Восхождение на Голгофу

–– Ну, знаете. Так можно слишком далеко зайти! Молодежь у нас еще политически незрелая. Дай волю – до такого додумается, что потом все эти глупости из ее сознания каленым железом не выжжешь.

Поняв, что спорить бесполезно, Исачев какое-то время, по инерции, еще пытался возражать:

–– Что ж вы молодежь ни во что не ставите?! Не она ли строила Днепрогэс, Магнитку, осваивала целину? В годы войны, политически незрелые, по вашему мнению, юноши и девушки сознательно завышали себе возраст, чтобы попасть на фронт. Аркадий Гайдар в семнадцать лет полком командовал. Юрий Гагарин в 26 лет стал первым в мире космонавтом…

–– Молодой человек, не учите нас политграмоте. Люди, о которых вы рассказываете, потому и совершили свои подвиги, что не поддавались религиозному дурману, а свято верили в коммунистическую идею. Может, в церквях, которые вы расписывали, и позволительна двусмысленность, а в советском Доме культуры ее не должно быть. В общем, разочаровали вы нас, молодой человек…

По лицу мужа Наталья поняла все без слов.

–– Ну, и Бог с ними! Гениев никогда не принимали сразу. А ты, Саша, гений. В этом я не сомневаюсь. Не переживай! Как-нибудь перебьемся и без их заказа. Если понадобится, я могу взять какую-нибудь подработку. С голода не помрем.

После этой неудачи Исачев снова впал в депрессию. Жил, словно по инерции: пил, ел, спал, рисовал, выполнял какие-то поручения жены, разговаривал… Создавалось впечатление, что его мозг уснул и лишь механически реагирует на внешние раздражители. Так автомобиль с выключенным двигателем еще катится некоторое время, пока сила трения не погасит энергию движения.

В один из таких дней в мастерскую снова заглянул участковый. Местную шпану, с любопытством наблюдавшую за священнодействием Исачева, сдуло, как ветром. Милиционер, который, похоже, был слегка навеселе, с мрачным видом ходил по комнате, рассматривая картины. Возле полотен, изображавших обнаженных женщин, задерживался особенно долго, внимательно изучая каждую деталь.

–– А вот скажи, Исачев, откуда ты так хорошо баб знаешь? Небось, сотни перещупал, а?

–– Вообще-то, товарищ участковый, это не бабы, а женщины. Для того, чтобы правильно изобразить пропорции их тела, его вовсе не обязательно щупать. Конечно, каждый художник старается писать с натуры. Потому что не бывает двух одинаковых женщин, каждое женское тело уникально. Но наше общество настолько погрязло в предрассудках, что позирование обнаженным считается аморальным. Я могу представить себе вашу реакцию, если бы зайдя в дом, вы обнаружили здесь голую девушку.

–– Д-д-д-а! – крякнул милиционер. То ли от разочарования, что Исачев не доставил ему такого удовольствия, то ли под впечатлением от увиденных картин. – Значит, говоришь, рисуешь по памяти?

–– Не всегда. Если вы заметили, у большинства женщин на картинах есть черты лица моей жены. Надеюсь, рассматривать ее обнаженной мне не запрещено?

Участковый нахмурился еще больше:

–– Свою бабу, Исачев, если она значится в твоем паспорте, ты можешь рассматривать, сколько тебе угодно. И не только рассматривать. Но не надо мне лапшу на уши вешать! Есть сигналы, что сюда частенько заглядывают молодые девицы. Проверю. И если оперативная информация подтвердится, привлеку. И не только за аморалку. Я уже не раз советовал тебе трудоустроиться. Тунеядство тебе с рук не сойдет. Даю последний срок. Если за две недели не найдешь работу, подготовлю документы на привлечение тебя к суду.

–– Но я же художник. Рисовать картины – это и есть моя работа.

