Восьмая горизонталь

– Но как этого не замечали раньше?!
– в голосе Юры было удивление, но куда больше в нем было священного трепета.
– И как вы сумели до этого додуматься?

– Ну, что лишнего золота не замечали, это понятно. Монеты всегда проверяли на "недовес" золота. Никто не боялся, что ему передадут презренного металла. А додумался я... Знаете, отвечу вам словами нашего общего знакомого Ньютона: "Я все время думал об этом".

– Илья Всеволодович, вас не затруднит взглянуть на рот этот листок?

– Пожалуйста, Рюрик Андреевич... Так-так, золота столько-то промилле, серебра столько-то, меди... Зачем вы мне это показываете?

– Здесь выписан химический состав средней ньютоновской гинеи, глубокоуважаемый Илья Всеволодович. И она, оказывается, содержит золота больше, чем полагается.

– И вы опять будете настаивать на том, что лишнее золото Ньютон сработал лично? Может быть, при содействии Мефистофеля? Как вы вообще относитесь к Мефистофелю, Рюрик Андреевич? Не нашли ли вы ему живого прототипа?

– Вы хотите меня оскорбить, Илья Всеволодович? Не удастся. Вот, прочтите то же самое на официальном бланке. Здесь и состав и справка о том, что золота в монете больше нормы.

– Хорошо. Прочел. Но чего вы от меня-то хотите?

– Всего-навсего того, чтобы вы изготовили золото.

– А смысл, смысл? Кому это золото будет нужно? Представим себе на минуту - не дольше, - что вы правы. Если я завтра повторю Ньютоново открытие, послезавтра в мире будет такой финансовый кризис, что паника 1929 года покажется шуткой. Кому нужно золото, потерявшее цену?

– Нужно! И на обшивку спутников, да и вообще. Ленин же говорил, что мы будем делать из золота общественные уборные!

– Только после победы коммунизма, вспомните цитату поточнее, Рюрик Андреевич. Но, в конце концов, не в том дело. Блефом заведомым не хочу заниматься. Жизнь коротка, а серьезных дел хватает.

– Верных дел?

– Что вы хотите этим сказать?..
– Трушин вскочил на ноги - столько презрения было в моем голосе.
– Как вы смеете разговаривать таким тоном?

– Простите, Илья Всеволодович. Я это не столько в ваш, сколько в свой адрес. Тоже люблю только верные дела. Еще раз простите - и до свидания.

– Нет уж, какое там "простите". Давайте объяснимся.

– Ну что же. Вы, я уже знаю, много раз проверяли экспериментами теорию относительности.

– Да.

– Все время оказывалось, что старик Эйнштейн прав.

– Так.

– И вам никогда не хотелось, чтобы именно по этому пункту великий Альберт ошибся?

– Хотелось ли мне этого? Не то слово! Ради этого я и брался за такие эксперименты. Я нарочно проверял устои. Если бы хоть один из них рухнул... Мне говорили: зачем ты за это берешься? Выбери эксперимент, где больше шансов на открытие, возьми дело повернее... А меня привлекала именно степень риска. Риска неудачи... Ведь подтвердить известное значило для меня потерпеть неудачу. Что делать? Привык. Зато отработал методику. Стал доктором...

– И вам это нравится?

– Что?

– Докторская степень, отработанная методика? Не надоело вам чувствовать себя мудрецом?

– Знаете, Рюрик Андреевич; со мной давно никто так нагло не разговаривал.

– Обидно за вас, Илья Всеволодович! Вы слишком привыкли к тому, что все теории оказываются верными.

Трушин сел и засмеялся:

– Нет, вы мне определенно нравитесь, Рюрик. Знаете, я думаю, что нам пора обходиться без отчеств.

– Идет.

– Такое упрямство заслуживает вознаграждения. Черт с вами, я подумаю завтра над вашей идеей. А пока пойдемте выпьем. За то, чтобы я перестал чувствовать себя мудрецом.

– Вы мне нравитесь еще больше, чем я вам, Илья. Пойдемте, выпьем. И знаете, где? У меня дома.

СОН ВТОРОЙ. ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, ИСААК ИСААКОВИЧ!

– Добрый вечер, Исаак Исаакович, - негромко сказал я. И сам удивился, как изысканно это прозвучало по-английски:

– Good evening, Isaac son of Isaac!

Человек в пудреном парике поднял от рукописи длинное лицо с длинным узким носом, прищурил усталые маленькие глаза, всмотрелся в меня, отложил в сторону гусиное перо, деловито посыпал белым песком из серебряной чашечки недописанную строчку, привстал в кресле, снова близоруко вглядываясь в меня.

– Добрый вечер, сэр. Чем могу служить? Простите, но лакей не предупредил меня о вашем визите.

– И не мудрено, Исаак Исаакович. Вы просто задремали в кресле, и мы с вами друг другу снимся.

– Снимся? Тогда я его прощаю, этого лакея. Но почему вы, сэр, так странно ко мне обращаетесь? Мы ведь живем не во времена славного короля Этельреда. И почему вы так странно одеты, сэр?

– Видите ли, у нас в стране до сих пор принято добавлять к имени собеседника имя его отца, Исаак Исаакович.

– В какой стране, сэр?

– В России.

– ...Россия... О да, так теперь называют свою землю московиты. У меня же есть среди знакомых ваши соотечественники, сэр. Даже ваш король... нет, как это? Цар. Цар Пит. Его приводили ко мне на монетный двор. Большой человек. И не только ростом.

– У нас в стране его именуют; даже великим, Исаак Исаакович.

– Великим? Возможно. Но скажу вам по чести, сэр, я не хотел бы быть его подданным. Не совершаете ли вы государственную измену, сэр, выслушивая такое заявление?

– Да нет, Исаак Исаакович. К тому же я не подданный царя Петра, а только потомок его подданных.

– Петра! Звучит как на латыни. А потомок... Как это понимать?

– Вы мне тоже снитесь, Исаак Исаакович. Я живу на двести пятьдесят лет позже вас.

– А я еще часто жалел, сэр, что приходится тратить время на сон! Тут, оказывается, можно кое-что узнать о будущем. Что обо мне знают, сэр, через два века в Московии, извините меня, сэр, в России?

– Вас помнят, Исаак Исаакович. Вас считают великим физиком.

– Значит, всем этим недоучкам Гукам и Лейбницам не удалось меня обокрасть!

– Их тоже помнят, но ставят ниже вас.

– Ниже меня! Еще бы! Этих мошенников! Сэр, если бы вы знали, сколько крови они мне испортили, эти воры!

– Но, сэр, говорят, что они ничего у вас не украли, просто вы так долго не публиковали свои открытия, что за это время некоторые из них удалось повторить другим.

– Долго? Но я должен был убедиться в своей правоте. Все эти Гуки и Лейбницы могут ошибаться - их ведь забудут, что бы вы там ни говорили про свою Московию XX века. Я не имею права ошибаться. Гипотез я не строю, сэр, мои работы достоверны, сэр, запомните. А вокруг - интриги, мошенничество, клевета... Но вы ведь все это знаете.