Восхождение Запада. История человеческого сообщества

То же можно сказать о домусульманских культурах Африки. К VII в. н. э., или около этого, несколько африканских сообществ на западе африканской саванны и к югу от Сахары продвинулись в своем развитии к протоцивилизации; а несколько позже и другие сообщества, расположенные вдоль горных хребтов Восточной Африки, последовали этим путем. Данные культуры, однако, никогда не были независимы от основных цивилизаций Евразии и никогда не достигали уровня, позволяющего им противостоять достаточно долго исламским и европейским завоеваниям, которые выпали на их долю начиная с XV в.

Что касается другого обитаемого континента, Австралии, то очевидно, что он оставался полностью изолированным и находился вне круга взаимодействующих цивилизаций до XVIII в. н. э.

Как внятно и доступно представить многосложный исторический комплекс этого периода и при этом, насколько возможно, не упустить и не преувеличить ни одну фактическую линию — проблема, решить которую практически невозможно именно в этой, средней части книги «Восхождение Запада». В первой части поставленная задача была гораздо проще (также будет она проще и в третьей части), поскольку там рассматривались периоды, в которых нить истории тянулась главным образом из единого центра культуры.

В период евразийского культурного равновесия такой простой структуры уже нет. Каждая из четырех основных цивилизаций развивалась более или менее свободно в своем собственном направлении. Культурные влияния и взаимные интересы основных цивилизаций пересекали варварский мир по пути из одной цивилизации в другую. Можно ли свести такую сложную картину к единственной сюжетной линии?

Мое решение состояло в том, чтобы сначала описать как можно полнее основные центры, определяющие культурный баланс Евразии, либо центры, нарушающие это равновесие в последовательные промежутки времени, а затем обратить внимание на окраинные области, описывая их более бегло. При этом может быть преувеличена роль Среднего Востока и близких ему по духу районов Восточного Средиземноморья и севера Индии, поскольку, когда неустойчивые границы соперничающих цивилизаций начинали быстро меняться именно здесь, это тут же грозило сложившемуся культурному равновесию Старого Света. Возможно, для истории человечества в длительной перспективе эти изменения в сердце Евразии имели меньшее значение, чем постоянное и никогда не прекращающееся наступление цивилизаций на варварство. Именно это наступление и создавало многочисленные и внутренне разнородные разновидности отдельных мировых цивилизаций. При этом все большая частота контакта между ними готовила путь для впечатляющего глобального объединения цивилизаций, которое и произошло в последние три или четыре столетия.

Тем не менее выведение на передний план экспансии отдельных цивилизаций и построение на этой основе мировой истории создает определенные трудности. В частности, всякий раз, когда географические сферы двух или более цивилизаций сталкиваются или накладываются одна на другую, при трактовке ситуации возникает постоянная опасность впасть в повторение либо исказить описываемое событие. Более того, чтобы подчеркнуть уникальность каждой отдельной цивилизации и трактовать ее контакты и столкновения как вынужденные (или даже как случайные), необходимо слегка «затемнить» главный источник социальных изменений в пределах отдельной цивилизации, возможно, важнейший источник, даже в эту эпоху — стимул, вызванный внешним контактом.

Поэтому часть II этой книги излагается способом, который представляется меньшим из двух зол: основываясь на равновесии культур (о котором всегда будем помнить), предлагается рассматривать нарушения этого равновесия на примерах отдельных историй различных цивилизованных обществ.

ГЛАВА VI. Экспансия эллинизма в 500-146 гг. до н. э.

Греческий стиль цивилизации, организованный и выраженный в основном своем институте города-государства, занимал в начале V в. до н. э. весьма небольшую географическую область. Даже в узких пределах самой Греции не имеющие выхода к морю области, например, такие как Аркадия, можно было лишь условно назвать цивилизованными; а Фессалия была лишь переходной областью, к северу и к западу от которой жили грекоязычные варвары. Но уже несколько столетий спустя сильно изменившийся эллинизм распространился по всей территории Средиземноморья, проник в глубь Европы на Твид, Рейн и Дунай. Элементы эллинизма накладывались на древние цивилизации Среднего Востока и проникали дальше, в Индию, а со временем его отзвуки, слабые, но вполне распознаваемые, зазвучали и в отдаленном Китае.

Такое быстрое распространение поразительно для цивилизации, географически столь ограниченной в 500 г. до н. э. Такое нарушение евразийского культурного равновесия вследствие распространения эллинизма может быть расценено как главное историческое событие в промежутке между 500 г. и 200 г. до н. э. Но поскольку процессы экспансии включали как ассимиляцию чужих культурных традиций, так и социальные преобразования в самом эллинизме с далеко идущими последствиями, то в итоге уже в IV в. до н. э. начальный наступательный порыв стал иссякать.

Когда эллинизм преодолел изначальную замкнутость городов-государств, возник новый греческий космополитизм, который объединил и значительно модифицировал социальные связи общества, исторически возникшие в «великом обществе» Древней Месопотамии. Политическая и социальная структура греческой цивилизации, таким образом, постепенно вобрала более древние модели восточных цивилизаций. В результате многие особенности греческой культуры размылись, заменяясь все больше идеями и отношениями родственными, а иногда и просто заимствованными у более древних цивилизаций Среднего Востока.

