Воскресение в Третьем Риме

Игорь Кончак изнывал от желания поговорить, но Ярлов любезно кивнул в сторону Аскера-Али-Мусы.

– Вопрос в том, что поддерживать, – отозвался он. – Мы поддерживаем одно: исламский социализм. Если ПРАКС поддерживает исламский социализм, мы поддержим ПРАКС.

– Но согласитесь, – неуверенно заговорил Ярлов, пасуя перед солдатской прямотой Аскера, – Россия – все-таки православная держава. Я не уверен, что в России ислам может существовать без православия.

– А православие без ислама точно не устоит. Оно будет уничтожено Западом, вместе с Россией, кстати говоря.

– Я готов с этим согласиться, если ислам готов поддержать православие.

– Ни одна вера не может поддерживать другую, в особенности истинная вера, каковой является ислам. Мы поддерживаем православие, поскольку православие ведет к исламу, как это делает ПРАКС. Поэтому я с вами разговариваю, только поэтому.

– Ценю вашу откровенность, но все-таки… (Для меня непривычно было видеть смущение Ярлова. Я слышал, что он придает сношениям с РОИСом особое значение, но не настолько же…)

– Россия – мусульманская страна, – со спокойной уверенностью проговорил Аскер-Али-Муса. – Она сама этого не знает, но это так. Целомудрие русской женщины тоскует по чадре. Только исламский социализм положит конец ростовщическому банковскому капиталу. Мы перераспределим и будем постоянно перераспределять доходы в пользу бедных, и бедных у нас не будет, как заповедано Кораном. Не было и не может быть другого социализма. Вместо налогов закят, спасающий души.

– Закат Европы? – неудачно сострил я.

– Закят, – повторил Аскер-Али-Муса, – пытаясь произнести слово по-арабски. – Закат Запада, ибо Запад – это ростовщический капитал.

– Джихад? – спросил Ярлов.

– Джихад, – подтвердил однорукий воин. – Великий русский поэт выразил суть джихада:

Мужайся, презирай обман, Стезею правды бодро следуй, Люби сирот и мой Коран Дрожащей твари проповедуй.

– Пушкин?

– Да, Пушкин. Пушкин был мусульманин в душе. Никто, кроме мусульманина, не написал бы таких „Подражаний Корану“. За это его и убил европеец, крестоносец, пытавшийся обесчестить его жену… и Россию вместе с ней. Россия – мусульманская страна, если ее величайший поэт – мусульманин.

– А русский царь? – спросил я.

– Не может быть русского царя, кроме праведного халифа. А праведный халиф у нас был.

– Кто? – снова спросил я.

– Конечно, Сталин, – ответил Аскер-Али-Муса. Он встал со стула, собираясь уходить.

– Но вы поддержите нашу акцию? – встрепенулся Ярлов.

– Поддержим, насколько нам позволит наша вера и наша совесть.

С этими словами Аскер-Али-Муса закрыл за собой дверь.

– Но вы согласны с нами в главном? – почти крикнул ему вслед Ярлов.

– Мы уже условились об этом. Так Аллах велит, – ответил Аскер-Али-Муса из-за двери.

– Все-таки не может быть другой веры, кроме веры предков, – изрек Игорь Кончак, не дожидаясь, пока к нему обратится Ярлов. – Только вера предков исключает религиозную вражду, ибо вера предков не допускает прозелитизма; нельзя принять не своих предков за своих, и потому нельзя перейти в другую веру. Предков не меняют. Чингисхан следовал этому принципу и завоевал мир, оберегая все религии. Чингисхан наряду со Сталиным – вдохновитель ПРАКСа. Орда, орда, орда – вот истинный прообраз советской империи.

Он говорил бы еще долго, но Ярлов прервал его:

– Ваша позиция мне ясна. Поддерживаете ли вы нас в главном?

– Конечно! Безусловно! – с пафосом зажил Игорь Кончак, хотя я заметил, что вопрос смутил его.

