Восхождение царицы

Соседний свиток был помечен именем Герофила Халкидонского.

– Непревзойденный лекарь из Александрии, – с гордостью пояснил Аполлоний.

– Помер двести лет тому назад, – буркнул Олимпий себе под нос. – Есть же современные сочинения.

– Все это истинные сокровища, – промолвил Аполлоний с гордостью, жестом обводя манускрипты; он относился к ним как к родным детям. – Рукописи, состоящие из нескольких свитков, хранятся в корзинах на полу. На ручке каждой корзины наклеена бирка с названием.

На Помпея это зрелище явно произвело сильное впечатление.

– Вот образцовый подход к делу и пример для всех нас, сознающих важность сохранения архивов и не желающих, чтобы их деяния выветрились из памяти потомков, – сказал он.

Римляне принялись разворачивать свитки, и произведенный ими шум дал мне возможность шепотом обратиться к всезнайке Олимпию с вопросом:

– А что за история с завещанием, будто бы предоставляющим Риму права на Египет? Я хотела узнать об этом вчера вечером, но ты слишком много говорил!

Пускай теперь объяснит мне сам, если может.

– Ну… – Олимпий на миг задумался, а потом зашептал в ответ: – Твой двоюродный дядя Александр Десятый составил завещание, по которому Египет отдается Риму. Отсюда и их притязания. Но на самом деле нет никакой уверенности в том, что он действительно его составил, а даже если и составил – в том, что оно имеет законную силу.

– Почему бы тогда им не прочесть его и не решить?

Этот способ выяснить истину представлялся самым простым.

– Кажется, оно таинственным образом исчезло, – сказал Олимпий, подняв брови. – Как удобно!

«Для нас или для них?» – задумалась я.

Но шум вокруг нас уже стих, и пришлось прекратить разговор.

Выйдя из библиотеки, мы показали римлянам огромный Гимнасион, где тренировались атлеты, и направились к маяку.

– Добро пожаловать! – Смотритель поджидал нас в широких дверях. – Царь Птолемей, царевна Клеопатра, заходите и покажите императору Помпею то, что возведено более двухсот лет назад повелением вашего славного предка Птолемея Филадельфа.

Мы зашли внутрь. Смотритель показал нам огромный запас топлива: величиной с гору, он занимал все помещение.

– Огонь должен гореть днем и ночью, и на поддержание его идет все, что способно гореть: навоз, бумага, древесный уголь. Мы храним наши запасы здесь, а потом их поднимают в корзинах наверх, на высоту четырехсот футов. – Он пригласил нас следовать за ним к центральной шахте и подвел к канатам, свисавшим, казалось, с самого неба. – Но вам придется подняться по огибающей башню винтовой лестнице.

– А почему бы и нам не поместиться в топливной корзине? – спросила я.

– Это невозможно, – ответил смотритель. – Во-первых, подъемник доставил бы вас прямо к огню. Во-вторых, как могу я доверить гордость Египта и Рима каким-то веревкам?

Путь на вершину оказался долгим и трудным. Лестница вилась, мы вновь и вновь огибали башню, и я замечала, как гавань становится меньше, а суда выглядят словно игрушки, которые дети запускают в пруды с лотосами. Чем выше мы поднимались, тем шире раскрывался обзор: были видны и окраины за пределами Ипподрома, и почти весь путь на восток к городу наслаждений Канопу, где заканчивался этот рукав Нила.

Зрелище завораживало, но когда мы обогнули последний поворот ступенек и вышли на вершину, я запыхалась и у меня болели ноги.

Смотритель маяка ждал нас на фоне пламени. Огонь ревел, языки пламени изгибались, как змеи в волосах Медузы, и гудение огня соединялось с наружным ветром, производя страшное завывание. Позади пламени я различала что-то мерцающее и колеблющееся, а потом на виду появился раб в мокрой кожаной одежде. Он поворачивал полированное бронзовое зеркало-щит, скользившее в желобе по периметру огня, чтобы свет усиливался отражением и был виден далеко в открытом море. Яркость возрастала и за счет того, что щит собирал солнечные лучи. Говорят, будто свет маяка виден на расстоянии в тридцать миль, но в таком отдалении он мерцает, и его легко принять за звезду.

Огонь – думаю, это всякому ясно – был сущим чудовищем, алчным и свирепым. Смотритель маяка тоже носил плотные кожаные доспехи и шлем с забралом и прорезями для глаз (в нашу честь его снял). Он знал нрав своего монстра и облачался, чтобы защититься от него. Жар пламени ужасал; люди могли работать там, не теряя сознания, лишь благодаря постоянному ветру – сильному и холодному на такой высоте.

– Я слышал, здесь стояли стеклянные линзы, – сказал Олимпий.

– Да как это возможно? Жар расплавил бы стекло, – возразил Помпей.

– Такая попытка предпринималась, – подтвердил слова мальчика смотритель маяка. – Нам не удалось отлить цельный кусок стекла, подходящий по размерам, но идея была превосходная. Сумей мы усилить свет хорошей линзой, нам бы не потребовался такой большой костер. И стекло не расплавится, нет, если только не поместить его в самое жерло.

– Мне кажется, – заметил Олимпий, – что при наличии линзы мы могли бы использовать вместо огня солнечный свет.

– Днем – конечно, – сказал его отец. – Но как быть ночью?

Все рассмеялись, однако Олимпий стоял на своем.

– Корабли в ночное время не плавают.

– Но они плавают в облачную погоду, – сказал Мелеагр, – и их настигают шторма. Твои солнечные линзы подвели бы их.

Корабли… паруса… при мысли о них я всегда теряла присутствие духа. Даже сегодняшний переход по дамбе к маяку дался непросто. Я терпеть не могла воду из-за страшной памяти о гибели матери, но мне приходилось жить близ берега и видеть воду каждый день. Плавать я еще не умела, лодок избегала, и даже маленькие лотосовые пруды внушали страх, который приходилось тщательно скрывать. Я боялась, что, если кто-то заметит мою робость, меня ославят трусихой.

– Твой город прекрасен! – провозгласил Помпей, разглядывая панораму. – Белый, красивый, чистый и полный чудес…

– Никто не любит его так, как мы, – вдруг вырвалось у меня. Я чувствовала, что это правильные слова. – Мы сохраним его для тебя. Александрия будет тебя ждать.

Он посмотрел на меня сверху вниз и улыбнулся.

– Я верю тебе, царевна. В твоих надежных руках город останется в безопасности.

Тогда ли я ее почувствовала – ту необычную силу, что действует на людей? Я не делаю и не говорю ничего особенного, но у меня есть способность привлекать их к себе и обезоруживать.