Окончательное завоевание Греции Римом в 146 г. до н. э. удобно обозначить как экватор в развитии эллинизма. В это время Восток еще не был готов принять идеи эллинизма, и проникновение его как на Дальний Запад, так и на Дальний Восток оставалось делом будущего. И все же дух греческой цивилизации угас именно тогда, когда римский орел окончательно разрушил все основы греческого общества, может быть, лишь за исключением иллюзорной независимости отдельных городов-государств. Так изначальный очаг классической культуры опустел, и в этой пустоте остались лишь гулкие развалины политических форм общественного устройства, обезлюдевшая сельская местность и обнищавший город, а также изысканная высокая культура, теперь более обеспокоенная поиском того, как вынести жизнь человеку, потерявшему все, чем стремлением и дальше жить с правдой, красотой, свободой или любым другим идеалом, некогда имевшим достойное и изящное выражение у греков.

Кажется совершенно естественным прервать эту главу в том месте, где эллинизм прошел половину пути своего развития. В этой точке его глубокая культурная самобытность начинает растворяться в более естественной, но гораздо менее привлекательной социологической и интеллектуальной среде.

А. РАСЦВЕТ ГРЕЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ В 500-336 ГГ. ДО Н.Э.

1. ВСТУПЛЕНИЕ

Когда Ксеркс, сын Дария, унаследовал персидский трон в 485 г. до н. э., в наследство ему достались две важные военно-политические проблемы. Первой, и самой неотложной, было восстание в Египте, которое армия Ксеркса подавила только после жестокой борьбы. Второй была безопасность его восточных границ по побережью Эгейского моря. Как источник постоянной нестабильности, эта проблема возникала из-за отказа греческого мира, лежавшего по другую сторону моря, признать персидское господство. Кроме того, Ксеркс унаследовал от своих предшественников Кира, Камбиза и Дария также и военную традицию, которая требовала внести свой вклад в расширение империи завоеванием новых земель. Еще Дарий был предан идее укрепить престиж Персии и расширить владения за счет греческих территорий. Поэтому сразу после усмирения Египта Ксеркс мобилизовал свои армию и флот для завоевания Греции.

Многие греки, включая хорошо осведомленных и мудрых дельфийских верховных жрецов, понимали, что даже союз греческих городов-государств не сможет на равных противостоять мощи персидской армии. Но несмотря ни на что, наскоро созданная коалиция из двадцати с небольшим греческих полисов, которую к тому же ослабляли многоначалие и неопределенность в стратегии, вопреки всем ожиданиям смогла дать решительный отпор войскам персов. За несколько последующих лет военная инициатива полностью переходит к грекам. Серия наступательных кампаний под афинским руководством, длившихся до 448 г. до н. э., привела к освобождению всех греческих (и некоторых негреческих) эгейских городов от власти персов.

Последствия этой победы для греков были так же замечательны, как и сама победа. Спарта, в прошлом определявшая мощь Греции, замкнулась в консервативном застое, почувствовав опасность своему внутреннему общественному строю [405] . Афины выбрали противоположный курс -рискуя всем и не отказываясь ни от чего. До греко-персидских войн Афины не значились среди преуспевающих и мощных греческих полисов. Но после этих войн, и в значительной степени именно благодаря им, Афины стали центром всего, что было наиболее активно в греческой цивилизации. Экономически Афины доминировали в торговле на всем Восточном Средиземноморье и Черном море; политически они сформировали и возглавили грозную конфедерацию городов-государств, которые успешно победили персов, и временами казалось, что Афины стали центром всего греческого мира. Их культура, литература и искусство затмили все созданное до этого в Греции; именно Афины внесли в эллинизм новые совершенные формы выражения, которые постепенно стали стандартом для всех знакомых с греческой культурой. Расцвет Афин в течение полувека между изгнанием персов из Европы и началом Пелопоннесской войны в 431 г. до н. э. был, вероятно, самым ярким олицетворением эпохи так называемого золотого века в истории [406] .

405

См. жизненный путь спартанского царя Павсания, который командовал греческими войсками в сражении при Платеях (479 г. до н. э.) и попытался использовать победу для создания собственной империи. Потерпев неудачу, он умер от голода, когда спартанцы заточили его в храме, где он попросил убежища.

406

Население Афин в период так называемого золотого века не превышало четверти миллиона человек. Число взрослых граждан мужчин в Афинах, вероятно, составляло примерно 35-50 тыс. человек накануне Пелопоннесской войны, а полное население Аттики - 250-350 тыс. человек, из которого почти половина были рабы и лишенные гражданских прав иностранцы. См. Julius Beloch, Die Bevolkerung der griechisch-romischen Welt (Leipzig Duncker & Humblot, 1886), pp.99-101, A.W.Gomme, The Population of Athens in the Fifth and Fourth Centuries B.C. (Oxford: Basil Blackwell, 1957), Appendix: «The Citizen Population of Athens during the Peloponnesian War».