Воспоминания (1865–1904)

Город весь был во флагах, но встречи торжественной не было, чтобы не тревожить больную, императрица была слаба. Ее прямо уложили в постель, и она до самой своей кончины не вставала.

Не прошло и двух недель со дня возвращения императрицы, как в Зимнем дворце произошел взрыв. Еще в сентябре месяце в числе столяров, работавших в Зимнем дворце и помещенных в подвальном этаже, поступил под чужим именем один из террористов [70] . [71] В течение четырех месяцев он все время постепенно сносил туда динамит в свой сундук, стоявший в комнате как раз под царской столовой. Когда динамита было уже достаточное количество, он в шесть часов вечера 5-го февраля, как раз в час обеда царской семьи, зажегши шнур, соединенный с капсюлем с гремучей ртутью, приделанным к сундуку, сам скрылся из дворца. Через несколько секунд последовал страшный взрыв.

70

Халтурин С. Н.

71

…один из террористов… – Халтурин Степан Николаевич (1856–1882), революционер-народоволец, создатель «Северно-русского рабочего союза».

Государь в этот день ожидал принца Александра Гессенского и сына его, князя Александра Болгарского. Поезд их опоздал, и потому обед был отложен до их приезда. В момент взрыва государь как раз шел им навстречу в Малый фельдмаршальский зал. От сильного удара поколебались стены, разбились стекла и газ потух во всем дворце. Но разрушение коснулось только главной гауптвахты, где находился караул, она была как раз между подвалом, где заложен был динамит, и столовой. Караул был от л. – гв. Финляндского полка – было убито взрывом 11 и ранено 56 нижних чинов. В полу столовой оказалась лишь незначительная трещина, и пол с накрытым столом немного приподняло.

Известие это ошеломило всех, в корпусе отслужено было молебствие благодарственное за спасение жизни государя, и отслужена была панихида по пострадавшим. Караул Финляндского полка вел себя геройски: несмотря на столь тяжелые потери, страдания раненых, увечья, часовые не сдвинулись с мест, и, когда по тревоге вызванная рота Преображенского полка хотела сменить их, часовые уступили свои места только по прибытии их собственного тяжело раненного ефрейтора. Начальник караула капитан Елита фон Вольский был сделан флигель-адъютантом.

Для борьбы с крамолой была учреждена «Верховная следственная комиссия» [72] под председательством графа Лорис-Меликова. [73]

Градоначальник Зуров был смещен, назначен был генерал Баранов, ничего собой не представлявший.

При таких тревожных обстоятельствах Россия праздновала 25-летие царствования Александра II. Празднование было приурочено к 19 февраля, происходило оно не только во дворце, но и во всех учреждениях.

72

…Верховная следственная комиссия – Верховная распорядительная комиссия по охранению государственного порядка и общественного спокойствия – чрезвычайный государственный орган, призванный объединить действия всех властей империи для обеспечения общественной безопасности.

73

… Лорис Меликова… – Михаил Тариэлович Лорис-Меликов (1825–1888), граф, генерал от кавалерии (1875), генерал-адъютант; в 1880 г. глава Верховной распорядительной комиссии, в 1881 – министр внутренних дел.

В Пажеском корпусе у нас оно было обставлено весьма торжественно. Все залы были разукрашены, портреты государя были в цветах. В церкви после обедни в присутствии всего персонала корпуса и пажей было отслужено молебствие, после чего в трех залах были накрыты столы – и все камер-пажи и пажи всех возрастов и офицеры с директором во главе заняли места. У каждого прибора лежало красивое меню. Меню обеда было следующее:

Бульон с кулебякой.

Осетрина по-русски.

Жаркое – дичь с салатом.

Мороженое.

Фрукты.

За обедом было дано каждому по бокалу шампанского, пили здоровье государя. «Ура», восторженное «ура» огласило залы, детские голоса смешались со взрослыми.

Затем после обеда прочитан был краткий обзор царствования Александра II, и нас распустили по домам в отпуск на три дня. Город был вечером иллюминирован.

Но на другой же день всенародного торжества – новое покушение. На этот раз неизвестный покушался на жизнь графа Лорис-Меликова. Преступник дал промах, граф Лорис-Меликов остался невредим.

Преданный военному суду, злоумышленник [74] был приговорен к смертной казни и приговор был приведен в исполнение в 24 часа.

