Восемнадцать дней

— Гм, — хмыкнул гном, вылезая из бочки и усаживаясь на нее верхом, — мальчик попросил меня прислать ему хороший сон. Покачаю-ка я его легонько, чтобы он рассмеялся во сне.

Вытянув руки, он снова ухватился за перила и потянул дом, качнув его взад и вперед раз десять или двадцать. Мальчик проснулся и посмотрел в окошко. «Что за ночь, — подумал он, — наш дом носит воду из Дуная и поливает грядки с луком». Вдруг он заметил гнома и понял, чьи это проделки. Он ничего не сказал, тихонько открыл окошко и, когда дом снова спустился к реке, прыгнул на бочку и закричал:

— Что ты вытворяешь? Я тебе плачу жалование, а ты не даешь мне спать?

— Мои сапоги! — взвизгнул вместо ответа гном. — Смотри, они убегают. Хозяин! — затеребил он Бэникэ. — Помоги мне, выручи! Без сапожек из красного шелка меня выгонят из личной охраны луны.

— Я им уши оторву! — пригрозил мальчик и свистнул три раза.

Лошадка сразу же примчалась к берегу Дуная, вздрагивая от нетерпения. Бэникэ вскочил в седло, гном пристроился за его спиной, и лошадка пустилась вскачь. Копыта бухали по камням, ветер свистел в ушах. Дорога поднималась в гору, по ее обочинам колыхались волны молодой травы. Лошадка с радостью бы остановилась, чтобы сорвать хоть несколько травинок, но гном знал это и щекотал ей соломинкой живот, принуждая мчаться все быстрее и быстрее. На самой вершине холма они угодили в пелену тумана. Бэникэ пожалел о том, что не прихватил с собой саблю, — он покрутил бы ею над головой и рассеял мглу.

— Я не вижу больше дороги, — пожаловалась лошадка, — нам надо взвиться в поднебесье.

— Скачи между этими двумя полосками лиловых цветов, — надоумил ее гном.

— Это фиалки, — ответила лошадка.

— Правильно, — подтвердил гном. — Они взошли из семян, что я спрятал в подкладке сапог. Сегодня ночью я пировал в корчме, а перед этим прибил сапоги двумя гвоздями к порогу, чтобы они не сбежали, и вот сейчас семена сыплются сквозь дырки, и из каждого семечка вырастает цветок. Мы должны поторопиться, потому что я положил в сапоги только два наперстка семян. Эх, Бэникэ и лошадка, знали бы вы, какими смирными и послушными были мои сапоги раньше. Но один мой друг подучил меня пришить им по два собачьих ушка, и видите, что мне сейчас приходится терпеть от них?

— И ты покалечил для этого бедных щенков? — нахмурился мальчик.

— Что ты, что ты! Я стоял под листом лебеды, как раз когда вы — ты и твой дедушка — отрезали уши вашим щенкам, чтобы сделать их злыми. Вот я и подобрал эти кончики ушей в траве и пришил к сапогам волшебными нитями арники. Но с того самого дня, если сапоги не у меня на ногах, они сразу же пускаются в погоню за зайцами.

— Раз так, то их надо искать в прошлогодних сорняках, — сказала лошадка, — зайцы прячутся там.

Оба ряда фиалок сворачивали влево, за стену тополей, и уходили вдаль. Лошадка встряхнулась и припустила рысью. Бэникэ нагнулся в седле и погладил цветы ладонью.

— Знаешь, господин гном, они прохладные и нежные, по всему видать, что только что взошли.

— Ой, беда какая! Луна посадит меня на хлеб и воду, буду получать в день только по крошке хлеба и капле воды. Ведь я должен был их посеять на той поляне, куда ходят девушки, чтобы купаться в роднике.

— Я тебе помогу перевезти их. У меня есть тележка, я впрягу в нее собак, и мы перетащим цветы куда положено. Могу тебе еще сказать, что напрасно мы тогда отрезали уши щенкам, ничего это не дало… Они очень смирные, мухи не обидят…

Бэникэ не успел закончить. Внезапно из-за поворота дороги выскочили его псы и бросились на лошадку. Та попятилась, взвилась на дыбы. Гном свалился, перекувырнулся через голову, от страха вскарабкался на дерево и даже привязал себя пояском к самой верхней ветке.

