Воскрешение
Шрифт:
— Это нечто, — прошептала Фрэнки завороженно. — Никогда еще не видела сразу столько надгробий. Какое оно огромное!
Мартин пробурчал что-то себе под нос.
— Что вы говорите, Мартин?
Мартин смотрел на мраморно-гранитное море:
— Говорю, это теперь наш мир и есть. Мертвецы со всех сторон.
Фрэнки согласно кивнула:
— Насколько хватает глаз.
— Когда эти дома рассыпятся в прах, сколько еще простоят надгробия? — проговорил Мартин задумчиво. — Сколько еще пробудут мертвые после того, как нас не станет?
И печально покачав головой, подошел помогать Джиму. Совместными
Уже заходя за горизонт, солнце последними слабыми лучами осветило знак, что маячил впереди.
БЛУМИНГТОН — СЛЕДУЮЩИЙ СЪЕЗД
У Джима участилось дыхание.
— Сворачивай туда.
Мартин встревоженно обернулся на заднее сиденье.
— Ты в порядке? В чем дело?
Джим, хватая ртом воздух, вцепился в обивку. К горлу подступала тошнота, сердце яростно стучало в груди, кожа похолодела.
— Мне очень страшно, — шепотом ответил он. — Мартин, мне страшно. Я не знаю, что сейчас произойдет.
Фрэнки свернула на съезд и включила фары. Пункты оплаты на этот раз оказались пустыми.
— Куда ехать?
Джим не ответил, и Мартин не был уверен, что он вообще ее услышал. Он сидел, зажмурив глаза, и начинал дрожать всем телом.
— Эй, — крикнула ему Фрэнки. — Ты хочешь сына увидеть? Давай-ка возвращайся к нам. Куда сейчас ехать?
Джим открыл глаза:
— Прости, ты права. Спускайся по съезду до конца, потом налево. Оттуда три квартала вверх и приедешь прямо в Честнат. Там увидишь перекресток, где будут большая церковь и магазин видеоигр.
— Вот, — сказал Мартин, протягивая ему пистолет. — Возьми. Сосредоточься на нем, почувствуй его в руке.
— Он вам самому нужен.
— Нет, — сказал Мартин. — Тебе нужнее. Тебе необходимо сосредоточиться. Я нашел еще один под сиденьем.
Джим кивнул, протяжно выдохнул и снова зашевелился. Отложил винтовки в сторону и проверил пистолет, прежде чем удовлетворенно сунуть его обратно в кобуру. Затем вжался в сиденье и принялся ждать, пока за окном замелькает район, где жил его сын.
— Вон там вижу, — пробормотал Мартин и опустил стекло, чтобы можно было выстрелить.
— Нет, — остановила его Фрэнки. — Не надо стрелять, если они не угрожают напрямую или не пытаются преследовать.
— Но он расскажет остальным, — запротестовал Мартин. — Последнее, что нам нужно, это привлечь других.
— И именно поэтому тебе не нужно стрелять в этого ублюдка. К тому времени, как он расскажет своим гнилым дружкам, что приехал обед, мы можем забрать пацана и свалить отсюда. А если ты начнешь стрелять, то каждый зомби в городе узнает, что мы здесь и куда за нами приходить!
— Ты права. — Мартин кивнул и поднял стекло обратно. — Дельная мысль.
Мимо проковыляла тучная мертвая женщина в кимоно, таща за собой детскую красную тележку. В коляске сидел другой зомби, у которого отсутствовала нижняя половина туловища, а оставшиеся внутренности вываливались через края. Оба существа возбудились, увидев машину, и тучная зомби побежала за ней вприпрыжку, гневно вскинув кулаки.
Фрэнки ударила по тормозам, включила заднюю передачу и одним махом раздавила обоих зомби и тележку.
— Видишь, — усмехнулась она Мартину, — потише ведь, чем стрелять?
По телу Мартина пробежала
дрожь, но Джим едва ли что-нибудь заметил. Его сердце колотилось по-прежнему, хотя тошнота прошла. Сколько раз он проезжал по этой пригородной улице, когда забирал сына или привозил Дэнни домой? Десятки, но он никогда не подозревал, что будет ехать здесь так, как сейчас. Он вспомнил первый раз, когда вез сына после того, как они провели вместе все лето. Дэнни заплакал, когда Джим повернул к Честнату, — он не хотел расставаться с отцом. Когда они подъехали к дому Тэмми и Рика, по его личику катились крупные слезы, и они продолжали литься даже тогда, когда Джим наконец, превозмогая себя, отъехал. Он смотрел на Дэнни в зеркало заднего вида, дожидаясь, пока тот не скроется из виду, чтобы затем остановиться и разрыдаться самому.Джим подумал о дне, когда Дэнни только родился и доктор впервые дал подержать его на руках. Он был таким крошечным, с влажной розоватой кожей и еще деформированной после рождения головой. В тот день, младенцем, он тоже плакал, и когда Джим его приласкал, Дэнни открыл глазки и улыбнулся. Тэмми с докторами уверяли, что это не было улыбкой, потому что новорожденные улыбаться не могут, но Джим в глубине души знал, что это не так.
Потом он вспомнил, как играл с Дэнни и Кэрри в «Уно», и они оба ловили его на жульничестве, когда он прятал карту «Возьми четыре» под столом. Они побороли его, защекотав до того, что он сам во всем сознался. После этого они все сидели на диване и ели попкорн под фильм о том, как Годзилла разрушал Токио и воевал с Мехагодзиллой.
Он вспомнил, как сообщил Дэнни по телефону, что тот скоро станет старшим братом. Это произошло сразу после того, как подтвердилось, что Кэрри беременна.
И он содрогнулся, вспомнив, как бежал из укрытия и во что в итоге вылилась счастливая беременность его жены. Джим подумал о Кэрри и ребенке — он застрелил обоих.
Когда Фрэнки повернула в Честнат, у Джима в голове всплыл последний звонок Дэнни.
«Папочка, мне страшно. Я на чердаке. Я… — Потом помехи и дальше: — Я помнил твой номер, но не мог настроить телефон Рика. Мамочка долго спала, но потом проснулась и настроила его мне. А сейчас она опять спит. Она спит с тех пор, как… с тех пор, как они добрались до Рика».
— Мы в Честнате, — сообщила спереди Фрэнки. — Теперь что?
«Мне страшно, папочка. Я знаю, нам нельзя уходить с чердака, но мамочке плохо, и я не знаю, как ей помочь. Я слышу, что они на улице. Иногда они проходят мимо, а иногда, похоже, пытаются прорваться внутрь. И мне кажется, Рик тоже там».
— Джим? ДЖИМ!
Джим заговорил тихо и отстраненно:
— По О’Рурк и Фишер, потом налево на Плэтт-стрит. Последний дом слева.
Он представлял, как Дэнни сидит на чердаке и плачет.
«Папочка, ты обещал, что позвонишь! Мне страшно, и я не знаю, что делать…»
— Плэтт-стрит, — объявила Фрэнки, повернув машину.
Она ехала мимо выстроившихся аккуратными рядами домов, каждый из которых был таким же, как соседний, отличаясь только цветом ставен или висящих в пустых окнах занавесок.
— Приехали.
Она припарковала «Хамви», но выключать двигатель не стала.
«…и я люблю тебя больше Человека-паука, больше Пикачу, больше Майкла Джордана, больше бесконечности, папочка».