Восхождение тени

– Ну, и что же этому мальцу от меня понадобилось? – сварливо осведомился Сера.

– Ты видишь сны, – Кремень не помешкал с ответом ни секунды. – Пугающие сны о богах. Расскажи мне о них.

Старый монах выпрямился. Хорёк возмущённо зацокал, цепляясь за рясу, как человек – за пляшущий на штормовых волнах плот.

– Что ты можешь знать о моих видениях, гха’йяз? – хрипло проскрежетал дед Сера – и в голосе его наравне с яростью слышался страх. – Кто ты такой, дитя наземцев, чтобы требовать от меня сообщить тебе слова богов?

Никель и Сланец разом заговорили, но Кремень не обратил на них ни малейшего внимания:

– Я друг. Расскажи о них. Твой народ нуждается в том, чтобы ты открылся мне.

– Послушай-ка, мальчишка… – опять было начал Никель, но и Сера даже не глянул на него.

На мгновение Сланцу почудилось, что в этой громадной, пропахшей плесенью зале не осталось никого, кроме старика и светловолосого ребёнка. И между ними что-то происходило: они словно вели диалог на языке, слова которого, лишённые звучания, пролетали от одного собеседника к другому невидимо для постороннего, как проплывает по воздуху облачко крохотных, почти неразличимых глазом грибных спор.

– Черепаха, – неожиданно вслух произнёс Сера. – Всё началось с черепахи.

– Что? – Никель положил руку Кремню на плечо, как будто собираясь оттащить. – Почтенный, вы устали…

– Черепаха пришла ко мне во сне. Она говорила мне о грядущем – о времени, когда дурные люди станут искать способа уничтожить богов. О бедствии, кое навлекут они на фандерлингов. Этот сон был правдив – я знаю. Это был сам Повелитель жидкого мокрого камня.

– Черепаха… – медленно, отрешённо, будто сам себе, проговорил Чавен. И что-то такое прозвучало в голосе лекаря, от чего волоски на шее у Сланца встали дыбом. – Черепаха… витая раковина… сосна… сова…

Но Кремня было ничем не отвлечь.

– Скажи мне, почтенный, что тебе нужно было сделать? О чём Повелитель жидкого мокрого камня просил тебя?

– Это богохульство, – прошипел Никель. – Этот… наземец, этот гха’йяз не должен даже спрашивать о таких сокровенных материях!

Но дед Сера, похоже, не возражал – Сланец подумал даже, что старик на самом деле рад это обсудить.

– Он сказал, что я должен поведать своему народу: Древняя Ночь грядёт и сему грешному миру скоро настанет конец. Многажды являлся он ко мне в снах. Он велел мне передать моему народу также и то, что никто и никакими стараниями не сможет избегнуть уготованного им для нас.

– Он велел тебе не восставать против божественной воли? – уточнил Кремень. – Но зачем вашему богу вообще говорить такое?

– Богохульство! – уже просто взорвался Никель. – Как смеет он задавать такие вопросы Сере, избраннику самого Повелителя камня?

Сланец положил руку монаху на плечо:

– Брат Сера не боится говорить с мальчиком, так что позволь им побеседовать. Пойдём, Никель, то, о чём они толкуют, далеко за пределами нашего разумения – но ты должен признать, что и времена настали нынче диковинные.

Никель едва сдерживался:

– Это не означает, что я позволю какому-то… какому-то там ребёнку делать в священном храме что ему вздумается!

Сланец вздохнул:

– Понятия не имею, кто он, но я давно уже убедился, что мой Кремень не «какой-то там ребёнок». Разве я не прав, Чавен?

Но целитель не ответил: весь обратившись в слух, он напряжённо внимал беседе старика и мальчика.

– Ты всегда видел сны о богах, – Кремень скорее утверждал, чем спрашивал.

– Конечно. Я был младше тебя, парень, когда начал видеть их, – подтвердил старик не без гордости. Он поднял по-старчески рябую, скрюченную, как птичья лапка, руку. – Мне едва исполнилось два года, когда я заявил родителям, что стану братом-метаморфом.

– Но эти сны – другие, – продолжал Кремень. – Ведь так?

Старик резко отшатнулся, как от удара. Его белёсые, мутноватые глаза сузились:

– Что ты имеешь в виду?

– Сны о черепахе – сны, донёсшие до тебя голос самого бога. Такие грёзы не посещали тебя прежде ни разу за всю твою жизнь, правда?

– Мне всегда снились боги! – рассвирепел дед Сера.

– Когда же твои сны изменились? Когда они стали такими… ясными?

И вновь разговор между стариком и мальчиком надолго стал безмолвным.

Наконец изрезанное морщинами лицо Серы немного смягчилось:

– Год тому как, а может, и поболее – аккурат после зимних холодов. Вот тогда я впервые и увидел во сне черепаху. Тогда я впервые и услышал Его голос.

– А что попало к тебе как раз перед тем, как начались эти сновидения? – Кремень говорил так мягко, как будто он был священником, а старик – несчастным заблудшим грешником на исповеди. – Ты ведь нашёл что-то или кто-то дал что-то тебе, правда?

Сланец встревожился – такого выражения на лице мальчика, на которого они с Опал возлагали столько надежд, он прежде не видел. Что же сделали с этим ребёнком там, за Границей Тени? И что важнее: был ли то на самом деле мальчик – или обитатель Сумеречной страны, только похожий на ребёнка? Что за змею пригрели они на своей груди?

– Да, что? – в голосе Чавена слышалось плохо скрываемое нетерпение. – Что тебе досталось?

Сера попытался отмахнуться от них:

– Не понимаю, о чём вы. Я устал. Уходите.

У него на коленях хорёк Иктис обеспокоенно завозился и, зачирикав, скрылся у монаха в рукаве.

– Так, всё, хватит, – вмешался Никель. – Вы должны уйти сейчас же!

– Никто не отнимет его у тебя, – так невозмутимо продолжил Кремень, будто кроме него никто ничего и не сказал. – Я обещаю тебе это, почтенный. Но скажи мне правду. Даже боги обязаны чтить правду.

– Немедленно выметайтесь! – Никель, казалось, готов был схватить мальчишку за шиворот и поволочь вон, но Сланец крепко сжал локоть брата-метаморфа и удержал его.

Старик надолго погрузился в глубокое молчание, и в наступившей тишине в первый раз за всё время они услышали, как скрипят передвигаемые лестницы в дальнем конце пещеры и шёпотом переговариваются монахи, которые не преминули обратить внимание на происходящее посреди огородов.

Сера уставился на свои сцепленные в подоле руки.

– Мой малыш Иктис нашёл её, – сказал он наконец так тихо, что всем, кроме Кремня, пришлось придвинуться ближе. – Он принёс её мне, протащив весь путь сюда. Иктис любит всё блестящее и иногда поднимается наверх до самого нашего города. Мне не раз приходилось посылать обратно с братьями, шедшими на рынок, женские браслеты и бусы. Иногда он даже выбирается на поверхность. А бывает, забирается… и глубже.

– Не мог бы ты показать эту вещь мне? – спросил Кремень. – Обещаю, никто не отберёт её у тебя.