Восхождение богов

— Его слабость всё равно сильнее вашей сдвоенной силы.

— Убив его, мы уничтожим мир, — киваю в ответ.

Смерть вечного сравнима с тысячью тысяч термоядерных взрывов, что так потрясло Клэрию на планете Земля. Даже сейчас я вижу, как расползается шапка гриба по небу из её воспоминаний. Если убить Ктуула, это покажется хлопком воздушного шарика в сравнении с тем, что случится, если он умрёт.

— Однако всё это уже несущественно, ведь я больше не владею ариусом, а значит не будет Демона, ничего не будет. Ктуул перехитрил сам себя.

Шэ смотрит внимательно, но отстранённо, а потом качает головой. Он знает, что я умерла. Не знаю откуда, но он знает и как я воскресла.

— Не будь так уверенна. Ктуул велик в своём могуществе, но он, чтобы пройти через вечность, утратил гибкость смертной сущности. Закостенел и более не способен видеть изменения в других, разве только перемены не вызваны им самим. Понимаешь, Ктуул не знает, что Ник смог нориусом вернуть тебя к жизни, а ведь это основа сущего. Как в свете есть тьма, так и во тьме — свет. Ариус не способен на убийство, а нориус на исцеление. Это аксиома. Но так ли это? — и он заговорщически подмигивает.

Я начинаю истерически смеяться. До коликов, до истерики, от которой вою в голос, а Шэ, успокаивая, прижимает к себе. От него пахнет солнцем и вереском, и пчелиным мёдом, собранным в последний день лета. Закрыв глаза, кажется, что обнимаю саму суть жизни. Тепло и домашний уют. Он гладит волосы и от его прикосновений щекотно до мягкого смеха. И я смеюсь, будто умылась росой на рассвете, когда мы с папой отправлялись рыбачить на середину озера.

Именно это я чувствовала рядом с Шэ. Объятия отца, когда бежишь к нему со всех ног, а за тобой увивается воздушный змей. Когда мама утром будит, целуя в лоб, приговаривая: «Вставай соня, а то завтрак проспишь и сил не наберёшься бегать с сестрой наперегонки».

Это когда впервые обнимаешь мужа после заветных слов: «Беру тебя в жены и клянусь оберегать от всяческих бед, в болезни и здравии…» Объятия сестры и брата, когда сталкиваемся лбами, планируя детскую шалость. Счастье так и искрится в груди, а попы ноют от предчувствия грядущей порки. Но звонко! Как же звонко и радостно улепётывать от поварихи, стащив с кухни маковый каравай!

И это объятия Ника в той лодке во сне, когда казалось, что всё не взаправду. Что ничего плохого не случилось и никогда не случится. Его запах ворвался в реальность, и я всхлипываю, предчувствуя, что он в беде. В большой беде и очень далеко отсюда.

— Ну-ну, не плачь, маленькая девочка Сэлли. Ты боец, такой тебя воспитал отец. Помнишь, как ты всегда отказывалась быть просто кэррой и тянулась за чем-то большим, сопротивляясь привычному укладу? Ты боролась с собственной слабостью, косностью, страхами. Приходилось несладко и очень страшно. Но ты же справилась. Совсем как Клэрия.

— Что толку, если во мне больше нет никаких сил? Я пустышка! — всхлипываю, особенно остро чувствуя свою уязвимость. После солнечного тепла возвращаться обратно в задымлённую пещеру просто невыносимо. — Я даже деревне помочь не могу — они бьются с тварями Ктуула, веря, что узнаю способ, как остановить монстров, но способа нет! Я дутый приз! Никто! Обычная кэрра!

Шэ разомкнул объятия, беря за подбородок. В его светлых глазах отражалось и спокойствие, и безмятежность, и сочувствие. Как свежий бриз в жаркий полдень, от него повеяло прохладой, остужающей пыл тревоги. Меня будто укололо раздражением, настолько невыносимым показалась его реакция на мои слова. В деревне погибают его дети и мои друзья, а он вот ни капельки не переживает! И ничего не делает.

— Моя сила ничто во время боя, но придаёт сил сражающимся. Дети знают, что я с ними, знают, что моё тепло всегда будет рядом и в жизни, и в смерти. Они бьются не за жизнь, а за добро, за то, чтобы в мире не осталось тьмы Ктуула.