– Тогда позвольте вас проводить. Мы рискуем утомить Иннокентия Федоровича, который все-таки не совсем здоров.

Ярлов обернулся ко мне:

– До свиданья, завтра я тоже приду к вам не один.

Я рассчитывал спросить его наедине, о какой акции идет речь, но Ярлов откланялся и в тот день больше не появлялся, оставив меня на попечение Клавдии, а с ней я предпочел ничего не обсуждать, чтобы не тревожить ее. Я не забывал, насколько она зависит от Ярлова и ПРАКСа, хозяйничающего в доме, где она живет.

На другой день Ярлов вошел ко мне с двумя молодыми людьми, яростно спорившими еще в коридоре. Оба они были одеты в одинаковую камуфляжную форму, и только по голосу я определил, кто из них девушка, а кто юноша. Девушка оказалась лидером возрожденного Комальба, юноша представлял Истком. Обе организации клялись в непререкаемой верности заветам Антонины Духовой, и оба лидера обвиняли друг друга в отступничестве. Я не сразу понял, в чем суть их разногласий, так как Ярлов не предоставлял слова ни юноше, ни девушке, лишь подливая время от времени масла в огонь их спора. Лидер коммунистических альбигойцев своим звонким голоском требовала абсолютной добровольности при формировании народной армии. Всеобщую воинскую повинность она объявляла посягательством на свободу личности, а профессиональную армию считала продажным охвостьем ростовщического капитала. Напротив, лидер Исткома еще не устоявшимся юношеским баском требовал всеобщей воинской обязанности без всяких скидок на здоровье и возраст. Весь народ должен состоять из воинов. Человек рождается воином и воином умирает. Любая работа, даже уборка мусора на улицах, рассматривается как работа для фронта. Добровольность при этом объявлялась лазейкой для предателей, извращенцев и других врагов народа. На это представительница Комальба яростно возражала. Комальбовская добровольность не допускает отказа от службы в армии, она лишь испытание на приверженность свету или тьме (рецидив подлинного альбигойского учения.) Кто отказывается добровольно вступить в комальбовскую армию, тот подлежит немедленному уничтожению, чтобы он снова мог родиться и в новой жизни искупить грех уклонения от священной войны с тьмой. Точно так же уничтожению подлежат и те, кто уклоняется от исткомовской всеобщей воинской повинности. Не совсем понятно было, как, согласно военной доктрине Комальба, поступать с младенцами. Если все рождаются воинами, согласно Исткому, то в чем же Комальбовская добровольность? Тут, возможно, опять обнаруживались корни старинного альбигойства. Рождение само по себе считалось грехом, а воинская служба понималась как искупление. Но, согласно Исткому и согласно Комальбу, уничтожению подлежали все, кто уклоняется от военной службы. Истком и Комальб наперебой заявляли о своей готовности поддержать акцию ПРАКСа, даже не спрашивая, в чем эта акция заключается.

– Главное то, что объединяет нас, а не то, что разъединяет, – наставительно подытожил дискуссию Ярлов. – А в главном вы согласны с ПРАКСом, не так ли?

Комальбовка и исткомовец заверили в один голос, что в главном они с ПРАКСом согласны, хотя ни на какие компромиссы в идеологической борьбе не пойдут. Ярлов вышел из палаты вместе с ними, так что мне опять не удалось спросить, какая акция предстоит и в чем главное, не допускающее разногласий.

Я чувствовал себя Лениным в саркофаге, у которого происходят некие таинственные совещания.