–– Я наводил справки. Никакой ты не художник, а богомаз. В нашей стране нет такой профессии…

Визит участкового милиционера окончательно вывел Исачева из душевного равновесия. С каждым днем он становился все более раздражительным. Мог вспылить без всякой причины, оскорбить жену, накричать на детей. Успокоившись, просил прощения, обещал исправиться. Какое-то время в семье царил мир. А затем все повторялось снова и снова. Интуитивно Наталья понимала состояние мужа. Но вывести его из сомнамбулизма, как ни старалась, не могла. В один из таких душевных срывов Александр разбушевался не на шутку – сбросил с подрамника незаконченную картину, растоптал ногами. Его лицо покрылось красными пятнами, в глазах засверкали огоньки безумия. Наталья поспешно увела детей к матери. Опасаясь худшего, позвонила в психиатрическую больницу…

Глава 5

Он попытался открыть глаза, но веки были, будто каменные. Повторил попытку. Сквозь серое марево начали проступать очертания предметов. Белые стены… Под потолком электрическая лампочка, тусклый свет которой едва освещает комнату… Кровати… Чьи-то тени… И звук, похожий на всхлипывания ребенка…

Что-то давило ему на грудь. Он попробовал вытянуть из-под одеяла руки. И не смог. Они были перепеленаты. «Это же смирительная рубашка!» – молнией мелькнула мысль. И он окончательно очнулся.

Первое, что увидел отчетливо – склонившуюся над ним голову. Незнакомый мужчина пристально смотрел ему в лицо. Заметив, что он открыл глаза, радостно захлопал в ладоши:

–– Проснулся! Проснулся! Сестра!.. Сестра!.. Он проснулся!

В комнату вошла девушка в белом халате. Ее лицо показалось ему до боли знакомым. «Ах, да! Она позировала мне для этюда «Женская головка!»

–– Сестра, а я вас помню!

–– И я вас помню, Исачев. Как вы себя чувствуете?

–– Хорошо. Правда, немного кружится голова.

–– Это нормально. Реакция на лекарство.

–– Я, что, в «психушке»?

–– В психиатрической больнице.

–– А почему я здесь? Развяжите меня.

–– Сейчас будет обход. Придет доктор, осмотрит вас. И снимет смирительную рубашку.

–– Зачем вы надели ее на меня? Я ведь совершенно здоров.

–– Знаю. Просто у вас был приступ. Вели себя так агрессивно, что нельзя было даже сделать укол. Вот и пришлось связать руки.

Вскоре в палату, в сопровождении врача и медсестры зашел заведующий психиатрической больницей. Исачев знал его. В таком маленьком городке, как Речица, все знают друг друга. Подойдя к Александру, он дружелюбно улыбнулся ему.

–– Ну, как себя чувствует наш буян?

–– Нормально. А как я здесь очутился, доктор?

–– Не помните?

–– Нет.

–– Ни с того, ни с сего вдруг разбушевался. Рвал и метал все. Пытался уничтожить свои картины. От какого-то Михайлова требовал денег… Перепугал жену, детей. Вот Наталья Николаевна и вынуждена была попросить нас вернуть вам душевное равновесие.

Обращаясь к сестре, заведующий приказал:

–– Освободите ему руки. Вы же не будете, Исачев, снова пускать их в ход?

По лицу Александра пробежала грустная улыбка.

–– Для окружающих я не опасен, доктор. Судьбой связан по рукам и ногам. Вся моя жизнь – смирительная рубашка. И гнев обращен против самого себя.

–– Ну, вот и замечательно. Полежите у нас еще пару дней. Пользуясь случаем, пройдете обследование, попринимаете успокоительное – и домой.

–– А сейчас уйти нельзя?

–– Если будете настаивать, отпущу. Но не советую. Вы еще душевно слабы. Может случиться рецидив… И не смотрите так с опаской на соседей по палате. Это вполне адекватные люди. Как и вы, утомленные жизнью. Буйных больных в вашей палате нет. Считайте, что находитесь в обычной больнице. По доброй воле вы ведь к врачам никогда не обращаетесь. А напрасно. Своевременно обнаруженная болезнь лечится намного быстрее и легче.