Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Из Книги Эзры

3

Письменный стол Патрика Гордона-Смита, кавалера Ордена Британской Империи и помощника верховного комиссара правительства Палестины, ничем не отличался от обычных полированных столов красного дерева, какие можно видеть в любом универсальном магазине. Как бы компенсируя его заурядность, из высоких окон временного помещения правительственных канцелярий при гостинице монастыря св. Павла открывался великолепный вид на стены Старого города, построенные султаном Сулейманом Великолепным из огромных, цвета охры, камней, из которых иные, судя по особенностям обработки, сохранились со времен римского владычества и когда-то были частью внешней стены Храма Ирода.

Слегка наклонившись влево, П. Гордон-Смит мог наблюдать прямо со своего кресла пыльную и пахучую, но чрезвычайно живописную мешанину из ослов, верблюдов и арабов перед Дамасскими воротами. Несмотря на резкие крики продавцов лимонада, шипение старого граммофона с террасы ближайшего кафе, звяканье овечьих колокольчиков и беспрерывные сигналы машин, в этом зрелище было что-то нереальное, как будто внезапно ожила средневековая гравюра с изображением паломничества в Иерусалим. Это было одно из немногих мест города, которое евреи не успели изуродовать вульгарными современными постройками и которые вообще редко посещались евреями. так как весь арабский квартал к северу от Старого города был нынче для них небезопасен.

П. Гордон-Смит с усталым видом взял с желтого подноса лежащий сверху документ. Это был протест армянской общины против нарушения «статуса кво» в церкви Рождества в Вифлееме, так как после ежегодной уборки завеса, отделяющая православную часть храма, была укреплена с помощью первого верхнего крюка на столбе к юго-востоку от левого спуска к яслям.

По утрам помощник верховного комиссара имея привычку прежде всего разбирать не слишком срочные бумаги с желтого подноса, потом переходить к голубому, а уж после всего заниматься самыми срочными материалами с красного подноса. С годами привычка укоренилась так глубоко, что другой порядок работы показался бы ему эксцентричностью, дурным тоном. Однажды, вынужденный объяснить своя действия — хотя он терпеть не мог объяснений личного характера, попахивающих психологией, — он попытался это сделать. «Полагаю, — сказал он в своей обычной осторожной манере, — что истолковать рационально подобные действия вообще невозможно. Хотя, если вдуматься, все очень просто: о так называемых срочных делах все равно позаботятся, а прочие могут остаться без внимания. Так мать, повинуясь инстинкту социальной справедливости, спешит прежде всего выдать замуж некрасивую дочь».

Хорошенькая переводчица-еврейка, задавшая ему с невинным видом этот несколько вольный вопрос, была озадачена таким логическим финтом. Помощник верховного комиссара внутренне посмеивался. Он-то знал, что в действительности объяснение его поступкам следовало бы искать в далеком детстве, когда он прочно усвоил неписаный закон: неприлично слишком увлекаться чем бы то ни было кроме спорта. Сдерживать свои импульсы стало для него условным рефлексом. По правде говоря, нынешней своей работой ой был довольно-таки увлечен, — слабость, которую ой успешно скрывал под маской усталости и скуки. Тем непростительнее было бы ворваться в кабинет, скинуть шляпу и наброситься на важные дела, как лавочник на новые заказы.

Итак, обратиться сначала к желтому подносу, приберегая красный напоследок, было для него в действительности не только проявлением здравого смысла, как он растолковал бестактной переводчице, но также и тех свойств, говорить о которых не подобало, ибо прозвучало бы это слишком претенциозно. Свойства в эти были: уважение к традиции, достоинство, манеры. Ценность ритуала возрастала от того, что помощник верховного комиссара проделывал его, находясь в своем кабинете один. В присутствии подчиненных он в позволял себе изредка менять порядок работы, ибо вежливость велит нам иногда снисходить до уровня другого человека, чтобы его не обидеть. Приходится же, например, есть пальцами в доме араба и делать вид, что тебе это нравится, или спорить с евреями о юридических тонкостях, не показывая вида, что эти тонкости не имеют никакого значения.

