Восемь недель

Внезапно Аарон протягивает руку к моему лицу, его большой палец крепко поглаживает кожу прямо под моей нижней губой.

Я наблюдаю за его лицом, его взгляд задерживается на моих губах. Черты его лица мягкие, в уголках губ скользит улыбка. Но его глаза полны восхищения и, возможно, намеком на надежду. Надежда на что? Я не знаю, и не уверена, что хочу это знать.

— Красный — не твой цвет, — говорю я ему, разглядывая кусочки красной помады, размазанные не только на его губах, но и вокруг них. — Ты пробовал фиолетовый? Это дополнит цвет твоих глаз, так что они должны выделяться

— Для этого ты у меня есть, Льдинка, — отвечает он. — Ты всегда ходишь фиолетовая.

Я ненавижу, ненавижу, ненавижу то, что он прав. Я ношу много фиолетового каждый день.

Аарон ерзает подо мной, вытаскивая из кармана салфетку. Он разворачивает её и начинает удалять остатки помады с губ, не видя, куда их вытирать. Избавляя его от страданий, я забираю у него ткань и помогаю ему отмыться.

Вскоре после этого мне приходится иметь дело с Аароном, который почти падает с лестницы, жалуясь на то, насколько ненадежна эта лестница и что её следует вывести из строя, на что я напоминаю ему, что эта лестница обычная, а не какая-то причудливая лестница. Не электрическая, которая может выйти из строя.

ГЛАВА 31

«Ведь в небе, полном звёзд, я, кажется, видел тебя» — A Sky Full of Stars by Coldplay

София

— Я слышала, что они дружат с юных лет. Вероятно, это единственная причина, по которой кто-то вроде него когда-либо встречался бы с такой, как София.

Я закатываю глаза на голос одной из деревенских сплетниц. Лена всегда была дивой. Она думает, что она такая замечательная, у нее на все есть свое мнение, и она убеждена, что знает все лучше всех. Всегда. Я ей тоже никогда не нравилась, поэтому я не удивляюсь ее сплетням обо мне.

Но, эй, по крайней мере, она говорит на языке, которого Аарон не понимает. Я уверена, если бы он услышал, как она это говорит, он бы открыл рот и произнес несколько слов, о которых я бы в конечном итоге пожалела.

— Льдинка.

Я отворачиваюсь от Лены и её ассистента и смотрю на Аарона. Эмилию действительно нельзя назвать лучшей подругой, по крайней мере, когда она делает все для Лены. Например, домашние задания, домашние хлопоты и многое другое.

— Никс.

— Твой отец уже раз пять звал тебя по имени. Я думаю, он хочет поговорить с тобой.

Мой отец? Хочет поговорить со мной? Я так не думаю.

Я оглядываю сарай в поисках отца. К моему удивлению, когда мой взгляд останавливается на нем, он уже смотрит на меня с легкой улыбкой на губах.

Неужели он действительно хочет со мной поговорить?

Улыбка с его губ исчезает так же быстро, как и появилась, строгое выражение застывает на его лице. Он жестом предлагает мне выйти на улицу, и когда мои брови в замешательстве опускаются, он делает какой-то жест, который выглядит то ли как улетающий фонарь, то ли он хочет, чтобы я помогла кому-то? Я просто предполагаю, что он имеет в виду первое, поскольку вся эта тусовка посвящена фонарям.

Это придумали несколько жителей деревни после того, как пропала одна из дочерей нашего соседа. Останки её тела нашли три месяца спустя или предполагают, что это были её. На теле отсутствовала кожа, чего, как я полагаю, и следовало ожидать, когда ваше безжизненное тело бросили в озеро, наполненное рыбой и другими животными, живущими в воде.

Ровно девять лет назад в этот день она пропала. В тот день ей только исполнилось двенадцать. Ника и её друзья хотели еще немного задержаться… но так и не вернулись. Её друзья вернулись через два дня, в смятении. Никто из них не помнил, что произошло, но все могли сказать, что произошло что-то действительно плохое.

Если бы мой отец не настоял на том, чтобы я вернулась домой, потому что на следующее утро нам нужно было успеть на рейс, я бы была частью этой группы. Не думаю, что когда-либо я была более благодарна отцу за его упрямство, как бы плохо это ни звучало.

Через год семья лучшей подруги Ники предложила устроить для Ники небольшую вечеринку, праздник фонарей, потому что Ника любила фонарики. Теперь это ежегодное мероприятие. Все её друзья и семья приходят сюда и пишут ей сообщения или пожелания на фонариках, прежде чем отправить их в небо. Благодаря этому её родители и сестры чувствуют себя немного лучше.

Когда мой отец подходит к нам с Аароном, я хватаю за руку своего фальшивого парня и вытаскиваю его из сарая. Он умно поступил, взяв куртку, я, к сожалению, сняла свою, как только мы вошли в сарай, а это значит, что теперь я медленно замерзну насмерть, поскольку на улице около минус пяти градусов.

— Ты дрожишь, — говорит Аарон, кладя руку мне на поясницу и направляя меня ко всем остальным людям. Они рассредоточились по небольшому полю за сараем, готовя фонари к взлету. Некоторые уже зажжены, держатся, чтобы уже не взлететь.

— Немного холодно. — Ни хрена себе, капитан очевидность

Аарон посмеивается, его рука ускользает от моего тела.

— Надо было надеть куртку. — Когда мы подходим к задержке и мне вручают фонарь и маркер, я чувствую, как кто-то — определенно Аарон — накидывает мне на плечи какую-то ткань. Он ходит вокруг меня, пока мы не оказываемся лицом к лицу, и забирает у меня фонарь. — Засунь руки в рукава.

Я чувствую себя ужасно, потому что делаю это без колебаний. Это моя вина, что я забыла надеть куртку перед тем, как выбежать на улицу, хотя знала, что на улице более чем холодно. Я прекрасно понимала, что идет снег, и что снег на земле доходит мне до икр. Нет оправдания тому, почему я не надела куртку. И теперь Аарон скорее замерзнет, отдавая мне свою куртку, чем отмахнется от моей глупости.

— Спасибо, но…

— Пожалуйста, — Аарон улыбается мне. Его улыбка всегда такая теплая, искренняя. Это действительно привлекательно. Просто глядя на Аарона, я заставляю себя молчать, борясь с желанием произнести слова, которые я хотела ему послать, когда пару лет назад случайно нашла его аккаунт в Facebook.

А потом он улыбается… О боже, его улыбка.

Это заставляет мое сердце сжиматься странным образом. Так, как никогда раньше не сжималось. Всегда возникает боль, когда я вспоминаю, что он никогда не будет моим таким, каким я хочу. Таким, каким он обещал быть. Но опять же, он пообещал это, когда нам было восемь. Ладно, ему было восемь, мне все еще было семь. Хотя бы на два месяца. Это не делает ситуацию лучше.

— И что нам с этим делать? — спрашивает он, держа фонарь в руках так, чтобы он оказался в моем поле зрения.

Я глубоко вздыхаю. Нам осталось чуть меньше двух недель, а я уже отключаюсь, думаю, мечтаю об Аароне, когда он оказывается прямо передо мной.

— Мы посылаем сообщение Нике, — говорю я ему, снимая колпачок с шулера. Аарон выглядит немного растерянным, но не спрашивает.

Да, он не знает, что произошло.

Поэтому я провожу следующую минуту, рассказывая ему об ужасной ночи, о том, что за ней последовало, и о том, как это превратилось в ежегодный «фестиваль фонарей». Он не получает обширной истории, только краткое изложение, чтобы знать достаточно.