Восьмая тайна моря

— Полные ведра — к счастью, Максим?

— К счастью, Таня.

Она с какой-то грустью прижалась к нему.

— Милая, не надо.

— Просто что-то нашло на меня… Пройдет.

— Пройдет, Таня.

— Ты не забудешь меня?

Она повернула к нему лицо и улыбнулась. Ее рот был полураскрыт. Большие глаза мерцали. Она потянулась к нему.

Он приподнял ее и заглянул в глаза. Они смотрели доверчиво и ласково.

— Я люблю тебя, Максим, — скорее догадался он по шевелению губ, чем услышал.

Бухта Белых Каланов сонно дремала под серебряным светом луны. Они услышали тяжелые шаги и глубокие вздохи. Затем донесся радостный писк.

— Да это же Разбойник! — воскликнула Таня. — Слышишь, Максим, как он пищит от восторга!

Калан терся о резиновые сапоги Тани.

— Если Разбойник здесь, то и Философ должен быть где-то недалеко, — сказал Парыгин. — Да вон он!

Философ лежал в тени сторожевой избушки.

— Почему вы не спите, друзья? — Таня погладила Разбойника по голове.

— Ну, ясно же, почему, — засмеялся Парыгин. — Разбойники всегда промышляли по ночам. У Философа тоже ночная профессия. В древности уважающие себя мудрецы создавали свои философские системы, созерцая звездное небо. Перед нами последние могикане благородных племен…

Таня фыркнула и направилась к домику. Разбойник ковылял за ней.

— Их надо покормить, Таня, — продолжал Парыгин. — В старину женщины питали слабость к благородным разбойникам… А философы, как известно, не от мира сего. Значит, чтобы Философ не отдал богу душу…

Таня засмеялась:

— Они просто жалкие попрошайки и никакие не последние могикане.

Таня зашла в ледник, набрала в ведро рыбы и стала кидать ее в бухту. Философ остался верен себе: с достоинством принял несколько окуньков из рук Парыгина и пошел к воде…

— А теперь спать, спать, — крикнула Таня на каланов и посмотрела на Парыгина. — Прохладно.

Парыгин вошел в сторожевой домик и зажег свечку. Раскладушка у стенки. Стол. Шкаф в углу. Умывальник у дверей. Вот и вся обстановка.

— Сейчас я тебя отогрею, — сказал он, орудуя у железной печки.

Огонь медленно разгорался.

— Садись сюда, — Парыгин придвинул низкий раскладной стул поближе к печке.

Таня села и прислонилась к нему. Он обнял ее.

— Тепло. Я люблю, когда тепло, — сказала она и закрыла глаза.

…Они возвращались в поселок уже на исходе ночи. Луна потускнела.

— До завтра, — сказал он, все еще ке отпуская ее руку. До завтра, Таня…

Они стояли у дверей ее дома.

— Завтра уже наступило, — улыбнулась она. Он поцеловал ее на прощанье и пошел к себе.

— Где ты ночь бродил, Максим? — поинтересовался утром Суровягин.

— С Таней гулял, — ответил Парыгин.

Они проверяли подводные костюмы.

— Все влюбленные на одну колодку, — усмехнулся Суровягин. — Ночь. Луна. Тишина. Хорошо, должно быть, а?

В дверь постучали.

— Да, войдите.

Таня была в спортивном трико — длинноногая, свежая, красивая.

— Здравствуйте! Куда это вы собираетесь?

— Решили плыть к безымянному острову.

— И я с вами.

Парыгин и Суровягин переглянулись.

— Татьяна Григорьевна… — начал Суровягин.

— Двадцать два года Татьяна Григорьевна… Пока здесь распоряжаюсь я. Не делайте кислых мин. Я и без вас могу отправиться на остров.

Все это она выпалила одним духом.

— Таня, пойми, опасно, — мягко сказал Парыгин.

— Я плавала, — она повернулась и пошла к выходу.

— Ну, хорошо, — сдался Парыгин. — Принеси свой костюм. Проверим.

— Это самое я и собираюсь сделать, — невозмутимо произнесла она. — Ты думал, я пошла плакать?

Парыгин и Суровягин рассмеялись.

Через полчаса все трое были на берегу моря. Мика Савельев, пыхтя трубкой, стоял рядом с Парыгиным. Он давно просился в подводное плавание.

— Мой хочет рыба быть. Плавай надо.

— Обязательно поплаваем, Мика Савельевич. Обязательно. Бояться не будешь?

— Бояться нет.

— На днях все устроим…

День был ясный. Ветер небольшой, два-три балла. Парыгин придирчиво осмотрел пловцов.

— Пошли, — сказал он, закрывая шлемофон.

…Вот уже больше полутора часов пловцы находились под водой. Парыгин и Таня плыли рядом. За ними тянулось причудливое ожерелье пузырьков. Суровягин страховал товарищей. Ему было радостно дышать прозрачным воздухом, любоваться чудесными подводными видами. Иной мир. Иные краски. Как это он в училище не увлекся подводным спортом?

Справа показался горный кряж. Суровягин нажал на кнопку-сигнал. Парыгин и Таня одновременно обернулись. Суровягин показал на горы, и, переглянувшись, они поплыли к крутому склону, который уступами уходил в глубину. На каждом уступе обосновалась колония морских звезд. При свете фонарей звезды выглядели очень живописно.

Пловцы повисли над черной пустотой, в которой не видно было ни одной живой души. Хотя бы рыбка проплыла. Парыгин включил гидролокатор. Прибор молчал. Ультразвуки не возвращались.

Сколько же таких черных неизведанных глубин в Тихом океане от Камчатки до Калифорнии и на тысячи километров с севера на юг? Сотни, тысячи… И в каждом — своя жизнь, свои радости и трагедии. Эту пропасть, например, уходящую черт знает в какие глубины, наполняет та же соленая морская вода, что и все другие впадины и бездны, но здесь своя жизнь, загадочная, таинственная…

Миновав пропасть, пловцы очутились над пологим склоном, и опять ярко заискрилась пестрая жизнь…

Парыгин круто взял влево, и через несколько минут подводный горный кряж растаял в синих сумерках.

Прошло еще тридцать минут. По команде Парыгина все всплыли на поверхность. Приливной сулой относил пловцов все дальше в открытый океан. Таня и Суровягин о удивлением и тревогой посмотрели на Парыгина.

«Скверно», — подумал Парыгин. Он знал, как опасен такой сулой для пловца. Неопытный человек, видя, что его уносит в море, пытается плыть обратно к берегу, выбивается из сил и тонет. Будь Парыгин один, он ринулся бы на сулой, но сейчас, когда рядом Таня и Суровягин, он не мог рисковать. Парыгин показал рукой плывем по течению, — нырнул и первым двинулся вперед. Суровягин отчаянно сигналил: «Назад!»