— Леу, Думитру! — закричал мальчик, но псы, черные, как волки, все еще кидались на лошадку, пытаясь вспороть ей живот, а лошадка дико ржала и била копытами.

— Да придержи ты ее, Бэникэ, — пролаял, задыхаясь, Леу, — я обязательно должен ее покусать. Тебя мы не тронем, но ее хотим наказать, потому она уже два раза разносила копытами нашу конуру.

Бэникэ гневно приподнялся в стременах. Лошадка резко повернула влево, а мальчик бросился на спину Леу и крепко схватил пса за уши. И что вы думаете? Кончики ушей отпали и остались у него в руках, а Леу тут же присмирел и стал ластиться к хозяину.

— Твоя взяла! — тявкнул Думитру и подбежал с низко опущенной головой.

Бэникэ увидел, что уши у него целехоньки, и отщипнул их кончики. Оба пса заплакали и заскулили, как дурачки, и даже не зарычали, когда лошадка подошла к ним вплотную и подышала на них. Они только виляли хвостами и ждали.

— Сейчас вы получите по заслугам! — прикрикнул на них Бэникэ. — А ты, господин гном, слезай и подойди поближе, увидишь, какую я им задам трепку.

— Ой, — заорал гном, — а ведь это ушки моих сапог. Вы испортили мне сапоги.

— Мы не сделали ничего плохого, Бэникэ, — стал оправдываться Леу. — Мы оба тихо-мирно спали на пороге дома и ждали утра, как вдруг меня ударила по голове чья-то подошва. Я щелкнул зубами, чего не делал никогда в жизни, и тут же почувствовал, что у меня в зубах мое ухо, которое когда-то отрезали. Я приложил его к голове, и оно сразу же приросло. Я позвал Думитру, и мы помчались что было сил, пока не догнали сапоги и не забрали у них наши уши. А как только мы их приладили, кровь бросилась нам в голову, и мы стали страшно злыми. Я хватил Думитру по животу, а он изодрал на мне шкуру. Но мы тут же опомнились и поняли, что не стоит нам грызться между собой. «Лучше съедим сапоги», — сказал я.

— Ох! — завопил гном. — Мне не выдадут других до будущего лета, и я буду ходить босиком, как нищий.

— Да не торопись ты, господин гном. Думитру не захотел их есть. Он уже как-то проглотил ежик для мытья посуды и с тех пор сыт по горло. «Нет, мы не съедим сапог, — сказал он мне, — я предпочитаю съесть кошку и лошадку, которая живет на террасе». Мы как раз собрались сделать это.

— Я засыплю вас землей, — заявил Бэникэ.

— Правильно, хозяин, — поддержала его лошадка, — прикажи мне только, я их затопчу и брошу в яму, где глина.

— Прости нас… — заскулили псы.

— Хозяин, — вмешался гном, — пусть они сперва скажут, где мои сапоги.

— Валяются на поляне, заросшей подснежниками и фиалками, — торопливо подсказал Леу. — Думитру не захотел их есть, но все-таки чуть-чуть потрепал. Схватил в зубы и тряхнул как следует. А когда встряхивал, то из них посыпались семена, и сразу же взошла тысяча фиалок. Там лежит и футбольный мяч.

— А далеко это? — спросил Бэникэ.

— Около той конюшни, где когда-то водились кролики.

Бэникэ вскочил в седло и поскакал к полю. Туман совсем рассеялся, всходило солнце. За пашней, на выгоне, под стеной акации, виднелся ковер из фиалок, а посередине лежали шелковые красные сапоги со смятыми голенищами. Гном схватил их.

— Спасибо тебе, — сказал он мальчику. — Ты меня спас, и летом, когда появятся феи, я обязательно приду и отвезу тебя на ту сторону Дуная, где горят огни над кладами. А собак ты уж лучше прости.

— Прости нас, хозяин! — снова заскулили псы.

— Нет! — не согласился мальчик. — Я сказал, что засыплю вас землей, и сдержу свое слово. Вы должны подрыть здесь лапами землю и подлезть под этот ковер фиалок. Положите его себе на спину и перетащите туда, куда вам скажет мой друг. Я считаю до десяти.