Восход луны

Шаукат чуть задержался, возясь с машиной. Вдруг слуха его коснулся жалобный стон.

Было похоже, что скулил голодный щенок, потерявший мать. В следующий миг он увидел девушку. Стоя на коленях, будто она совершала салят, девушка раскачивалась из стороны в сторону и стонала. Шаукат подумал, что она, наверное, больна. Надо отыскать врача. Он видел вроде бы машину «скорой помощи». Шаукат огляделся. Не может же быть, чтобы больную так и бросили у подножия горы. Всмотревшись в девушку получше, он с ужасом узнал Рири. Да, это она, ее ни с кем не спутаешь!..

Когда имам поднимался на вершину Арафы, Рири вместе с остальными слепцами сидела у дороги в надежде, что имам бросит взгляд в ее сторону. Калеки все как один пытались обратить на себя внимание имама молитвами и жалобными криками. Рири в исступлении тоже кричала, как научила ее тетка:

— Йа имам, да не почувствует земля твоей тяжести! Йа имам, взгляни на меня! Взгляни в мои очи, что тебе стоит взглянуть, твой добрый взгляд вернет мне зрение… — Рири слышала цокот копыт коня, по цоканью она поняла, что всадник проехал мимо, и зарыдала: — Имам! Йа имам, не проезжай мимо, взгляни! Устами аллаха, прошу, устами аллаха! Я для этого приехала сюда. Соверши чудо во славу аллаха! Соверши чудо! Йа имам!

Поняв, что все кончено, Рири стала искать тетку, ее почему-то не было рядом. Рири звала старуху:

— Тетя Умма, тетя Умма…

В ответ слышался лишь гул молитв, вырывающихся из груди десятков тысяч пилигримов. Поднявши руки к небу, они застыли в экстазе, забыв о существовании этого бренного мира. Рири не отчаивалась, пока ощущала присутствие людей. Она все протирала глаза, надеясь, что вот-вот прозреет. «Может, это происходит не сразу», — думала она, дрожа от волнения…

Старуха же по окончании молебна двинулась вместе со всеми в долину Муздалиф, решив, что, если имам взглянет в очи Рири и вернет ей зрение, девушка сама найдет ее. А если нет — лучше им расстаться в святых местах. Пусть уж лучше Рири погибнет здесь, вблизи аллаха.

Изнемогая от жажды и боли в ногах, покрытых ссадинами, Рири ждала, когда кто-нибудь протянет ей руку. Плакать уже не было сил.

— Умма! Йа Умма-а-а! — Стоя на коленях, она в полном отчаянии била по земле руками. Ихрам ее был испачкан грязью и кровью.

— Рири! Это ты, Рири? Как ты оказалась здесь, девочка?

Рири, смолкнув, повернулась туда, откуда послышался голос, не похожий на голос тети, но почему-то очень знакомый, и молитвенно вытянула перед собой ладони.

— Кто ты, мубарак, святой человек?

— Я Шаукат. Но почему ты одна, Рири?

— Шаукат! Ты тоже здесь, Шаукат? Я знаю, я помню тебя, ты жил у нас, ты поэт, большой шагир. Да? Скажи, да?

— Да, Рири. И я помню тебя. — Он помог ей встать на ноги. Рири от волнения уже не чувствовала боли в коленях. — С кем ты здесь? С Уммой-Джамилией?

— Да, с тетей. Она где-то здесь, она далеко не уйдет. Может, за водой пошла. У меня в горле пересохло.

— Есть вода. Пойдем со мной!

— Нет, мне нельзя уходить е этого места. Потом Умма-Джамилия не найдет меня.

— Тогда посиди, я принесу воды…

— Ой, не надо воды, только не покидай меня. Умоляю: не покидай. — Из черных глаз Рири покатились слезы. Запекшиеся, потрескавшиеся губы кровоточили, маленькие ладошки взмокли. — Не дай мне погибнуть… Я боюсь… Умма может не вернуться. Она сказала: будет угодно аллаху, чтобы имам взглянул на тебя, — обретешь зрение. А если нет — аллах пошлет тебе судьбу Агари… Я не хочу умирать в пустыне. Не бросай меня, Шаукат. — Рири ухватилась за руку Шауката, прижалась головой к его плечу. Он слышал, как сильно и тревожно бьется ее сердце.

