Восемь Драконов и Серебряная Змея

— Ко мне, славные воины великой Сун! — вскричал он как можно громче. — Я, генерал Хань Гочжун, клянусь не отступать, пока все северные варвары не будут изгнаны с наших земель! — обернувшись к своим воинам, он громко прошептал:

— Шумите.

Те поняли его верно, и принялись истошно вопить боевые кличи, рубить опорные жерди палаток, и швырять в разные стороны техники ци, наводя как можно больше беспорядка. Братья Ю дружно колотили саблями по щитам, издавая грохот, достойный мчащейся панцирной конницы. Сам Шэчи не остался в стороне, ударив техникой Ладони Сяояо в ближайший шатер, чем заставил его на мгновение воспарить в небо, словно диковинный летучий корабль. Поднятая суматоха охватила и солдат Ляо, что в панике заметались по лагерю. Шэчи еще несколько раз провозглашал звучные кличи от имени генерала Ханя, мысленно прося у того прощения за эти полные театральной напыщенности клятвы и обещания.

Шум и беспорядок, устраиваемый киданями, достиг своего пика, распространившись много дальше группки из двадцати сунских воинов, давших ему начало. Инь Шэчи знаками приказал товарищам прекратить шум, что заняло некоторое время, и, выхватив меч, указал на растерянных врагов, бегущих кто куда. Краем глаза, он заметил Му Ваньцин, вставшую рядом, и сверкнувшее в отсветах пожара лезвие ее клинка. Довольно улыбнувшись, он бросился вперед, и врубился в толпу ляосцев, сражая их одного за другим. Его небольшое войско последовало за ним, сплоченным строем навалившись на киданей, напуганных и растерянных.

Их дружный натиск собрал кровавую жатву — воины Ляо, сонные, неодетые, и, зачастую, безоружные, падали от их ударов, словно спелые колосья под серпом. Сабли и щиты братьев Ю, клинки Шэчи и Ваньцин, мечи Шань Чжэна и его сыновей, и посохи шаолиньских монахов снова и снова настигали солдат принца Чу, калеча и убивая. Казалось, сунские воители без труда проложат себе кровавую дорогу через весь лагерь, но вот, случилось то, что должно было случиться рано или поздно. Пробившись сквозь очередную группу в страхе бегущих врагов, Шэчи с соратниками наткнулись на несокрушимую стену башенных щитов, ощетинившуюся копейными остриями. Часть солдат Ляо сумела организоваться, и намеревалась дать отпор немногочисленным воинам, дерзко вторгшимся в их лагерь.

— Стоять! — рявкнул Инь Шэчи, вскидывая кулак вверх. — Братья Ю, со мной! — и, не медля ни мгновения, он кинулся прямо на железный строй киданей.

Мощным ударом меча он срубил с древка целящее в него копейное острие, и, прыгнув вперед, ударил обеими ногами в середину высокого щита, отбрасывая киданьского пехотинца назад. Тут же, кувыркнувшись и вскочив на ноги, Шэчи взмахнул мечом, разя соседей упавшего, смешивая и расстраивая вражеские ряды. Как он и рассчитывал, надежно прикрытые щитами Ю Цзюй и Ю Цзи также сумели пробиться сквозь частокол киданьских копий, и сейчас отчаянно рубились с врагом в ближнем бою.

— Ко мне! — закричал юноша, метнувшись вдоль вражеского строя, и яростно работая мечом. Клинок, откованный ваньчэнским мастером, рубил и колол, легко пробивая кожаные доспехи, разрубая древки копий, и отражая вражеские удары. — Все в атаку! Вперед!

Он набросился на киданей, тесня их ударами меча, не давая им вновь собраться и выставить сплошную стену щитов. Фигура в черном и красном встала у его плеча, и очередной солдат Ляо пал, пронзенный стремительным росчерком сверкнувшей стали — Му Ваньцин не оставила своего мужа. Вдвоем, они вновь прошли сквозь вражеский строй, оставляя за собой неподвижные трупы, и вновь атаковали киданей, не давая им роздыху. Ожесточенная рубка, казалось, длилась целую вечность, и когда Шэчи заколол последнего врага, и устало утер пот, он невольно подумал, что в этой отчаянной схватке они положили, самое малое, сотню солдат Ляо. Многочисленные трупы, усеявшие окровавленную траву вокруг, казались не меньше чем побежденной армией.

Инь Шэчи устало улыбнулся, но слова ободрения и благодарности, обращенные к соратникам, застряли в его глотке. Он разглядел неразрывную стену металла, что высилась со всех четырех направлений, поблескивая в неверном свете огней. Колеблющееся пламя факелов и отсветы все полыхающих пожаров отражались в многочисленных копейных остриях, железных прямоугольниках тяжелых щитов, и горящих яростью глазах киданей. Сунские воины были окружены, и взявшие их в кольцо враги превосходили их численностью во много раз. Прозвучали громогласные выкрики вражеских командиров, и две из четырех сторон сверкающего железом квадрата сдвинулись навстречу друг другу, сделав слаженный, тяжеловесный шаг.

