Восьмая горизонталь

Поток ленивых безличных фраз оборвался.

– Мура, конечно!
– сказал он.
– Но придумано прилично. Сами думали?

– Вместе с Ньютоном!

– А может, это еще какой-нибудь древний грек изобрел? Пифагор там? Или, еще лучше, Антей? Перед тем как его поколотил Геракл?

Он шутит. Но злится. Что же, я его понимаю. Мне тоже надоели сообщения о том, что Древние афиняне делали вычислительные машины, а в древней Финикии был беспроволочный телеграф.

– Да нет, - отвечаю я кротко.
– Ньютон. Англичанин. Жил в семнадцатом-восемнадцатом веках. Точнее, с 1643 по 1727 год. Изобрел...

– Да знаю я, что он изобрел. И что открыл, тоже знаю.

– Так не все же, сами видите, вы о нем знаете.

– Видите ли, я как-то не люблю розыгрышей.

– Это не розыгрыш. Читайте, - я вынул из портфеля и положил перед ним перевод исповеди Альтотаса. Это была моя последняя копия, седьмая с машинки, текст был бледен, местами слеп, и двадцативосьмилетний профессор время от времени морщился, разбирая буквы. Потом с хрустом вытянул под столом длинные ноги, откинулся на спинку кресла, секунду подумал:

– Вы видели подлинник?

– Да.

– Перевод заверен?

– Да.

– Что говорят эксперты?

– Это действительно восемнадцатый век, это действительно старик, он действительно много путешествовал.

– Тогда остается только признать, что с восемнадцатого века в искусстве вранья прогресса не было. Предки тоже врать умели, и не хуже нас.

– И все?

– И все!

– Больше вас здесь ничего не интересует?

– Ничего. Я не историк.

– Жаль. Но вот я - я хочу проверить, правда это или нет.

– С точки зрения моей науки; физики - вранье. Безусловно, бесспорно, всеконечно.

– А вот историки - те осторожнее, Илья Всеволодович. Видите ли, Ньютон был немного слишком богат.

– Может быть, он чеканил фальшивую монету?

– Что?!!

– Хотите вызвать меня на дуэль за оскорбление научного величества? Увы, мы живем не в его время. Конечно, чтобы сэр Исаак Ньютон стал фальшивомонетчиком - об этом и подумать смешно. Но это в миллион, что я в квинтильон раз вероятнее, чем открытие философского камня. И простите, мне надо на заседание кафедры.

...Юрий Иванович, просивший называть его Юрой, с сомнением покачал головой:

– Знаете, это... даже оскорбительно как-то. Короли, уж на что подозрительный народ, и то ему верили, а вы нет.

– Свифт же не верил? Свифт обвинял его в мошенничестве!

– Он только притворялся, что не верит, этот великий лицемер. И обвинял его в мошенничестве в пользу Англии, а не свою. Тут разница. А вы в отличие от Свифта не притворяетесь. Должен вам сказать, Рюрик, что начало восемнадцатого века - время не самое трудное для нумизматов. Не самое, не самое. У десятков людей, да и в музеях, есть масса соверенов и гиней той поры. Так что объект для исследования я найду... И в лаборатории Института археологии договорюсь, там тонкий химический анализ неплохо поставлен.

– Ну и прекрасно, Юра!

– Ничего прекрасного я в этом не вижу. Подозревать Ньютона!

– Ну вот. Соверен оказался полновесным.

– Один? Проверьте хотя бы десяток, Юра. Вы же сами понимаете, один это нерепрезентативно.

– Ого, какие вы слова выучили, Рюрик Андреевич!

– И кроме соверенов, проверьте еще десяток гиней.

– Знаете, Рюрик Андреевич, по-моему, вы становитесь нахалом.

– Да нет, Юра, - я осторожно погладил его по щеке.
– Я просто понял, что тебе это действительно интересно.

Юра засмеялся.

– Мне - что! Мой дорогой учитель буквально с ума сходит от любопытства - естественно, одновременно презирая нас обоих за то, что мы поверили в эту историю. Человек вообще любопытен.

– И еще как любопытен, Юрий Иванович!
– загремел знакомый голос.
– Я, например, уже минут пять вас подслушиваю и извиняться не намерен.

И верно, все это время академик стоял позади нас, и упрекать его в этом не приходилось, так как говорили-то мы с Юрой в его кабинете.

– Вы, кстати, без меня и не обойдетесь. У меня в личной коллекции есть несколько гиней того времени. Я ставлю только одно условие: если с монетами все в порядке - вы, Рюрик Андреевич, приносите Ньютону извинения. Приму их я.

– А если что-нибудь не в порядке?

– Я не намерен даже обсуждать такую возможность.

– Вы ставите меня в неравное с вами положение, Михаил Илларионович.

– Вы находитесь в нем с того момента, как занялись этим вздорным делом, Рюрик Андреевич.

Старик величественно прошел мимо нас к своему старому добротнейшему столу необъятных размеров. У него ушло добрых полминуты только на то, чтобы обогнуть правое крыло стола, подойти к широкому кожаному креслу и взяться за его шагреневую спинку.

Мы с Юрой за это время успели опомниться, обидеться, решить уйти и оказаться уже у двери, когда нам в спину полетела последняя фраза академика:

– Однако вздорность дела и вправду почему-то не мешает ему занимать меня до крайности. Завтра я привезу вам гинеи.

– Рюрик Андреевич, вами последнее время в редакции недовольны. У меня тоже такое впечатление, что вы забросили работу. В чем дело?

– Одну минуточку, Александр Васильевич, - я вскочил, - мне, кажется, звонят, я сейчас. (Мой стол стоял у самой стены кабинета Главного, и звонок моего телефона иногда пробивался сюда через штукатурку и кирпич.)

– Странную вещь хочу я вам сообщить, Рюрик Андреевич, - голос Юры звенел сегодня так, что километры телефонных проводов не смогли сделать его менее пронзительным.

– Какую же странную вещь, Юра?

– Все наоборот, Рюрик Андреевич, все наоборот.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Нет, сначала вы мне скажите. Что вы хотели доказать анализом гиней, Рюрик Андреевич?

– Да то, что в них больше золота, чем должно быть, Юра.

– Больше?..
– голос Юры Сразу упал, наступило молчание. Я подул в трубку, испугавшись, что нас разъединили.
– Да здесь я, Рюрик Андреевич. Но вы же Обвиняли Ньютона в подделке монет?

– Стали бы вы проверять гинеи, если бы я с самого начала сказал, что в них должно быть больше, а не меньше золота? Но вы и сами, Юрчик, могли бы догадаться, чего именно я хочу. Зачем мне Ньютон - фальшивомонетчик? Мне требуется Ньютон-алхимик. Притом великий алхимик. Первый удачливый алхимик. Откуда же ему иначе было взять золото?