Все эти события сильно волновали наши умы. Мне в это время было почти 15 лет, и я уже не по-детски реагировал на них. В корпусе мы все были очень патриотично настроены и принимали все близко к сердцу.

Занятия мои шли хорошо, мне было легко учиться, приходилось только повторять пройденное. Дома было все благополучно, сестра стала привыкать к своей новой придворной жизни и привязалась к своей княгине. Мы бывали у нее часто, и она нас представила и князю, и княгине. Мы иногда бывали у обедни в Мариинском дворце. Пасха в этом году была очень поздняя, 27-го апреля, так что часть экзаменов была еще в посту. Мы с братом хорошо выдержали их и перешли без переэкзаменовок я в 6-й класс, он – в младший специальный.

74

…злоумышленник – Ипполит Осипович Молодецкий (1855–1880), террорист-одиночка.

В мае месяце, 22-го числа, тихо без страданий отошла в вечность императрица Мария Александровна. 28-го мая ее похоронили в Петропавловском соборе. Нас, пажей, водили в крепость поклониться телу усопшей императрицы. При перевозке тела мы стояли шпалерами на Дворцовой набережной.

Лето мы провели в имении моей двоюродной сестры княгини Хилковой в Харьковской губернии. Она только что отстроила себе там чудный дом и пригласила нас всех провести с ней лето. Моя мать и поехала с нами, т. е. со мной, с моим братом и младшей сестрой. Старшая сестра осталась при княгине Терезии Петровне и провела то лето в имении князя в Тамбовской губернии. В начале июня мы выехали из Петербурга. Это было первое мое путешествие, и потому в пути меня все интересовало, я не отходил от окна вагона. Москва на меня произвела огромное впечатление, но показалась мне какой-то запутанной, со своими выпуклыми ужасными мостовыми и невозможными извозчиками, на которых с трудом можно было поместиться вдвоем. Мы пробыли там с утра до четырех часов дня, остановились в гостинице на Мясницкой. Напившись чая, наняли четырехместную коляску и отправились осматривать Москву.

В Иверской часовне отслужили молебен и поехали в Кремль, осмотрели дворец, который произвел на меня еще большее впечатление, чем Зимний в Петербурге.

С двух террас дворца мы увидели всю Москву – это такой чудный вид, что нам не хотелось уходить, я смотрел с замиранием сердца на вьющуюся под дворцом Москва-реку, а за ней далеко расстилающееся Замоскворечье. Осмотрев терема, оружейную палату с древним оружием, экипажами и одеждами царей, мы проехали к Тверскому бульвару, где увидели памятник Пушкину, еще не открытый и задернутый пеленой. [75] Объехав еще часть города и пообедав в гостинице, приехали на Курский вокзал.

75

…памятник Пушкину, еще не открытый… – памятник работы А. М. Опекушина.

В Курске нам предстояла опять пересадка. Необъятные поля, которые развернулись по обе стороны железной дороги, когда мы двинулись по направлению к Киеву, и какой-то особенный пахучий нежный воздух меня поразили. Проехав часа четыре по этой линии, поезд наш остановился на станции Новоселки, на которой нам предстояло слезть. Это было в 7 часов вечера. В четырех верстах от нее и находилось имение Павловки моей двоюродной сестры. Она встретила нас, была мила, ласкова, повезла нас к себе в двух экипажах.

Поля, попутные деревни – все было ново, не похоже на окрестности Петербурга. Меня поразили белые чистенькие домики в деревнях и селах и широчайшие дороги, каких я до того не видал. На полях я впервые увидел просо, коноплю, огромные пространства, засеянные пшеницей, которая выколосилась.

Ждали отца княгини Хилковой, моего дядю Петра Степановича.

Нам отвели чудные комнаты, у каждого было по комнате. Мне все казалось так роскошно, даже немножко страшно в такой роскоши. Я с нетерпением ждал приезда моего дяди – я так скучал по отцу, что увидать его брата, услышать его голос, который мне напомнил бы отца, мне казалось счастьем. Помню, как с утра я волновался, ожидая его приезда. Мы побежали с братом навстречу. Показалась коляска, и я опрометью бросился к ней, вскочил на подножку, мне казалось, что я вижу частицу моего отца, я схватил его руки и стал их целовать. Голос его иногда мне очень напоминал отцовский. Мне ужасно приятно было его видеть, и добр, и ласков он к нам был очень.