На другое утро меня безучастно осмотрел незнакомый врач и ретировался, не сказав ничего определенного. Буквально вслед за ним в палату вошел Ярлов. „Сегодня я надеюсь развлечь вас“, – доверительно сообщил он, потирая руки и привычно расставляя шахматы, как будто шахматные фигуры непременно должны были присутствовать при конфиденциальных переговорах, которые вел Ярлов. Я собрался задать ему мои вопросы, но Ярлов, угадав мою мысль, заверил меня, что в ближайшее время он сам объяснит мне все. В дверь постучали, и в палату торопливо вошел вихрастый очкарик; его лохмы были бы огненно рыжими, если бы их не обесцвечивала седина. „Валерий Фимченко“, – представил Ярлов вошедшего мне, а потом повторил дежурные слова об эксперте Чудотворцевского фонда. Новоприбывший принялся излагать свои идеи, явно довольный тем, что его слушают. Валерий Фимченко, классный программист, едва не стал хакером, но его отвлекли задачи другого рода, Он заложил в свой компьютер хронологию всемирной истории и пришел к выводу: она не что иное, как зашифрованный прогноз. Единственной достоверной книгой в истории человечества оказался Апокалипсис. Ключом к хронологическому шифру было звериное число 666. Из него выводились все сколько-нибудь знаменательные даты в истории, о подлинном значении которых можно судить по их нечистому источнику. Исторические события либо измышлялись, либо фальсифицировались Антихристом, предшествующим Христу согласно Фимченко. Рождество Христово произошло на тысячу лет позже, чем принято считать. Слуги Антихриста приписали христианской эре лишнюю тысячу лет, чтобы высмеять бессилие христианства. Крестовые походы начались, чтобы предотвратить распятие Христа. Крестом и распятием крестоносцы привлекали все новых и новых участников, и распятие Христа удалось предотвратить: крестоносцев возглавил сам Христос. События, предшествовавшие Рождеству Христову, происходили на материках, прекративших свое существование не так давно, как принято думать: гибель этих материков засвидетельствована Апокалипсисом. Армагеддон не что иное, как Троянская война, которой завершилась история Атлантиды. Змеи, задушившие Лаокоона и его сыновей, – первые волны начинающегося потопа. Деревянный конь, от которого предостерегает Лаокоон, эмблема, хорошо знакомая по кораблям викингов. Лаокоон погиб, не поверив, что надвигается потоп. Викинги – потомки троянцев, уплывшие на деревянных конях мстить ахейцам. И те и другие – обитатели Атлантиды, междоусобной войной погубившие свой материк. Индия и Китай – названия затонувшего материка Лемурия. „Махабхарата“, „Рамаяна“, „Троецарствие“ посвящены событиям на этом материке, также погибшем. Избранный народ Ветхого Завета – народ Рос, о котором говорит пророк Иезекииль. Это русские, тоже потомки атлантов-троянцев. Будущее, настоящее и прошлое то и дело меняются местами в историографии. Так произошло, например, с убийством русского царя Александра II, которое выдается западной историографией за убийство короля франков Дагобеpa II, произошедшее якобы в первом тысячелетии после Рождества Христова (что Рождество Христово было на триста с лишним лет позже убийства Дагобера II, мы уже знаем). Через пять лет после цареубийства в России священник Беранже Соньер получает назначение в деревню Рен-ле-Шато в предгорьях Пиренеев. Через десять лет после цареубийства он находит таинственные документы, возрождающие или фабрикующие миф о сакральном королевском роде Меровингов. Любоцытно, что Октябрьской революции тоже еще не было. То, что рассказывают о ней, относится к русской революции, которая должна произойти в конце первого тысячелетия после Рождества Христова, то есть, по Фимченко, в конце мнимого двадцатого, а на самом деле десятого века. Ярлов многозначительно подмигнул мне, но Валерий Фимченко сам обратился ко мне:

– Я давно собирался встретиться с вами. Ваша книга „Русский Фауст“ показывает, как живуча инерция привычной историографии. Историк подтверждает значение события, совершившегося у него на глазах, перенося его в прошлое. Это всего лишь прием, не более, я понимаю. Вы не можете не знать, что Фавст Епифанович был обезглавлен не в 1583, а в 1983 году, на четыреста лет позже. Обезглавила Фавста некая секта. Ее глава, называемый своими последователями „Иван Грозный“, очень хотел побеседовать с головой Фавста. В случае эксгумации вы найдете в одной из могил на мочаловском кладбище обезглавленное тело, уверяю вас.