Воспоминания (1865–1904)

Вернувшись в Павловки, мне уже надо было думать о возвращении в Петербург. 20-го я выехал, с большим сожалением, и 22-го был уже дома, где меня встретили моя мать с сестрой. Очень я рад был их обнять. Мы зажили дружно, я с усердием и любовью начал свою службу в полку.

Часть II. 1884–1891

1884–1885 годы

23-го сентября, по окончании моего отпуска, я приехал в Петербург и в тот же день, одевшись в парадную форму, отправился в полк явиться командующему полком полковнику А. А. Евреинову, который, за отсутствием князя Н. Оболенского, командовал полком. Не без волнения я впервые офицером являлся в полк, в котором мне предстояло начать свою офицерскую службу. Благодаря тому, что я уже несколько сроднился с полком, проведя с ним около двух недель перед производством в офицеры, о чем я уже писал в моих воспоминаниях, описывая большие маневры между Красным Селом и Нарвой, которые я проделал с полком, будучи прикомандирован к нему, первые мои шаги офицерские были облегчены тем, что я уже не был чужим, был знаком со всеми офицерами полка, а с некоторыми был даже дружен.

Первым делом я явился к полковому адъютанту, в то время поручику Гадону, с которым впоследствии меня так тесно связала судьба и сблизила, с которым я и до сих пор храню самые дружеские отношения и благодарные воспоминания почти полувековой дружбы. Он был образцовым полковым адъютантом и в качестве такового, будучи посредником между офицерами полка и командиром, проявлял всегда безукоризненную тактичность и благородство. Явившись к нему и получив от него должные указания, я отправился к командующему полком Евреинову, с которым я уже хорошо познакомился на маневрах, когда он, за отъездом великого князя Сергея Александровича, командовал 1-м батальоном и, таким образом, был моим начальником.

Жил он в то время в казенной квартире у Певческого моста в так называемом доме Богдановича, в котором было несколько офицерских квартир. Со свойственной ему добротой и снисходительностью он встретил меня, познакомил со своей женой, милейшей Лидией Леонидовной.

Несколько дней спустя вернулся из отпуска командир полка князь Оболенский и мы все, молодые офицеры, произведенные в полк, явились к нему. Он принял нас строго официально, пожелал нам служить верой и правдой, поддерживая честь офицерского мундира, и помнить всегда, что мы – преображенцы, затем он прибавил, что его жена принимает по четвергам и будет рада с нами познакомиться. В первый приемный день мы и отправились к ней с визитом, чтобы представиться. За круглым столом, уставленным всевозможными угощениями, сидела старшая дочь командира полка княжна Елизавета Николаевна и разливала чай, сама же княгиня сидела на диване. Было довольно много гостей, молодежь сидела вокруг чайного стола, более старшие окружали княгиню, которая старалась поддерживать разговор, но это у нее как-то не выходило, и потому чувствовалась какая-то неловкость, натянутость. Княжна Елизавета Николаевна держала себя просто, впоследствии, когда я ближе ее узнал, она оказалась очень милой, простой, доброжелательной, но почему-то в свете успехом не пользовалась, будучи затем назначена свитной фрейлиной к молодой императрице Александре Федоровне, она осталась такой же скромной, какой была и до этого назначения, держалась при дворе самостоятельно, не теряя своего достоинства, и вдали от всяких интриг. У нее была еще сестра моложе ее, княжна Мария, которая в то время еще училась и потому в приемные дни не показывалась.

Впоследствии она вышла замуж за графа Н. Н. Граббе – лейб-казака. Кроме двух дочерей, у Оболенского было еще два сына, Владимир и Александр, оба они были пажами, затем офицерами Преображенского полка. Впоследствии Владимир, будучи флигель-адъютантом и затем свиты генералом, командовал полком, но командование его было неудачно, он нервно заболел и принужден был оставить командование полком. Младший, вылитый отец, начал свою службу в полку блестяще, был полковым адъютантом, затем командовал ротой его величества, получил звание флигель-адъютанта. Но в 1905 году его карьера в полку сразу оборвалась, когда 1-й батальон полка, под влиянием агитации, вышел из повиновения и был расформирован и отправлен в село Медведь Новгородской губернии, получив наименование особого батальона. Все офицеры, хотя и не принимавшие, конечно, никакого участия в беспорядке, были также осуждены за допущение беспорядка и отправлены в село Медведь вместе с батальоном с исключением из списков полка. Оболенский, кроме того, лишен был и звания флигель-адъютанта. Таким печальным образом окончилась его военная карьера. Когда последовало высочайшее помилование, Оболенский вышел в отставку и вскоре был назначен Рязанским вице-губернатором, а в бытность мою товарищем министра внутренних дел назначен был С.-Петербургским градоначальником на место Драчевского, принужденного покинуть этот пост. Революция застигла Оболенского на этом посту.

Но я несколько уклонился, вернусь к первым дням начала моей офицерской службы в полку.

К моей большой радости я остался в той же 4-ой роте полка, с которой проделал большие маневры, будучи камер-пажом.

По производстве моем в офицеры приказом по полку я был назначен в 5-ю роту, а несколько дней спустя прикомандирован к 4-ой роте. В 1-й батальон никогда не назначали молодых, вновь произведенных офицеров и никогда не переводили сразу, а всегда сначала прикомандировывали, а по открытии вакансий переводили. Это был первый случай с нашим выпуском, что четырех из нас прикомандировали непосредственно к ротам 1-го батальона: Зурова – к роте его величества, Зейме – ко 2-й роте, Вельяминова – к 3-й и меня – к 4-й.

