Воскресные призраки

– Я мёртвая, поэтому комары на меня не садятся, – хихикнула Лиза.

– Да прекрати ты. Ты живее меня будешь.

– Спорим?

– Не надо. Твоя мама тебя любит, пылинки с тебя сдувает, а вот ты бы пожила с моей.

– Пожила бы. Повеселее было бы.

– Сейчас! Дура, что ли?! – разозлилась Лариса.

– Моя мама как монашка: по струнке живёт, по струнке ходит. Никогда не матерится даже.

– Потому что она хорошая. Не алкашка, которой на тебя наплевать. Не водит домой всяких уродов.

– Она чокнутая. Факт моей близкой смерти свернул ей мозги, – покрутила Лиза пальцем у виска. Лариса посмотрела на подругу с неприязнью. Сидящая на траве, та казалась странным отвратным существом, словно раздавленная лягушка. – Она живёт этим моим смертным будущим-не-будущим. В её глазах ничего нет, кроме мышек.

– Чего?

– В её глазах только испуганные мышки мечутся. Знаешь, как это?

– Не знаю, – хотя знала, потому что видела подобное, глядя в зеркало. – Всё равно, только дура будет сравнивать. Тебя не бьют, не морят голодом. Скажи спасибо.

– Кому? – ощерилась Лиза с травы.

– Кому надо. Давай, хватай меня за шею.

Лариса, злая, подошла, повернулась спиной, присела на корточки. Руки Лизы проползли по её плечам как змеи, обвили шею. Лариса с трудом нащупала подругины тощие ноги-веточки, потянула, обхватила их, поддерживая под коленями, встала.

– Не больно?

– Нет, – дохнула несвежим дыханием Лиза. – Не тяжело?

– Нет, – а что бы изменилось, если бы она ответила «Да»?

Лариса сжала зубы. Лучше просто уйти в лес, там спокойнее. С каждым днём идея поселиться в нём и жить одной казалась привлекательнее. Только в чаще, наверное, она может избавиться от людского присутствия, вычеркнуть из жизни мать, её хахалей… и всех прочих.

7

Сначала Лариса несла свой рюкзак в руке, одновременно поддерживая правую ногу подруги, но потом Лиза взяла его к себе наверх. У границы леса было очень густо, земля изобиловала ямами, скрытыми в траве; идти приходилось осторожно, а значит, невыносимо медленно. А ещё комары. Из зарослей они вылетали тучами, и очень скоро всё лицо у Ларисы было искусано. Лиза, вооружившись веткой, стала обмахивать их обеих – полегчало.

Слыша, как подруга радуется словно шестилетка, попавшая в парк развлечений, Лариса чувствовала гнев. Почему-то именно Лиза казалась достойной того, чтобы отыграться на ней за все унижения домашней жизни. Но даже понимая, что подруга ни в чём не виновата, Лариса едва боролась с искушением причинить ей боль.

Почему, если она умирает, то это даёт ей право пороть всякую чушь? Пожила бы она с Ларисиной мамашей, как же! Надо быть полной идиоткой, чтобы такое говорить. Лариса шагала, огибая сосны и островки кустарника. Постепенно свыклась с тяжестью, приспособилась, вошла в ритм. Стало посвободнее, к тому же комаров меньше.

А Лиза без умолку трещала о всякой ерунде и смеялась, размахивая веткой. Запертая в четырёх стенах большую часть времени, она торопилась взять от этой прогулки всё, что могла. В общем, не так уж и противно Ларисе было слушать её. Лиза была отнюдь не дурой и училась всегда на пятёрки, чем давала своим ненавистникам ещё один повод для издевательств. Уродка, инвалидка, «собачья морда» утирала нос зубрилам и популярным одноклассницам. Учителя ставили её в пример другим и совершали классическую ошибку. В обществе коллективизма выделить кого-то из массы таким способом, к тому же человека физически ограниченного, значило подписывать ему приговор.

Лариса иногда думала, что болезнь Лизы не какая-то медицинская, просто злые люди выпили из неё всё здоровье, словно вампиры. И одним из вампиров была она, Лариса, пусть и недолго. Как можно загладить эту вину?

8

Лариса начала путаться в мыслях и поняла, что устала. До тайного места было далеко, поэтому она решила сделать небольшой привал. Ссадив Лизу на высокую кочку, покрытую мхом, Лариса легла на траву и раскинула руки.

