Воспитанник Шао. Том 1

– А я совсем не хочу уезжать! – вскрикнул сорвавшимся голосом Рус.

Угрюмые глаза, пораженные тоской, подобно стывшему огню, смотрели пламенно и моляще.

– Жизнь сильнее нас. Судьба ведет тебя на первый помост. Ты должен пройти его. На пути твоем возникнет не одна гора и не одна пропасть. Будет огонь, будет вода. Помни: человек создан помогать другим. Не давай памяти расслабляться.

То были последние слова настоятеля. Еще сидели они. Каждый думал свое и общее. Потрогав подбородок, тихо заговорил Пат.

– Рус, дитя человеческое. Как бы ни был мал человек и ничтожен по сравнению со Вселенной, он по силе своей мысли, мечты, по охвату и проникновению в самые удаленные и глубинные края мира, равен ей, подобен ей. Поэтому, как бы ни оставался мал человек и ничтожен в своей бренной плоти, он не имеет права мыслить мелко, низко. Разум – это то, что равнит вечность и безграничность Вселенной с силой ума человеческого. Потому, Рус, не замыкайся в себе, помни, что рядом люди, что им может потребоваться твоя помощь, что они готовы помочь тебе, что один человек – не человек, как одна звезда – не небо. Человек – плоть Вселенной. Он не менее ее, но и не более. – Пат вдумчиво вращал четки-сувениры. – Помни, Рус, тебе верят. Отпускают в необъятный клокочущий мир бытия, в котором, не пожив, не разберешься. Удачи тебе и везения! Не уподобляйся мелкой сошке. Прощай.

Опыт, молодость, бесстрашие, спокойствие, крепость воли, доброта истинная – все было в этих скупых на эмоции почтенных монахах. Таких различных, не похожих друг на друга, но объединенных одной мыслью, одной целью, питавшихся одной истиной.

Не уйти от того, что в глубинах души

Из бунтарского семени вызрело,

От того, что сейчас притаилось в тиши,

Чтобы в будущем грянуть как выстрел.

Петрусь Макаль

Рус стоял у ворот монастыря. Глаза его ничего не видели. Недвижная бледность покрыла чело. Взгляд, частивший от беспомощной борьбы и смятения чувств, выдавал скрытый ужас. Что-то трещало внутри, как натянутый трос, готовый в любой миг сорваться.

Дэ подошел к воспитаннику.

– Ступай, сынок. Время сведет нас, и мы снова будем вместе. Ступай.

Губы Руса мелко подрагивали. Невидящим взором огляделся, еще раз поклонился старейшинам, развернулся, и неуверенно, будто впервые ступал по земле, медленно направился к американцам.

Шел, волоча ноги. Обернулся. Чуть ли не весь монашеский анклав стоял у ворот.

– Пат, – тихо, почти неслышно, заговорил настоятель, – у меня чувство, будто мы сильного ручного зверя выпускаем на волю. Как-то он сможет там? Поймет ли жизнь?

– Сильные не погибают, – с вызовом, брошенным всем силам Рока, голосом, которым даже никогда не разговаривал с янки, вставил Чемпион.

Рус удалялся от них, повернув голову. Смотрел и шел… Спотыкался… Чем более увеличивалось расстояние, тем более темнело его лицо. Шел, как бы погружаясь в морскую пучину.

– Что за сентиментального чухла выставили нам монахи? – злорадно и язвительно изрек Динстон, с ехидством наблюдая сцену прощания.

Юноша поравнялся с янки, остановился. Пальцы мелко тряслись. Желваки на скулах нервно перекатывались. Он стоял, расставив ноги, разведя руки, как малыш, которому неинтересно и страшно подходить к незнакомым. Снова обернулся.

– Довольно, – хлопнул по плечу отрока один из охранников, – дорога длинная.

Рус, не поворачивая головы, издал хрип стенающей кошки: короткий, жуткий. Быстрый, почти неуловимый для глаз щелчок ноги. Дюжий пехотинец согнулся, схватился за живот.

Подскочил второй. С отвагой бравого джи-ай протянул руку к уху парня. Но следующее мгновение гримаса боли исказила его физиономию. Он неловко кувыркнулся у ног монаха.

– Рус!!! – громовой голос Вана заставил всех вздрогнуть и обернуться. – Слушайся отцов. Повинуйся обстоятельствам.

Воспитанник собрался и медленно побрел к указанной машине.

– Вот вам, сэр, и пантомима. У Смита глаза навыкате. Доедет ли до Пекина. А ведь и не бил вроде. А вы.. мистификация. Японец, и тот наотрез отказался. Этот звереныш стоит своих денег. – Умно рассуждающий голос Споуна больно бил по самолюбию полковника.

– Помолчите, майор. Много вы знаете. Мы пристрелим его, как помойную кошку, голосом которой он так страдальчески воет, если что не так.

– Несомненно, мы..

Но неожиданный, новый, жуткий вопль агонизирующей гиены с дрожащей вибрацией звука заставил до потери личностного передернуться всю американскую свиту.

– Каб ты сдох, – только и сказал Маккой.

– Не так-то все просто в этом обиженном мире, – продолжил прерванный разговор настоятель, – ой, как не просто. – Но в голосе слышались нотки уверенности и нескрываемой гордости.

– Дэ, ты видел косяк двери, за которую взялся Рус в последний раз?

Настоятель и патриарх повернулись к Вану.

– Там остались вмятины от пальцев. Не думаю, что кто-то сможет пережить мертвую хватку нашего брата.

Суровый глаз Большого Чемпиона зловеще светился боевым блеском, затаенной радостью.

– Хотелось бы, – поддержал патриарх. – Не слепой да увидит, не глупый да предвидит. Но мир и души людские так неопределенны. Придется Коу Кусину держать самые прямые отношения со службами. Позаботьтесь, Дэ, чтобы через две недели все настоятели «Воли» собрались во втором Шаолиньсу.

– Значит, и мы переворачиваем свою страницу? – спросил настоятель.

– Времена круто меняются. Запах и направление ветра в Срединной не предвещают никаких послаблений монастырям. В высоких кругах уже слышны призывные склоки против храмов. Нужно почти все наши монастыри, кроме Шао, переводить дальше в горы, как во времена больших репрессий, чтобы сохранить людей. Рус дал временную поблажку только для Шао. Авторитетна ли будет его фигура в полемике, чтобы смерч анархистского дебоша не тронул наши монастыри? Скорее всего нет.

Ехали подавленно, молча. Покачивались, потряхивались в такт дорожным ухабам. Разговаривать не хотелось. Думать тоже. Но…

– А вообще-то монахи довольно странные субъекты, – встрепенул всех майор Кевинс. Дремавшие вздрогнули, но, увидев, что это майор упражняется, успокоились и приняли прежние позы. Сейчас все они ехали в бронетранспортере, так как китайские офицеры остались в монастыре. – Такое, понимаете, впечатление, что они не с тобой разговаривают, а с твоим двойником за спиной. Отношение, будто все, что ни делается, так, для чего-то несущественного.