Воскресные охотники. Юмористические рассказы о похождениях столичных подгородных охотников

– Раков еще хотели, – напомнил егерь.

– Да, да… Раков… Ну, пойдем. Красотка! Фью! – свистнул охотник, направляясь в путь, и прибавил: – Ведь вот много ли ходил, а устал ужас как… О-хо-хо… – зевнул он.

– Двустволку будете разряжать?

– После… Ужасная лень. Я даже бы здесь в лесу прилег и соснул, ежели бы не боялся сырости… Веди меня, впрочем, на болото. Я хочу сапоги замочить. Новые сапоги… Надо их попробовать… Как они… Думаю, что не должны промокать. Этот мастер славится охотничьей обувью…

Егерь шел. Охотник двигался за ним сзади.

Перепела

Из ольховой заросли на дорогу, ведущую по топкому месту и сплошь изрытую колесами, вышли егерь Холоднов и охотник, коренастый маленький человек с подстриженной бородкой, в порыжелой пиджачной парочке и обыкновенной городской фуражке, которую так любят петербургские дворники и мелкие приказчики. Охотник был весь в грязи. Сапоги, затянутые выше колен ремнями, были мокры, и к ним прилипли целые комки болотного ила. Разумеется, у пояса неизбежная фляжка. Через плечо на зеленой тесьме двустволка хорошая и у пустого ягдташа дикая утка, привешенная за ноги. И егерь, и охотник были с раскрасневшимися лицами и отирали пот платками. Охотник особенно усердно утюжил себе платком и лицо, и шею на затылке и под бородой. Бежала собака, обнюхивая кочки. Охотник говорил:

– Намучились на сто рублей, а дичи и на двугривенный не несем.

– Утку убили, ваша милость, так чего ж вам еще! – отвечал егерь.

– Что утку! Эту утку по-настоящему и есть-то нельзя. От нее рыбой пахнет.

– В квасу настоящим манером вымочить, так все-таки жаркое. Суховато будет, но есть можно.

– Этой утки нам и не попахнет. У меня ceмейство-то сам-шесть. Жена, мать-старуха, трое ребятишек.

– Вторая бы утка была, да вот собака-то ваша…

– Да, да… Воды, подлая, страсть как боится. В воду, хоть ты ее зарежь, не пойдет. Еще если так вот, что только по брюхо вода – она, анафемская тварь, бегает, а чтобы плыть, когда глубоко, – ни за какие коврижки. Уж сколько я через нее дичи зря потерял.

– Учить надо, сударь.

– А ты вот возьми да и выучи. Я бы тебе за это полдюжины носовых платков из нашей лавки.

– Что ж, выучить можно. А на платках благодарим покорно. Да вот еще что. Все я у вас хотел попросить парусины на штаны. Парусина такая есть крепкая…

– Можно и парусины, только собаку поставь на настоящую точку. Я вот тебе собаку оставлю на недельку. – Собака будет действовать. Это что!.. Мы из нее эту упрямую-то шерсть выколотим.

– Ты мне, Холоднов, так, чтобы уж она и всякие штуки умела. Вон у актера Голубцова собака трель поет, сама у парадной двери в колокольчик зубами звонится, с ружьем на карауле стоит. Чудной пес. Дашь ей, к примеру, кость и только скажешь: «Гамлет… Жид ел». Ни в жизнь не тронет. А у меня что за собака! Три хворостины об нее обломал – не идет в воду за уткой, да и все тут. Так вот, Холоднов, ты уж со всякими штуками ее постарайся обучить.

Егерь гордо посмотрел на охотника и с презрительной улыбкой покачал головой.

– Нет, со штуками я не могу обучать, – дал он ответ.

– Отчего? А еще хвастался, что какой-то знаменитый егерь!

– Сорок пять лет егерем. Тридцать один год господину Расколову выслужил. Спросите старинных охотников – все Холоднова знают. Да вот граф Алексей Павлович Захарин. Впрочем, нет… этот старичок уже померши. Ну, вот еще генерал Панталыков. Этот, должно быть, еще жив, хоть уж и древний старичок. А то их сиятельство Петр Львович Устимович… Этот тоже, надо статься, жив. Они помнят расколовскую охоту, помнят и егеря Холоднова. Они все скажут, какой я егерь.

