Восхождение царицы

Дворцовый комплекс строился на протяжении долгого времени, и его здания не походили друг на друга. В самых великолепных покоях полы были выложены ониксом или алебастром, стены – из эбонита. Внутреннее убранство являло собой истинное пиршество роскоши: ложа, украшенные яшмой и сердоликом, столы из резной слоновой кости, скамейки для ног из лимонового дерева. Расшитые золотом драпировки, выкрашенные пурпуром из Тира, прикрывали эбонитовые стены – богатство затмевало богатство. Драгоценные шелка проделали путь с далекого востока, от рубежей Индии, чтобы стать чехлами и покрывалами для нашей мебели, а полированные плиты полов отражали образы множества рабов, выбранных за свою телесную красоту.

Я могла бы не покидать это волшебное царство, но когда ты растешь среди подобного великолепия, оно начинает казаться обыденным, а внешний мир влечет к себе. Человек всегда тянется к незнакомому, а тем более – к запретному. Юную царевну Клеопатру манил город за дворцовыми стенами, и теперь ей предстояло провести гостей из Рима по тем местам, которые, по правде сказать, были в новинку для нее самой.

Римлян, пожелавших осмотреть город, набралось очень много. Потребовалось немало колесниц и лошадей из царских конюшен. Мелеагр и Олимпий прибыли рано, они явно нервничали. Мой отец появился с пристыженным видом. Мелеагр привлек к участию в экскурсии своих товарищей из Мусейона, а сопровождала нас македонская придворная гвардия – как в качестве почетной свиты, так и (неприметно) в качестве телохранителей.

Вот тут присутствие Олимпия оказалось очень кстати: мальчик знал город как свои пять пальцев и подсказывал мне. И неудивительно: он был свободным горожанином, но не принадлежал к царскому роду, поэтому имел возможность передвигаться по Александрии без ограничений.

Я заняла место в большой церемониальной колеснице рядом с Помпеем. Сбоку от меня уселся Олимпий, очень бледный отец вцепился в поручень, остальные расположились позади. Возницей у нас был капитан гвардии.

Когда мы выехали за пределы дворцовой территории и покатили по широким улицам, раздались приветственные возгласы – к великому моему облегчению, дружелюбные. Ведь в Александрии никогда не знаешь, чего ожидать, настроение уличной толпы переменчиво, она быстро переходит от восторга к ярости. Сейчас люди, похоже, радовались возможности увидеть своих правителей, но присутствие такого количества римлян могло быстро превратить радость в гнев.

Мы с отцом приветствовали народ, и мне было приятно, когда нам отвечали криками и кидали цветы. Из толпы звучало прозвище отца – Авлет, то есть Флейтист; судя по тону, выкрикивали его доброжелательно.

Широкая улица была вымощена мрамором и обрамлена колоннадами, делавшими ее прекрасной, как храм. Она вела нас к усыпальнице Александра, находившейся на пересечении дорог, проложенных строго с юга на север и с запада на восток. Там наша первая остановка.

Все гости нашего города посещали это священное место, воздавая честь памяти Александра. Именно он разработал план города и назвал его собственным именем, передав тем самым и часть своей магии. Сейчас, по приближении к гробнице, притихли даже самые шумные, обменивавшиеся шутками римляне. Сам Непобедимый лежал в хрустальном саркофаге – кто не проникся бы благоговейным трепетом при виде этого зрелища?

Я была здесь раньше лишь однажды и запомнила гробницу как место, наводящее страх: спуск в темную пещеру, окруженную мерцающими лампами, где под хрустальным куполом лежало мумифицированное тело в золотой броне.

Пока мы шли, Олимпий тихо давал необходимые пояснения:

– Его доставили сюда, а не в Сиву… сохраняли тело в меду… золотой саркофаг расплавили, когда было туго с деньгами… жрецы в Мемфисе отказались хоронить его: сказали, что куда его ни положи, он все равно не успокоится…

– Откуда ты так много знаешь? – спросила я его шепотом.

– Я не знаю и малой доли того, что бы хотел, – ответил он так, словно счел мой вопрос весьма невежественным.

Помпей устремил взгляд на лежащую фигуру, глаза его округлились еще больше, и я услышала, как он невнятно бормочет на своей латыни.

– Он хочет стать новым Александром, – прошептал Олимпий мне на ухо. – Льстецы говорят, что между ними есть сходство. Он и волосы стрижет в той же манере.

Мне сравнение не понравилось: ведь Александр завоевал Египет.

– Ни капли не похож, – возразила я.

– А многие люди все-таки сравнивают его с Александром, – заявил Олимпий. – Они говорят о его молодости и называют его Магнус – Великий. Он единственный римлянин, удостоившийся подобной чести в двадцать шесть лет. Правда, поговаривают, – тут мальчик наклонился и заговорил так тихо, что я едва его расслышала, – что Помпей сам присвоил себе этот титул! И что он буквально заставил Суллу позволить ему отпраздновать триумф.

Олимпий с благоговением взирал на своего кумира.

Я остановилась рядом с ним и – не ты ли, Исида, вложила в мои уста те слова? – произнесла:

– В моих жилах течет кровь Александра. Мы, Птолемеи, принадлежим к его роду.

Помпей, казалось, очнулся от своих мечтаний.

– Значит, ты благословенна, царевна, – отозвался он.

– Он хранит нас и нареченный его именем город, к вечной славе, – сказала я. – Он наш покровитель.

Отец, стоявший позади меня, заламывал руки и выглядел испуганным.

Помпей серьезно посмотрел на меня:

– Ты достойна быть потомком Александра.

Дальше путь лежал к Мусейону, названному так в честь девяти муз, покровительниц мысли и творчества. Для римлян провели подробную экскурсию, им представили ведущих ученых и показали читальные залы. Потом настал черед библиотеки – самого большого в мире хранилища письменных текстов. Ее основал Птолемей Второй, и каждый последующий царь ревностно пополнял это выдающееся собрание.

У входа нас приветствовал Аполлоний, главный библиотекарь.

– Мой великий царь, царевна и почтенные граждане Рима, – молвил он, поклонившись так низко, что заскрипели его немолодые кости. – Позвольте мне показать вам этот храм письменного слова.

Он провел нас через несколько залов, соединявшихся словно звенья в цепи. Под высокими потолками тянулись ряды окон, пропускавших в помещение дневной свет. На скамьях за мраморными столами читатели, представлявшие все народы Ойкумены, склонялись над развернутыми свитками. Я увидела грека в тунике, араба в своей просторной одежде, иудея в мантии и капюшоне, египтянина в кожаной юбке, с голой грудью. Все они вскинули головы, когда мы вошли.

Поворачиваясь за нами, как подсолнухи за солнцем, они проводили нас взглядами и вновь углубились в свои манускрипты. Нас между тем провели в одно из хранилищ библиотеки. На полках вдоль стен лежали рукописи. Это походило на улей с вложенными в ячейки свитками, с каждого из которых свисал деревянный ярлычок с названием.

– Идеальный порядок, – одобрительно промолвил Помпей, потянувшись к свитку с надписью: «Гераклид из Тарента».

– Это труды по медицине, император, – подсказал Аполлоний.