— Я не брошу тебя, Рири. Клянусь, не брошу. Если хочешь, отвезу тебя домой на машине. Могу даже и Умму-Джамилию захватить.

— Правда? Ты на машине?

— Да. У нас «мерседес».

— А кто еще с тобой? — Рири не знала, что такое «мерседес».

— Мой друг. Замечательный парень. А машина недалеко, и в багажнике есть вода. Ты позволь мне сбегать. Я мигом.

Рири хотелось пить, но страшно было снова остаться одной. Она вдруг вспомнила стихи Шауката и срывающимся от волнения и усталости голосом прочла:

Он спросит раз:  «Моею стать Согласна ль навсегда?» И ты ему лишь только раз В ответ прошепчешь: «Да!»

— Твои стихи?

Шаукат был изумлен.

— Мои, Рири. Мои. Откуда ты их знаешь?

— Ты сам читал их на вечере. Я запомнила все, что ты читал. Мы были там вместе с Фаридой. Подружка у меня была — Фарида, училась в школе. Ты, наверное, ее и не помнишь. Теперь она в городе. Замуж вышла, да, говорят, неудачно. Фарида много рассказывала мне о тебе, о каждом твоем уроке. — Рири безостановочно говорила, словно в лихорадке, боясь, что Шаукат уйдет. Уйдет и не вернется. И тогда она умрет. Голова кружится от жажды, подгибаются ноги, даже пошевелить больно потрескавшимися губами… — Я несчастна, но я хоть знаю почему. А почему несчастна Фарида? Она же зрячая. Тетушка Умма-Джамилия привезла меня сюда в автобусе. Я сидела в багажнике. Шофер приоткрыл дверцу, чтобы я не задохнулась. От жары и пыли я два раза теряла сознание. Я стала кричать, и Умма сказала: «Ты слепая, тебе все равно»…

Шаукат с ужасом слушал рассказ несчастной девушки. В это время послышался бодрый голос Фуада. Его, видно, все-таки разбудили нищие, приняв за богатого паломника, у которого грех не поживиться.

— А-а, вот где ты! Нашел-таки Адам Еву! Ну ты, я смотрю, нигде не теряешься… — Фуад сделал несколько шагов к Шаукату, но остановился. Нищие преградили ему дорогу.

— Это он? Ты с ним приехал? — Рири снова сникла. На ее прекрасном лице появилась гримаса боли. — Ты уйдешь к нему? Уйдешь, Да?

Шаукат крикнул:

— Фуад! Бутылку воды! Скорее! — Он торопливо соображал, как поступить. Ждать возвращения Уммы-Джамилии нельзя. Надо догнать Исмаила. Но и о том, чтобы бросить Рири, не может быть и речи.

— Сейчас! — Фуад не мог двинуться, его тесным кольцом окружили нищие. Вместо денег он щедро раздавал дешевые карамельки — по две-три конфетки каждому, как это делают в самолетах. Разочарованные нищие, взяв «подношение», уходили прочь.

— Он принесет воды? — Рири с новой силой ощутила жажду. Язык во рту одеревенел, распух, в ушах гремит барабанная дробь, вытесняя мысли и причиняя сильную боль.

Рири еще не знала, сколь безнадежно ее положение. Умма-Джамилия, увидев спешащих в Муздалиф паломников, заковыляла туда же, позабыв о больных ногах. В толпе старуха быстро потеряла женщин, к которым она прибилась, и испугалась. Один раз она споткнулась и упала. Слава богу, кто-то ее поставил на ноги, — ведь могли затоптать насмерть. Она хотела выбраться из толпы, но не смогла. Остановиться было невозможно — все равно что попытаться стоять на месте в бурном потоке. Умма-Джамилия громко взывала о помощи, но ее голос тонул в шуме толпы, нараспев читавшей молитвы. В конце концов старуха рухнула на землю. По ней пошли люди. Кто-то перешагивал через лежащую женщину, кто-то, споткнувшись и потеряв равновесие, падал. Вставал, ругаясь, и спешил вперед. Людской поток иссяк наконец, но Умма-Джамилия лежала неподвижно в глубоком беспамятстве. Придя в себя, она ужаснулась, решив, что это бог ее наказал за то, что она бросила несчастную племянницу. Теперь старуха рада была бы вернуться назад, но сил не хватало даже пошевелить рукой или ногой. С трудом она подняла голову, огляделась — никого не было вблизи. «И меня бросили», — подумала она.