– Так отчего же ты со штуками пса не хочешь обучить?

– Оттого, ваша милость, что я не умею. Я знаю охотничью собачью науку, знаю, как собаку обучить, чтоб она стойку делала, для охоты была пригодна, а штуки разные, чтобы трель собаке петь и в колокольчик зубами звониться, для охоты не требуются. Зачем для охоты такая собачья музыка?!

– Да просто для удовольствия. Вот гости придут – я сейчас и покажу им, какие штуки моя собака выделывает, – старался пояснить охотник.

– Тогда вы вашу собаку акробату в цирк отдайте, а не егерю, – стоял на своем егерь. – Акробат акробатство знает, он этому самому первый специвалист – вот он и собаку акробатству обучит. А егерь – нет… Егерь не для того существует, чтоб собак в колокольчики звониться приучать. Нет… Насчет этого уж увольте.

В голосе егеря ясно звучала обидчивость. Охотник пристально посмотрел на него и спросил:

– С чего ты обиделся-то?

– Позвольте… Да как же не обидеться-то? Я егерь, настоящий прирожденный егерь, первым господам на охоте служил, а вы вдруг хотите, чтобы я акробатским штукам собаку учил.

– Ничего тут нет обидного.

– Да как же не обидно-то, помилуйте! Ведь вот вы теперича купец и специвалист, чтобы в лавке торговать, а вдруг я вам скажу: иди помойную яму выгребать. Нешто это вам не обидно будет?

– Ну, какое же тут сравнение! Это совсем другая вещь.

– Нет, сударь, как возможно! Совсем то же самое. Зачем я буду супротив своей специвальности? Надо вам собаку на настоящую точку для охоты поставить – я вам поставлю, и собака будет шелковая, а чтобы в колокольчики звониться – нет.

– Да ну тебя! – снисходительно проговорил охотник. – Поставь уж хоть для охоты-то…

– Для охоты могу, а чтобы собака трель пела – увольте. Мало ли какие штуки у иных собаки выделывают! У нас вон ездит адвокат, так у того собака по евонному приказанию водку с блюдечка пьет и потом огурцом соленым закусывает.

– Вот, вот… Об этом тоже я давно воображал… Придут гости…

– Мало ли что вы воображали, а только не охотничье это дело. Собаку я вам обучу охотницкому артикулу, а насчет прочего увольте. Я егерь… Я…

– Да ладно, ладно. Слышу уж… Ну, что с одного заладил! – перебил его охотник.

Минут десять они шли молча и вышли на скошенные овсы. Виднелась уж деревня. Над скошенными овсами целой тучей носились воробьи. Охотник долго следил за ними взором и наконец сказал егерю:

– Холоднов! Я хочу воробьев пострелять.

– Гм… Стреляйте, – улыбнулся тот. – А только какая же это, сударь, охота!

– Отчего же? Та же дичь. За границей их так едят, что в лучшем виде… Да и не за границей… Я сам их ел. Для паштета, так первое дело.

– Не показанная она птица для еды – вот что. А есть такое желание, так стреляйте.

– Да конечно же. Тут уж, брат, без промаха. Одним зарядом можно штук десять положить. Пусть собака их поднимет. Трезор! Пиль! Шерш!

Собака бросилась в овес. Воробьи взвились тучей. Охотник прицелился из ружья. Раздался выстрел, и повалилось несколько воробьев.

– Видишь, как удачно, – сказал охотник, весело улыбаясь.

Снисходительно, как бы с сожалением улыбнулся и егерь.

– Подбирать будете? – спросил он охотника.

– Еще бы. Я их с собой возьму. Все-таки домой явлюсь с дичью. Дома у меня их зажарят.

Охотник и егерь начали подбирать воробьев. Охотник свертывал им головы и клал в ягдташ.

– Смеяться будут домашние-то ваши, когда с воробьями домой приедете, – заметил егерь.

– Ну, вот! Что они, бабы, понимают! Скажу им, что перепела. Так за перепелов и сойдут, – дал ответ охотник.