Воскресенье

* * *

Ах, я несчастный. Я выбрал ни то, ни другое, а третье. Руки у меня вспотели, колени задрожали, и, как обычно, когда я возбуждался, у меня началась сильная аритмия. Обычно я ее пугаюсь, но теперь она мне была милее, чем моя жизнь.

Я вернулся к витрине.

Улица перед торговым центром была пуста, как и весь предыдущий день. Никто больше не проходил и не останавливался перед витриной магазина. Несколько машин проехали мимо, разбрызгивая вокруг себя воду. Интересно, как я буду выглядеть, когда встану перед витриной магазина. Как я буду выглядеть, если кто-то посмотрит на меня изнутри? Я пытался увидеть самого себя.

Я выглядел, как ребенок, рано потерявший мать. Засунул руки глубоко в карманы куртки, наклонил голову вперед, будто защищаясь от непрерывно льющегося дождя, сгорбленный, погруженный в свои мысли. Щеки в трехдневной щетине, в глазах скрытый страх. Внимательные наблюдатели могли бы сделать вывод, что я скрываю что-то очень важное в карманах куртки, и у меня при этом дрожат руки и ноги. Я стою перед витриной, но не могу удержать равновесие и немного покачиваюсь взад и вперед. Эксперименты с обезьянами, рано разлученными с матерью, показали, что они раскачивались взад и вперед в результате такого разлучения.

Раньше я был не таким. Далеко не таким. Раньше я был красивым и привлекательным, планировал с достоинством пережить переходный период, а потом самым безболезненным образом прожить жизнь, никому не причиняя вреда и не наступая даже на муравья. Моей главной целью всегда было воспитывать окружающих на личном примере. Правда, для этого я не посещал ни монастырь, ни церковь, но я много читал. Самые разные книги. Раньше я умел произвести впечатление на окружающих красивыми речами и показать, что я не просто человек, который довольствуется посредственностью, что я выше среднего. Раньше мне и в голову не пришло бы украсть или, не дай Бог, ударить кого-нибудь. Вот почему меня много раз в жизни грабили и избивали. Но благодаря вере в себя мне удалось вынести все невзгоды.

Так что сейчас, стоя перед витриной магазина, я совсем не выгляжу тем, кем я был и кем хотел быть. Но времена меняются, и мне больше нечего сказать.

* * *

Я не стал сразу подходить к двери, чтобы разобраться в ситуации. Я приник к витрине и попытался разглядеть, что внутри, и двигается ли там что-нибудь вообще. Я хотел, руководствуясь своими добродетелями, вернуть то, что мне не принадлежит, и уйти.

Внутри не было видно никакого движения, никто не шевелился, ни Веда, ни Божо. Я поднял руки и приставил их к вискам, чтобы лучше видеть, что происходит. Никакого движения.

Я постучал в окно: один, два, три раза. Сразу же из двери, которая была нашим тайным убежищем, появились эти двое, Веда и Божо, с несколькими сумками в руках и встали прямо перед дверью. Мы начали разговаривать при помощи жестов и читать по губам.

— Мы же говорили, что ты вернешься.

— Вы просто преступники.

— Как тебе не стыдно называть нас преступниками.

— А кто же вы, зачем вы положили эти вещи мне в карман? Я вынул цепочки и стал размахивать перед витриной.

— Потому что это был единственный способ заставить тебя вернуться и выпустить нас. За эти двадцать четыре часа мы сумели составить твой психологический портрет и прийти к выводу, что шансы на то, что ты вернешься, невелики, если мы дадим тебе уйти просто так; тебе понадобится импульс или мотивация для того, чтобы вернуться, и как видишь, мы не ошиблись. А что до того, что ты называешь нас преступниками, просто напомню тебе, что я, — сказала Веда, — не могу быть преступником, потому что они воруют у других людей, а я всего лишь беру то, что принадлежит мне. Напомню, если ты до сих пор не смог сам прийти к такому умозаключению, я — жена владельца магазина и могу делать все, что хочу. Тебе не повезло, ты оказался здесь в неудачное время и вошел в магазин, открыв тем самым наше любовное гнездышко. Ты встрял в любовные шашни, ни больше, ни меньше. А нам повезло, что мы поняли, что ты поможешь создать нам алиби, чтобы никто не мог в нас сомневаться. И думаю, что тут больше не о чем говорить.