Мне это было особенно дорого, так как моя мать в то время жила на Екатерининском канале в 20-ти минутах ходьбы от казарм 1-го батальона полка на Миллионной, 2-й же и 3-й батальоны размещены были в казармах на Кирочной улице близ Таврического сада, очень далеко. Офицеры 1-го батальона пользовались особыми привилегиями в смысле получения добавочного содержания: младшие офицеры по 30 руб. в месяц, ротные командиры – по 40 и штаб-офицеры – по 50 руб. Прибавка в 30 руб. была весьма чувствительна, так как прапорщик получал в то время 30 руб. жалованья и 16 руб. квартирных, подпоручик несколькими рублями больше. Прикомандированные к 1-му батальону добавочных не получали, они начинали их получать со дня перевода в батальон. Таким образом, я стал получать их чрез полтора года, когда меня окончательно перевели из 5-й в 4-ю роту.

История этих добавочных денег следующая. Когда строился Зимний дворец, то рядом построены были и казармы для 1-го батальона Преображенского полка, назначение которого было охранять Зимний дворец и царскую семью. Казармы соединялись непосредственно с Эрмитажем и Зимним дворцом через крытую галерею над Зимней канавкой. Из помещения роты его величества выходила дверь непосредственно в коридор Эрмитажного театра. Ключ от этой двери находился всегда, у полкового адъютанта. Офицеры 1-го батальона раз навсегда были приглашены к гофмаршальскому столу в Зимний дворец, таким образом, получали ежедневно завтрак и обед во дворце. Впоследствии обеды эти были отменены и офицеры стали получать взамен деньги, как бы на стол. Рота его величества пользовалась еще одним правом – по воскресным дням под начальством своего ротного командира ходила на богослужение в дворцовую церковь.

На Миллионной улице в казармах, кроме 1-го батальона, размещавшегося в 1-м и 2-м этажах, размещен был еще и 4-й батальон полка в 3-м и 4-м этажах, кроме того, в этих казармах расположена была полковая и хозяйственная канцелярии, полковой суд, 2-й музыкальный хор и писари канцелярии, а внизу, рядом с хозяйственной канцелярией – офицерское собрание. Роты были размещены довольно тесно, 4-я рота, в которой я служил, находилась в нижнем этаже по фасу, выходившему на Зимнюю канавку, вместе с 3-й ротой.

Офицерское собрание в то время представляло собой очень небольшое помещение: биллиардная, столовая, читальня и комната дежурного офицера. Впоследствии, когда князь Оболенский получил бригаду и освободил квартиру командира полка, великий князь Сергей Александрович, заместивший его, предоставил эту квартиру офицерскому собранию, а хозяйственная канцелярия была расширена за счет бывшего собрания, таким образом, офицерское собрание получило прекрасное, просторное, светлое помещение и было устроено с большим вкусом и уютом.

Великого князя Сергея Александровича – моего батальонного командира в момент начала моей офицерской службы – не было, он был в отпуске и вернулся к 15-му октября, когда и вступил в должность, о чем было отдано в приказе по полку от 16-го октября, тем же приказом приказано было капитану Адлербергу, временно заменявшему великого князя, вступить в командование 4-й ротой, т. е. той, к которой я был прикомандирован. Капитан Адлерберг во время больших маневров был в отпуске, и потому впервые мне пришлось с ним познакомиться, когда я явился в полк на службу. Я ему представился как своему ротному командиру и как временно командовавшему батальоном. Он принял меня официально, но любезно, сказал, что уже слышал обо мне и рад, что я попал к нему в роту, что он меня уже предназначил заведующим новобранцами, до прихода которых мне надлежит подготовить для обучения их кадры учителей, что он надеется, что я с этим делом справлюсь. Затем он мне объяснил, что требует от младшего офицера, чтобы он не только знал хорошо по фамилиям всех нижних чинов роты, характер каждого из них, но принимал бы к сердцу все интересы роты, как в строевом, так и в хозяйственном отношении, слился бы вполне с ротой и, таким образом, был бы действительным ему помощником, могущим в любой момент его заменить.

Я ушел от него удовлетворенный и довольный – его требования по службе вполне уживались с моим характером, я и не представлял себе, как можно служить в роте, в полку и не жить общей с ними жизнью, принимая к сердцу все без исключения их интересы.

Объехав всех офицеров полка, сделав всем официальные визиты в парадной форме (всех офицеров было 90), я начал свою строевую офицерскую службу.

Занятия в роте начинались в 8.30 утра и продолжались до 11.30 с небольшим перерывом около десяти часов на 10–15 минут. Затем нижние чины обедали, отдыхали, и днем от 2-х до 4-х часов бывали еще занятия, но уже не строевые, а занятия словесностью, т. е. чтением, письмом, изучением уставов и беседами. Так как я был самым младшим, то мне надлежало быть в роте первым, я приходил всегда за 5 минут до начала занятий. Я очень ревностно принялся за подготовку учителей для новобранцев, кадры, выбранные самим Адлербергом, были вполне подходящие, я и сейчас помню их хорошо, хотя прошло 46 лет, помню фамилии некоторых из них, и лица их сохранились в моей памяти. Рядом с 4-й ротой в том же коридоре помещалась 3-я рота, которой командовал флигель-адъютант капитан Озеров, а младшим офицером у него был мой большой друг Вельяминов, товарищ мой по корпусу. В антракте между занятиями мы, офицеры 4-й роты, всегда сходились вместе с офицерами 3-й роты у большого окна, выходившего из помещения 3-й роты на Миллионную, и очень дружно беседовали. Хотя Озеров и был значительно старше меня, но я очень сошелся с ним и подружился, этому способствовало и родство его с Вельяминовым, моим другом, он был его родным дядей. Я сохранил самые дружеские отношения с Озеровым до самой его кончины, он скончался в Москве, года два спустя после революции. К моему сожалению, я не мог быть на его похоронах, так как в то время содержался в тюрьме.