Лиза сняла капюшон, заправила прядь волос за ухо.

– Ночью здесь, наверное, темнотища.

– Да, хоть глаз выколи, – отозвалась Лариса, глядя вверх, в узорный просвет между кронами сосен.

– Ты была тут ночью? – моментально прицепилась Лиза.

– Ага.

– Ничего себе! Вау! И долго?

– Однажды неделю прожила.

– Охренеть. И как, страшно?

– Ну так… Больше боялась, что найдут. Но никто не искал. В школе наорали, но маманя даже не заметила: бухая была всю неделю, а когда я вернулась, сказала, что под ванной черти и она их боится - белочка очередная.

– Понятно, – вздохнула Лиза, отбиваясь от комаров веткой. – А мне вот часто снится, что я бегаю. Чаще всего, что я бродячая чёрная собака. Мечусь по посёлку, все на меня смотрят, завидуют, какая я быстрая и сильная. Или камнями кидаются, но в меня не попасть.

– Хорошо.

– А тебе что снится?

– Ничего мне не снится, – проворчала Лариса. – Мне бы просто ночь провести спокойно.

Лиза молчала, пробуя представить, как жить в доме, где один человек – чужой и способен сотворить с тобой всё что угодно в любой момент. Лариса никогда не посвящала подругу в детали.

– Что ты будешь делать, когда я умру?

– Зачем ты всё время говоришь про это? Живи, пока живётся.

– Не могу. Хочу знать, какой жизнь будет без меня, – продолжала спрашивать Лиза.

– А мне откуда знать?

– Я спрашиваю сейчас про твою.

– Ты задолбала, подруга!

– Да. И только начала.

– Я ничего не буду делать, когда ты умрёшь, ясно! Жить сначала один день, потом второй, потом третий.

– Не верю.

– А что ещё делать?

– Я бы придумала…

– Ага! Ну, придумай сейчас. Представь, что ты не умираешь.

Лиза покраснела от злости и замолчала. Лариса испытала удовольствие, заметив это.

– Ты не была в моей шкуре, – сказала Лиза. – Не прикалывайся надо мной.

– А ты в моей! – бросила Лариса, поднявшись. С громадным удовольствием она сейчас дала бы волю своим стремлениям и избила бы эту девочку, превратившуюся в странное существо перед ней. Страшное, чего уж скрывать. Эта бледность, запахи, тонкие конечности – если вглядеться в них под неким углом, можно увидеть настоящего монстра, сидящего посреди зелени. – Я бы хотела вот, чтобы в моём доме никогда не появлялись мужчины, чтобы мы с мамой были только одни. Мы бы сами распоряжались всем: ели что хотели и сколько хотели, пили, наши деньги были бы нашими деньгами; я бы не закрывала дверь на ночь и принимала ванну так долго, как хочу, а не выгадывая время, когда дома нет очередного её ухажёра. Любой из них может ворваться ко мне, уже пытались. – Лариса набрала воздуха в грудь. – И мама бы не пила, наверное, если бы мы жили одни. Я… Мечтаю уйти из дома навсегда. Вот чего мне хочется сильнее всего.

Лиза медленно кивнула.

– А школа?

– Не нужна мне школа! Пусть катится.

Повернувшись к подруге спиной, Лариса двинулась в заросли и скоро была далеко. Долго она не понимала, что сделала. Внутри у неё всё горело, всё казалось омерзительным: сама она, лес, её мать, школа, её слова, прозвучавшие словно обвинение. Но Лиза не виновата в её проблемах. Лиза умирает. Наверное, всё-таки надо делать какую-то скидку.

Лариса отдышалась и пошла обратно. Подруга сидела неподвижно, глядя перед собой, и не говорила ни слова весь путь до тайного убежища Ларисы. Лизу она посадила на пенёк, а сама полезла в землянку: проверить, что там делается. Никто это место до сих пор не обнаружил и не разгромил, не изгадил. Свой второй дом Лариса устроила между двумя невысокими скалами, поросшими кустами сверху и мхом с боков. Расщелина оказалась удобной, туда не проникала дождевая вода или снег. Хижина не просматривалась ни с какой стороны благодаря окружающим её зарослям. С севера даже подойти было невозможно из-за густой крапивы выше роста человека.