— Как это не о чем говорить? А ваш роман? Насколько я понимаю, расскажу я о нем, кому надо, или нет, зависит от меня.

— Ошибаешься, — сказала Веда, — мы оба все время управляем тобой, с того момента, как ты вошел в магазин. Нам сразу пришло в голову, что мы сможем получить от тебя пользу.

— Ты придумываешь. У тебя нет власти надо мной, кстати, напомню тебе, что теперь я снаружи, а ты внутри.

— Да, но все может быстро измениться, — сказала Веда. — Давай, попробуй открыть дверь, пора заняться делом. А ты, если хочешь, верни то, что мы тебе подарили, а не хочешь — просто разойдемся.

Я встал перед дверью.

Открыл коробку и вынул оттуда что-то вроде пульта от телевизора, на нем загорелся огонек, но дверь не открылась. Затем я взял какие-то странные ключи и спросил, куда их вставлять. Веда указала мне — где-то внизу двери. Там, видимо, был автоматический замок. Я опустился на колени, вставил странный ключ внутрь, а затем нажал на кнопку на пульте дистанционного управления, и дверь, зашипев, открылась.

Потом все произошло с большой скоростью, я уже не осознавал, что делаю, понимал только, что своими действиями теперь управляю не я, а мои этические и моральные принципы. В один прыжок я оказался внутри, а эти оба с полными сумками в два прыжка оказались снаружи. Я вынул из кармана все цацки, которые в них были, и бросил их на стол. Потом повернулся, надеясь выбраться, но было уже поздно! Они оба оказались снаружи, а я снова был внутри. Дверь опять закрылась, а они, довольные, махали ключами перед моим носом, только уже снаружи.

Веда и Божо посмотрели на меня с жалостью и сказали, что в этот воскресный день мне просто не повезло. Даже Святая Неделя мне не помогла. Потом они медленно исчезли в темноте.

Не попрощавшись со мной.

* * *

Я был подавлен и печален, но почувствовал, что паника у меня прошла. Что еще важнее, не знаю, почему — я был абсолютно спокоен. Я решил попробовать еще раз выбраться на улицу через заднее окно, но услышал звук уходящей машины, и тут же понял, что машина, на которую я тогда спустился, была их. Теперь же, если бы мне удалось без чьей-либо помощи забраться на окно и выпрыгнуть во двор, я рисковал убиться.

Я снова сел за стол Лазо и стал смотреть вдаль. Включенный компьютерный монитор мигал. Экран не показывал внешнюю камеру, на нем была открыта какая-то новостная страница. Наверное, Веда и Божо от скуки читали утренние газеты.

Случайно или нет, но я увидел там то, что меня окончательно успокоило и изменило ход моих мыслей, а может быть, и течение моей жизни.

Я прочитал следующее:

Заперся в торговом центре и умер от голода

Пожилой мужчина умер от голода и жажды в Гонконге после того, как случайно заперся в одной из комнат торгового центра, сообщает Нетпресс. Этот человек, который до сих пор еще не опознан, вероятно, вошел в комнату по ошибке, но дверь с автоматическим замком закрылась и заперла его. Мужчину обнаружили после того, как охранник почувствовал запах, исходящий из этой комнаты. По данным полиции, признаков насилия нет, там считают, что старик умер от голода и жажды.

Этот пожилой мужчина — я. Возможно, здесь меня и нет, я в Гонконге. Может, я никогда не был в Скопье, а всегда жил только в Гонконге. Возможно, я последний сон пожилого мужчины перед его смертью в торговом центре в Гонконге. Значит, мысли все-таки путешествуют во времени и могут дойти до любого существа на Земле. Это означает, что времени нет, а есть только нечто, что существует здесь и сейчас, и что все цивилизации живут здесь и сейчас. Это похоже на параллельные миры, в которые у меня до сих пор не хватает смелости поверить. Но позвольте мне вернуться к Ли (потому что китаец из Гонконга должен называться Ли). Я последняя мысль Ли перед его смертью. Меня вообще не существует, я всего лишь плод чьей-то фантазии, чьей-то мысли. Или же зловоние, по которому его узнали.