— В круг, спина к спине! — крикнул Инь Шэчи. — Держимся! Если мы и умрем сегодня, то отправим множество киданей в Диюй впереди нас! — и, вскинув меч к сияющим в темной вышине звездам, он прокричал на пределе сил глотки:

— Ваньсуй[5]!

Его соратники подхватили этот клич, дружно и грозно, на мгновение заставив киданьскую пехоту сбиться с шага. Но солдаты Ляо, подстегиваемые командными окриками своих военачальников, тут же возобновили свою неотвратимую поступь, и вскоре, их копья нанесли свой первый удар.

Длинные шесты шаолиньских монахов сумели сдержать вражеский натиск, упершись в щиты. Клинки сунских воителей успешно отражали копейные удары, а те немногие, что еще имели в запасе тайное оружие, отвечали врагу, разя солдат Ляо поверх щитов, и в щели между ними. Но кольцо воинов Сун понемногу сжималось под неумолимым давлением киданей, и близок был миг, когда Инь Шэчи с соратниками не смогли бы сражаться, прижатые к вражеским щитам, и распятые на копьях.

Перерубив очередное копье, Шэчи устало опустил клинок, давая отдых оружной руке. Он не думал и не рассуждал сейчас, забыв обо всем, кроме одного: держаться, и не давать врагу сразить его соратников. Кидани уже пустили кровь его маленькому войску. Ю Цзи был тяжело ранен, и его брат, взяв щиты в обе руки, из последних сил прикрывал его и себя. Младший из сыновей Шань Чжэна, Шань Сяошань, лежал у ног братьев и отца, и его застывшие глаза глядели в небо с удивлением и обидой, словно юный воин до конца не верил в настигшую его смерть. Один из монахов, Сюйчжи, сидел на траве, бледный, как смерть, и безуспешно пытался остановить кровь, текущую из глубокой копейной раны в груди. Остальные держались на пределе сил, и заметно было, что они не продержатся долго.

— Шэчи! Сигнал! — звонкий возглас Му Ваньцин вдребезги разбил овладевшее юношей оцепенение, даря надежду, и вместе с ней — прилив сил. Подняв голову, Инь Шэчи заметил дымный хвост сигнальной хлопушки, повисшей над киданьским лагерем.

— Все ко мне! — крикнул он. — Ближе, ближе! — его немногочисленный отряд сбился в плотную кучу, прижимаясь друг к другу.

— Сюйли, Сюйвэнь, — обратился Шэчи к двум монахам, с трудом припомнив их имена. — Возьмите своего товарища на руки! Господин Шань, пусть ваши дети помогут младшему Ю! — его распоряжения были выполнены немедленно. Пехота Ляо пока что не успела опомниться после странного отступления своих врагов, и замерла на месте, но их ступор обещал продлиться недолго.

— Прорываемся! — рявкнул Инь Шэчи. — Всем держаться за мной! — и, напрягая меридианы, он отправил в киданьский строй технику Ладони Сяояо.

Волна ци ударила во врага, и сокрушила сталь, дерево, кожу, и людей — Шэчи не пожалел сил на эту отчаянную атаку. Он тут же ринулся в пробитую брешь, и его меч, мелькнув неотвратимым вестником смерти, не позволил ей сомкнуться — два киданя упали, заливая траву кровью и мозгом из раскроенных черепов. Над плечом юноши едва слышно свистнула стрелка, и еще один враг пал вместе со своим щитом — жена неустанно поддерживала мужа. Инь Шэчи снова ударил сметающей волной внутренней энергии, раскидывая солдат Ляо, и вновь ринулся вперед, разя мечом направо и налево. Кидани, не выдержав, попятились от этого неостановимого натиска, и сунские воины вырвались из смертельной хватки вражеского окружения. Применив технику шагов, они метнулись прочь со скоростью, недостижимой для простого человека, оставляя позади врагов, мертвых и побежденных.

Примечания

[1] Сунский ли примерно равен полукилометру.

[2] Нюйва — одно из китайских прабожеств, женщина со змеиным хвостом вместо ног. Вылепила человечество из глины, но неравномерно: вельможи и правители были сделаны вручную, а бедняки и простолюдины — посредством стряхивания глиняных комьев с веревки.

[3] «Да восславится Будда» — моя литературизация «эмито фо», дословно, «Будда Амитабха». Китайские чань-буддисты используют эту фразу по самым разным поводам, не в последнюю очередь — как приветствие.