходимые действия.

Скинув рубаху, Вила легла на землю и стала по ней кататься, приговаривая слова обрядовой песни:

«Отец наш Род,

Землю разбуди,

Семена прими,

Урожай роди».

Она знала, что, глядя на тело женщины, Род окропит семенем своим землю, в которую она после обряда посеет семена, и урожай будет хорошим.

Ведьма каталась по земле, приговаривая слова заговора, пока не почувствовала, что земля готова принять семена. Этот обряд проводился каждый год в каждом селе и деревне. Он был призван обеспечить хороший урожай и плодородие земли. Считалось, что тело женщины обладает особой силой, которая может передаваться земле и способствовать ее плодородию. Поэтому для проведения обряда выбирали самую плодовитую и здоровую бабу в деревне.

Посеяв семена, девушка оделась и отправилась в дом. Там уже вкусно пахло пирогами с капустой и зайчатиной. Тишка ещё вчера поймал беляка и принёс им. Он частенько угощал дичью ягинь, которые, в свою очередь, привечали уже изрядно подросшего упыря. Вилька так и вовсе его кем-то вроде брата считала. Почитай, он же её и спас. Иначе бы разодрали её его родичи.

Несмотря на славу кровожадных тварей, Тишка был спокойным. На людей не кидался, ловил дичь по лесам. А ещё мог и подсобить чем. Ясиня говорила внучке, что из-за чего-то в нём осталось духа человеческого малая толика, когда другие, становясь упырями, облик людской теряли вовсе и лишь крови жаждали. От того, видать, родичи Тишку и не жаловали, не видели в нём своего. Люди тоже принимать этого недоупыря не желали, так и прибился он к ведьме, что жила на болоте.

После смерти Ясини Тишка и вовсе поселился в избе, жил в клети, где раньше ютилась Вилька. В отличие от бабки она была добрее, но к людям, как и Ясиня, не ходила, считала, что незачем. Отвары да мази в деревни по-прежнему носил Прошка, принося взамен молоко с мясом, иногда творог и масло. Вот и назавтра нужно было отнести Гориславе настойку мухоморовую, что вылакали эти две бессовестные рожи. Вздохнув, Вила налила в бутыль нового зелья и прибрала в корзину. До деревни, где жила Горка, несколько часов ходу. Проша встанет засветло, чтобы к вечеру управиться.

Закончив приготовления, ягиня распустила волосы и села на постель. Сон никак не шел. Она вспоминала рассказы бабки о том, как та князя Светозара спасла и чем тот ей отплатил. И все больше убеждалась, что жить среди людей ей не хочется. Лживые они, не умеют ценить добро, им сделанное.

Ясиня сына его спасла, а что в ответ? Была изгнана жить на болотах. Люди с окрестных деревень хоть и просили помощи, но сами избы сторонились, бабку нечистой силой считали. А тот же Тишка, спасенный бабкой от анчутки, что хотел над упыренком подшутить, да чуть не утопил, отличался верностью, почти собачьей.

Русалка, которой она кушак подарила, тоже завсегда приплывала ее проведать. Хоть и не помогло это ей уйти в Навь, но помнила та доброту. Рыбы могла принести и просто посидеть на берегу, поболтать. Подруг у Вильфриды не было, она как-то попробовала в лесу заговорить с деревенскими девками, так те ее шишками закидали, а потому была рада даже общению с русалкой.

Водяной их тоже не обижал, мог жемчужину красивую подарить или раков наловить.

С этими мыслями она легла в кровать и накрылась шкурой, подаренной лесовиком. И зачем этим людям помогать? Явится князь, сказать, что не ведает ничего про меч, и пусть катится восвояси. С чего она ему помогать станет? Его прадед сильно бабку ее обидел, а она теперь ему меч сыскать помоги. Вот еще. Лучше сама отыщет. Такой силы оружие и ей самой сгодиться может. И почему Ясиня вечно горевала о том, что так и не стала ведьмой княжеской? Про Бажану вспоминала, а та сгинула, ее и искать никто не стал. Неблагодарно людское племя, прав в этом Прошка.

Во сне ей привиделась бабка. Ясиня стояла подле кровати и гладила морщинистой рукой по волосам.

— Не горячись, девка. Мара-то в тебе говорит. Хочет с пути сбить. Ты и сама племени людского. Их и держаться надобно. То, как со мной обошлись, и моя вина. Не во всём я с тобой честна была.

Рассказала, как они с Лешим обманули князя. Что поверила нечисти и хотела таким способом стать ведьмой самого древлянского правителя. Позволила сгубить Бажану ради своих честолюбивых помыслов.

— Тебе судьба уготована богами яркая. В две нити Макошь прядет твою жизнь. По какому пути пойти, только ты сама выбрать сможешь. Стать Мары жрицей и соратницей верной, да людей губить, или же верной подругой и советницей князя. И вместе с ним Русь от гибели спасти. Но как оно станется, никто не ведает, ни я, ни Мара, ни сама матушка Макошь. Лишь ты сможешь дороженьку свою проложить. Лишь тебе под силу с богами тягаться. Оттого и меч приняла. Знала, что будет у меня внучка, да силы такой, что мне и неведома. А как ее сыскать, сама вскоре поймёшь, как за мечом князь явится. Но то когда будет. А пока спи, моя искорка ясная. Не тревожься понапрасну.

Провела рукой по голове ее и исчезла, как и не было. Вильфрида подскочила на кровати. Сердце бешено стучало в груди. И пойми, бабка ли то приходила, правда, аль от думок да рассказов Прошки что примерещилось. Спустив с постели босые ноги, дошла до кадушки с водой, омыла лицо, попила из пригоршни. И села на лавку. Тут и домовой встал.

— Чаго не спишь? — спросил он.

Вила рассказывала ему про странный сон. Прошка задумался.

— Утро вечера мудренее, ложись-ка, девка, спать. Как оно будет, время покажет. Явится ежели князь, тогда и думать станешь, помогать ему иль Маре. А пока нечего печалиться. Даже ежели бабка твоя нечисти помогала, сына княжьего она спасла. Да и не от злого умысла помогала, Лес важен был. Но что теперь прошлое ворошить. Спи, ступай, а я в деревню.

Вильфрида вернулась в постель, а домовой выскользнул из избы и потрусил по тропинке меж болотных кочек. То, что девке судьба непростая уготована, знал он давно, но не хотел раньше времени ту тревожить. Время всё по местам расставит, а боги путь верный ей укажут.

Дальняя дорога

— Севка! — Светозар спустился с крыльца и окрикнул конюшего.

Тот похлопал вороного жеребца по крупу и, обтерев руки, поспешил к князю.

Светозар, наряженный в темную шерстяную рубаху, подпоясанную ярко вышитым кушаком, плотные шерстяные штаны ладно сидели на статной фигуре, стоял у терема. На ногах у князя были высокие сапоги из мягкой кожи, отороченные мехом. Вотола из мягкого войлока лежала на широких плечах. Собираясь в походы, князь старался одеваться неброско, практично. Вот и сейчас он скорее походил на зажиточного крестьянина, чем на князя древлянских земель.