Восьмерка, которая не умела любить

Последняя фраза прозвучала угрожающе. Я вздохнул — у меня появился еще один добровольный помощник.

— Выстрел был один-единственный?

Шкаф кивнул.

— Не забывай, что я ведь служил в армии. Реакция у меня хорошая — как только пуля чиркнула плечо, думать забыл о шнурках и кинулся к своей машине. Приехал сюда и попросил у Теки ключ от студии.

— Я обратила внимание, какой ты бледный, но ей-богу, мне и в голову не пришло ничего такого. — Тека вздохнула, еще раз переживая последние события.

— Что было потом?

— Я хотел тут, в спокойной обстановке, осмотреть рану, — пожал плечами Шкаф и снова сморщился от боли. — Царапина ерундовая, но крови натекло много. Стал отдирать рукав, ну и, стыдно сказать, отключился.

— А тут я со своим чаем, — вклинилась Тека. — Захожу, а его нет, горит только ночник в самом углу. Подхожу ближе — Артем на полу, лицо белое-белое, мертвое. Я так испугалась, что сразу кинулась наверх звонить вам. А ведь нужно было сначала хотя бы пощупать пульс.

— Все нормально, — успокаивающе улыбнулся Шкаф. — Ты бы лучше поднялась и посмотрела, как там Вика. Уже небось включила телевизор и вовсю смотрит мультики.

Тека торопливо вышла.

Я внимательно посмотрел на доброго старого Шкафа. Он ответил мне своей спокойной улыбкой, в которой неожиданно мелькнуло нечто жесткое. Наконец заговорил:

— Как-то все нелепо и глупо. У меня такое чувство, будто бы кто-то перепутал роли. До сих пор стреляли по Касиным возлюбленным, а у нас с ней не было настоящей истории. Я даже не знал ничего о ее жизни. Она терпеть не могла, когда кто-то из родных пытался совать нос в ее дела.

Некоторое время мы молчали. Потом Шкаф налил себе крепчайшего чаю, положил шесть ложек сахара и с наслаждением сделал первый глоток. Затем второй, третий.

— Ты не представляешь, как мне хотелось горячего, крепкого и сладкого чая, — сказал он, словно извиняясь. — Но прежде надо кое-что рассказать тебе. Потом ты можешь спокойно ехать домой и выкинуть произошедшее со мной из головы. Заки должен срочно вернуться в Израиль, и тогда история завершится. Думаю, кто-то перепутал меня с ним.

Я едва не рассмеялся — чтобы перепутать худосочного Заки с могучим Шкафом, нужно страдать полной потерей зрения. А Шкаф мгновенно уловил направление моих мыслей и тоже сдержанно усмехнулся.

— Да, ты прав, перепутать нас практически невозможно. И все же какая-то накладка вышла. Меня не было на той видеозаписи, но… — Тут его голос дрогнул, и Шкаф опустил глаза. — Но один раз я был с Касей. Один раз, на Новый год, когда нам было по пятнадцать лет и мы перепили пива. Я был у нее первым.

На какие-то доли секунды на его лице появилось выражение невыносимой муки, словно одно воспоминание о той далекой любви до сих пор причиняло ему сильную боль. Но тут в студию вернулась Тека, и Шкаф мгновенно преобразился — бодро хлопнул в ладоши, развернувшись ко мне с широчайшей улыбкой:

— А я говорил, что у меня скучная жизнь. Выходит, накаркал?

— Выходит, так.

Тека проводила меня на улицу, наполненную летним теплом и детскими голосами.

— Я так рада, что Артем жив, ты не представляешь, — доверительно сказала она вместо прощания.

Так неожиданно мы с сестрой Каси перешли на «ты».

И ты, Брут

Словами не описать, как я устал в этот день неожиданных открытий, женских интриг и новых передряг. Ко всему прочему, вернувшись без сил домой, я сразу же попал в милый семейный ад. Во дворе меня встретила нервно прогуливавшаяся вдоль забора сестра.

— Наконец-то, — проворчала она не слишком любезно. — Я думала, тебя там тоже пристрелили. Еще один труп?

— Клиент скорее жив, чем мертв. Все в порядке, легкая царапина.

Ольга посмотрела на меня подозрительно.

— Отчего же тогда та женщина кричала как резаная?

Я отмахнулся от сестры, как от мухи, и потащился в дом.

— Наш Дон Жуан вернулся?

Ольга рысцой бежала за мной.

— Какой еще Дон Жуан?

— О господи, я про Васька. Он же должен был отправиться кутить со Светой. Или ты не в курсе?

Впрочем, достаточно было войти в дом, чтобы констатировать печальный факт — Щекин отсутствует. Если бы было иначе, в гостиную из кухни наверняка уже тянуло бы чем-нибудь вкусненьким. Осознав, что никому не пришло в голову задуматься об ужине, я почувствовал себя терминатором. Ольга стояла рядом.

— Да, жрать нечего, — озвучила она мою отчаянную мысль. — Сам знаешь, я готовить не умею.

Это был факт, и я мрачно принялся доставать из холодильника ветчину и яйца.

— Что ты делаешь? — подозрительно нахмурилась Ольга.

— Собираюсь жарить себе яичницу. Если вы голодны, дуйте в ресторан.

Ольга плюхнулась на стул, крестом сложила руки на груди.

— И ты туда же, — проговорила она нервно. — Все против меня, весь мир! Хоть бросайся в окно, как эта ваша старая-престарая приятельница.

— Что на тебя нашло? — поинтересовался я, не переставая орудовать над скромным холостяцким ужином. — Аль Заки разлюбил?

— Может быть, и так, — неожиданно согласилась сестра. — Во всяком случае, когда ты ринулся спасать Шкафа, я пыталась сообщить тебе, что он намеревался улизнуть в свой Тель-Авив.

Я не мог не расхохотаться. Потому что мгновенно представил, как Заки, уставший от бурной привязанности моей сестрицы и от постоянной опасности, тайком собирает вещи, подсыпает в Ольгин чай снотворное…

— Тебе смешно? — презрительно поджала губы на мое веселье Ольга. — А мне вот хочется плакать. Я, конечно, понимаю, никто не желает, чтоб его пристрелили как зайца, но ведь и любовь чего-то стоит. Быть может, это мой Толик пытается мстить таким образом. Ты, кстати, не думал над такой версией?

Ее предположение развеселило меня еще больше. Надо быть Ольгой, чтобы полагать, будто все кругом завязано исключительно на ней.

— Ну конечно, как же я сразу не понял! — прокомментировал я, нарезая томаты. — Твой Толик выдворил тебя с вещами, а потом передумал и решил вновь расчистить себе путь к твоей роскошной груди.