Помощник верховного комиссара взял со стола стальной верблюжий колокольчик, прикосновение к которому каждый раз доставляло ему истинно чувственное удовольствие, позвонил и попросил своего личного секретаря мисс Кларк поискать в подшивках, касающихся распределения прав и обязанностей между различными общинами в Святых местах, документы о «статус кво» в церкви Рождества в Вифлееме. Следующий документ, который он взял с подноса, был протестом антисионистской фракции раввината против якобы имеющих место нарушений правил забоя скота со стороны их собратий из просионистской фракции. Едва он прочел протест, вернулась мисс Кларк с нужными документами — отчетом 1920 года арабского заместителя инспектора губернатору Иерусалима сэру Рональду Сторсу. В этом отчете вышеуказанные права и обязанности были замечательно четко определены. Их нарушение приводило раза два в год к кровавым столкновениям между священнослужителями различных вероучений. Под заголовком «Церковь Рождества, ее уборка» в отчете говорилось:

1. В православной части храма окна, выходящие на юг, могут открываться только на время уборки.

2. Православные могут поставить в армянском приделе лестницу для чистки верхней части придела, начиная с карниза.

3. Армяне имеют право чистить северную часть колоннады, в которой помещается православный амвон, только до карниза.

4. По взаимному соглашению устанавливается нижеследующее:

а/. Православные должны закреплять свод завес на нижнем крюке № 2 у основания колонны, расположенной к юго-востоку от левых ступеней, ведущих к яслям. (Этот пункт помощник верховного комиссара подчеркнул синим карандашом).

б/. Вдоль той же колонны естественным образом должен спускаться католический завес, с просветом в 16 см между ним и завесом православным.

в/. Крюк № 1 должен оставаться неиспользованным. (Этот пункт помощник верховного комиссара подчеркнул дважды).

5. В случае инициативы со стороны правительства в деле уборки любой части храма необходимый инвентарь должен быть также правительственным.

6. Вышеуказанный порядок может быть изменен в случае издания в период, предшествующий следующей годичной уборке, соответствующих официальных документов.

— Армяне правы, — сказал помощник верховного комиссара, — дело чистое. Все бы дела были такими.

Мисс Кларк издала один из своих утвердительных возгласов. Она безгранично восхищалась патроном — истерзанным всеми этими ужасными местными сектами, общинами и Бог знает, как их звать, — но всегда спокойным, вежливым и мягким. Чтобы облегчить его бремя, она старалась работать быстро, прилежно, почти не выдавая своего присутствия и выражая свое мнение главным образом с помощью утвердительных возгласов, в которых только и выражались ее подавленные дисциплиной чувства. Помощник верховного комиссара вскоре привык к этим звукам и воспринимал их как экономичный эквивалент словам «да, мистер Гордон-Смит». Скрытый за этими звуками эмоциональный подтекст он предпочитал игнорировать.

Он продиктовал две короткие записки ко второму секретарю, поручая ему составить проект ответа на армянский протест и пообещать (в шестой или седьмой раз) сделать запрос по поводу убоя скота.

Следующим номером был десяток писем с переводами на английский язык от разных арабских нотаблей и деревенских мухтаров, принадлежащих к умеренной парши Нашашиби. В письмах выражалась лояльность к правительству и просьба о защите от террористических банд. В двух письмах ставился наивный вопрос: справедливы ли слухи, что правительство заинтересовано в арабском терроре как средстве избавления от евреев? Если да, то не прикажет ли правительство террористам, чтобы они прекратили вымогательство денег у арабов? Этот вопрос, однако, относился к военному ведомству и к уголовно-следственному отделу.

Передавая письма мисс Кларк, помощник верховного комиссара на секунду задержался мыслью на своем племяннике, младшем офицере Джимми, который неделю назад в стычке с арабскими террористами, напавшими на еврейское поселение, потерял ногу. Слегка смутившись от того, что позволил личным эмоциям вкрасться в дела, он обратился к голубому подносу. Первый документ был отпечатан на знакомом бланке Сионистской экзекутивы и сопровождался знакомой же подписью мистера Гликштейна. Гликштейн просил встречи с Его Превосходительством по поводу репатриации в страну 10 тысяч детей из Германии. Поперек письма энергичным почерком Его Превосходительства было выведено: «Отказать. Дело окончательно решено Заявлением секретаря по делам колоний за № 24 в Палате общин и 8 декабря в Палате лордов».

Помощник верховного комиссара повернулся к мисс Кларк, озабоченно улыбаясь:

— Упорный парень наш мистер Гликштейн, не правда ли?

Мисс Кларк издала свой утвердительный звук, в нем, с одной стороны, выражалось сочувствие шефу, которому Его Превосходительство в очередной раз сплавляет неприятное дело, а с другой — неодобрение по адресу назойливого Гликштейна с его золотыми зубами.

— Напишите, что, к сожалению, Его Превосходительство не может повидать мистера Гликштейна, но что я буду рад с ним поговорить в следующий понедельник в 11 часов.