— Это дерьмо собачье! — вспылила я словами Клэрии, выворачиваясь из нежных рук Шэ.

Он спокойно отпускает, немного печально выводя улыбку на уста. Поспешное дитя, вот что он думает обо мне.

— Зачем мы вообще пришли сюда, коли нет здесь ни ответов, ни силы, способной поразить Ктуула? Бессмысленно и глупо! Мы только зря потратили время и жизни наших друзей! — воскликнула, с презрением глядя на него. — Что толку от твоей заботы, коли мы все умрём?!

Шэ кротко выдержал мой гнев, продолжая молча улыбаться, пока я всеми силами пыталась до него достучаться. Я кричала, потрясала его, разорялась почём зря, пока не иссякла.

— Я иду обратно. Не могу здесь оставаться, я должна либо помочь выжившим, либо вступить в бой с тварями. В конце концов, смерть не отняла мои когти и клыки. Я буду биться как дракон, оплакивая погибших друзей и мстя всему миру. Даже если моя смерть окажется напрасной, я лучше умру так, что трусливо буду прятаться здесь!

И тогда улыбка Шэ расцвела на его губах полноводной рекой, и всё прежнее показалось лишь тенью его сути.

— Раз ты готова жертвовать собой, позволь и я пожертвую тем, что имею, ради победы. Моя сила — это не бой, но есть в ней нечто, что поможет тебе совладать с Ктуулом. То, что привлекло его во мне и из-за чего он не стал убивать меня, когда узнал о предательстве. Этот дар понадобится и в тот день, когда отыщешь способ вернуть ариус. А сейчас подойди и обними меня, и не плачь, чтобы не произошло. И так было пролито достаточно слёз.

Шэ необычайно грузно поднялся с места и раскинул руки в стороны. Его лицо превратилось в восковую маску, он весь обратился внутрь себя: глаза выцвели до белизны, а губы потеряли цвет, не своим голосом он молвил:

— Знай, что они живы. Я вижу глазами своих детей. Многие пали в бою, но тварей уничтожили. На нашей стороне грозный союзник. Её сила черпается из недр земли, раскалённой лавой опаляя монстров и поглощая их тела. Она сожгла монстров дотла. И пускай это выжигает и внутри неё человечность, она будет биться до конца, не жалея себя.

— Анка, — прошептала едва слышно.

Хотелось спросить про Арта, узнать, что стало с Седовым и Амалией, но мне будто передалось то, что видел Шэ.

Уставшую колдунью, тщетно пытавшуюся найти среди мертвецов отца. Анку, бьющуюся в объятиях возлюбленного — с каждым разом ей всё труднее и труднее укрощать свою суть. И Арта, с тревогой глядящего в облака. Он повсюду ищет меня, хоть и знает, что я в безопасности, ведь он сам велел Томару увести меня подальше от битвы. Я вижу всех и будто глазами каждого, чувствую их, внешне ощущая, как сомкнулись вокруг тёплые руки Шэ, как прижимает он меня к груди и я закрываю глаза, позволяя частице его сути перетечь под кожу, пуская корни в самой сути моей души.

Это отражается нервным покалыванием, щекоткой в боках, и сбитым ритмом сердца в груди. Это будто выпить океан и поглотить небеса, слиться с землёй и взорваться раскалённым солнцем. Это…

Что-то холодно кольнуло в живот, и я пошатнулась, ощущая острую боль под рёбрами в месте, куда ударила меня Милан. От шока распахнулись глаза и мне на лицо брызнули солёные брызги прямо изо рта застывшего Шэ. Он поперхнулся кровью, и она плавно потекла по губам, падая на рубаху вечного.

Тогда я ниже спустила взгляд и увидела торчащий нож из его живота, задевший и меня. Кровь розой распустилась на оборванном платье, а какая-то сила дёрнула Шэ назад, и он завалился набок. Жизнь угасла в его глазах, и невыносимая боль пронеслась по моим венам острым криком, зазвучавшим из уст детей Шэ. Они почувствовали его смерть как свою собственную и пали на землю, катаясь до изнеможения, пока я не верящими глазами смотрела на его убийцу.